Сергей Чапнин

| Сноб

В последние годы Великий пост вошел в жизнь современного человека как часть грандиозного проекта по исторической реконструкции традиционной культуры. Но при этом форма, прежде всего запреты, чаще всего господствует над над содержанием. Однако продолжаются и творческие поиски: какая «позитивная программа» может быть сегодня у тех, кто соблюдает Великий пост?

Давно ли всем надоело обсуждать, что можно, а что нельзя есть в Великий пост? Давно. Так почему до сих пор обсуждаем? По инерции. Это уже часть национального ритуала: в начале поста следует с серьезным видом поговорить о гастрономических ограничениях. Поговорить — и тут же о посте забыть.

Великий пост в России вопреки общим представлениям принадлежит не традиционной культуре, а культуре постмодерна. Это игра в исторические реконструкции в чистом виде. Не случайно долгие годы были очень популярны книги Ивана Шмелева с детальным описанием русского быта и стола в период поста. Но чтение вызывало только романтические вздохи и одновременно тоску — вернуть или хотя бы повторить такое невозможно: 

От «масленицы» нигде ни крошки, чтобы и духу не было. Даже заливную осетрину отдали вчера на кухню. В буфете остались самые расхожие тарелки, с бурыми пятнышками-щербинками, — великопостные. В передней стоят миски с желтыми солеными огурцами, с воткнутыми в них зонтичками укропа, и с рубленой капустой, кислой, густо посыпанной анисом, — такая прелесть. Я хватаю щепотками, — как хрустит! И даю себе слово не скоромиться во весь пост. Зачем скоромное, которое губит душу, если и без того все вкусно? Будут варить компот, делать картофельные котлеты с черносливом и шепталой, горох, маковый хлеб с красивыми завитушками из сахарного мака, розовые баранки, «кресты» на Крестопоклонной… Мороженая клюква с сахаром, заливные орехи, засахаренный миндаль, горох моченый, бублики и сайки, изюм кувшинный, пастила рябиновая, постный сахар — лимонный, малиновый, с апельсинчиками внутри, халва… А жареная гречневая каша с луком, запить кваском! А постные пирожки с груздями, а гречневые блины с луком по субботам… а кутья с мармеладом в первую субботу, какое-то «коливо»! А миндальное молоко с белым киселем, а киселек клюквенный с ванилью, а… великая кулебяка на Благовещение, с вязигой, с осетринкой! А калья, необыкновенная калья, с кусочками голубой икры, с маринованными огурчиками… а моченые яблоки по воскресеньям, а талая, сладкая-сладкая «рязань»… а «грешники», с конопляным маслом, с хрустящей корочкой, с теплою пустотой внутри!..

(Иван Шмелев, Чистый понедельник)

Но задуматься о посте в контексте современной культуры меня в итоге заставил телевизор, а не книги. Лет шесть-семь назад в вечерних новостях на канале НТВ вышел довольно стандартный сюжет в стиле «а у аборигенов есть такой праздник». Речь шла о Масленице, и пару слов ведущий сказал о посте, что можно есть и что нельзя. Для наглядности на экране возникала нехитрая инфографика: «запрещенные» продукты появлялись и затем крест-накрест перечеркивались красными линиями, мол, теперь нельзя. Мелькало мясо, курица, молоко, сливочное масло, йогурты, яйца, рыба… Традиционный список запрещенного закончился, но на экране оставалась еще одна пустая ячейка. Я с удивлением смотрел, что покажет НТВ дальше. На экране возникли помидоры, морковь и, кажется, свекла. По тому же самому шаблону они оказались перечеркнуты красным — «нельзя!». Я в удивлении замер: такого еще нигде и никогда не встречал. Почему?! Каково же было мое удивление, когда ведущий уверенно сказал: «Эти продукты красного цвета, цвета крови, поэтому верующие в пост их тоже не употребляют». Я долго хохотал. Мне показалось, что это не столько ошибка, сколько очень изощренный стеб.

Однако на этом история не закончилась. Через несколько недель я поехал на конференцию в один из городов Центральной России и в своем выступлении привел этот случай как пример нарочитой некомпетентности медиа.

Каково же было мое удивление, когда после лекции ко мне подошли молодые священники, очень благодарили и произнесли неожиданную фразу: «Спасибо, теперь мы знаем, в чем дело!» Оказалось, что в начале поста в храмы пошли бабушки, которые пачками стали каяться в том, что ели в пост помидоры и морковь. Священники решили, что это какая-то блажь, и сначала не придали этому значения, но поток «помидорно-морковно кающихся» не иссякал. Священники устали объяснять, что в пост нет ограничений на овощи, и попытались разобраться, что происходит, но не смогли: ту конкретную передачу видел кто-то один, а потом сарафанное радио разнесло новость о красных овощах по деревням и городкам.

