Вирус разнообразия
В четверг лидеры стран «Большой двадцатки» впервые в истории соберутся на саммит по видеосвязи. Прецедент примечательный, интересно, как все пройдет.
Понятно, что сейчас, в период тотальных закрытий, это единственно возможный вариант. Но если окажется, что такая форма эффективна, вопрос целесообразности грандиозных мероприятий лицом к лицу останется и после эпидемии. Тем более что ожидаемый глобальный экономический кризис — а о его масштабах пока только со страхом гадают — заставит правительства экономить деньги.
Все согласны, что после вируса мир станет другим. Серьезный анализ изменений еще впереди, пока в ходу лишь поверхностные выводы. Но некоторые основополагающие тенденции проясняются.
Пожалуй, одна из главных — напоминание о том, насколько разнообразно человечество. Предыдущие 30 лет прошли под знаком унификации. Политическое единообразие отразила метафора «Конца истории», введенная в 1989 году Фрэнсисом Фукуямой. Экономическую составляющую описал Томас Фридман в своем бестселлере 2005 года «Плоский мир. Краткая история XXI века», запустив еще один яркий образ.
Как всегда бывает: когда какое-то понятие становится популярным брендом, оно выхолащивается. Так случилось и с двумя приведенными выше. Хотя авторы весьма заряжены идеологически, они достаточно наблюдательны и профессиональны, чтобы ухватить и оценить важные тренды. Фридман, например, одним из первых на широком доступном уровне описал огромное воздействие, которое оказывают на трансформацию экономики и образа жизни коммуникационные возможности. Сейчас это не менее, а то и более актуально.
Однако на пропагандистском уровне все превращается в набор лозунгов, суть которых проста: есть правильная модель государства и общества (либеральная), и она побеждает. Делай как я, и нечего изобретать колесо! Эпидемия, говоря очень мягко, внесла в такое линейное представление серьезные коррективы.
Не меньшим упрощением было бы обобщать, что, мол, события последних месяцев доказали уязвимость демократий и эффективность авторитарных систем. Выясняется, что принципиальным обстоятельством является не форма политического устройства, а сложившаяся в обществе культура — поведенческая, бытовая, политическая. Она определяет не столько даже характер принимаемых мер, сколько их действенность. А это означает, что копирование даже успешного опыта не гарантирует того же результата в другой среде.
В этом смысле показателен пример Китая. Сейчас никто уже не спорит с тем, что жесткие ограничительные шаги, предпринятые китайскими властями, позволили быстро обуздать распространение заразы и переломить ситуацию. Китайский образец воздействует на всех, заставляя политиков в других странах на него ориентироваться. Но китайское общество, внешне давно уже живущее в