К чему эта длинная история? К тому, что Великий пост воспринимается как время запретов. Если одним запретом больше, это даже хорошо — лишних вопросов задавать не будем, чем больше запретов, тем лучше. Не имеет значения, осмысленные это запреты или нет. Главное — знать запреты и соблюдать их. И каяться, если не выдержал и нарушил. Смысл запрета никого не должен интересовать. Постсоветское понимание послушания заключается в том, чтобы не подвергать запреты сомнению, исполнять механически и… страдать от этого.

Телешутку вполне можно было бы назвать невинной. Однако она оказалась катастрофической по своим последствиям именно потому, что готовность слепо принять любой запрет у православных уже на уровне инстинкта.

Но последнюю фразу стоит сегодня поставить в прошедшем времени. Вопрос о смысле обрядов и ритуалов, в том числе и ритуальных запретов сегодня можно услышать всё чаще. Времена меняются, и приходит новое поколение православных, которые хотят знать и понимать свою веру. Почему так, а не иначе? Какое это имеет отношение к моей духовной жизни? Священники в большинстве случаев не знают, что ответить. И церковь фактически утратила авторитет в регламентации личной духовной жизни. Отчасти потому, что сама не может объяснить правила, которые установила, но еще в большей степени потому, что сама по этим правилам давно не живет.

В канонах одно, а в жизни совсем другое. И это какую сферу ни возьми — богослужение, покаянную дисциплину, семейную жизнь, церковную администрацию и так далее. Но официальная церковь не хочет этого замечать. Она хочет быть не просто традиционной, а очень консервативной. И это значит, что на неудобные вопросы лучше всего отвечать молчанием или призывами к послушанию без рассуждений.

Увы, желание церковного начальства мало кто разделяет. В отношении поста ситуация, пожалуй, самая катастрофическая. В России среди православных 76 процентов (2009 год) и 52 процента (2014 год) опрошенных соглашаются с утверждением «Я практически никогда не соблюдаю пост». Казалось бы, есть небольшая положительная динамика, но рядом стоит вопрос, который показывает, что ничего принципиально не меняется. С утверждением «Я не ем мяса в Страстную пятницу» согласны всего 20 процентов в 2009 году и  27 процентов в 2014-м. Другими словами, подавляющее большинство православных к Великому посту относятся с безразличием.

Но те немногие, кто готовы поститься, хотят услышать ответ на простой вопрос: что значит поститься? Увы, другого поста, кроме как монашеского, в церковных правилах нет. Поэтому все прочие варианты поста автоматически записываются в «послабления», которые должны вызывать чувство вины и угрызения совести. И о послаблениях можно в индивидуальном порядке попросить у духовника. Да, чаще всего духовник шепотом даст какое-нибудь послабление. Он тоже понимает, что правила поста надо менять.

О том, что эти правила пора пересмотреть, на межправославных совещаниях заговорили еще 60 лет назад, но игра в консерватизм оказалась более увлекательной — довольно разумные документы тех лет легли под церковное сукно.

Но в итоге всё хорошо. Пост во многом оказался пространством свободы и, если угодно, личного духовного творчества. Каждый человек решает сам, как ему поститься. Кто-то следует монашескому уставу, а кто-то строго постится первую и Страстную неделю, в остальное время — по возможности. Кто-то выбирает для себя в качестве постного режима меньше готовки (время, которое проводишь на кухне, можно провести в молитве) и более дешевые продукты (сэкономленные деньги можно отдать на благотворительность). Кто-то постится «от кофе», молодежь — «от компьютерных игр». Словом, это попытка стать сильнее своих привычек.

Но остается вопрос, как умеренность в пище и прочих развлечениях соотносится с церковью, с богослужением? Аскеза может спокойно существовать и автономно от православных традиций. Диета — это ведь тоже своего рода аскеза, только с безрелигиозной мотивацией.

Мне кажется, вывести Великий пост из культуры постмодерна вполне возможно. Условие здесь одно: на смену произвольно назначаемым запретам должно прийти целостное восприятие поста, когда богослужение, гастрономия и ритм жизни человека — рабочий и семейный — находятся в тесной и гармоничной связи между собой.

Метки: культура, религия, Россия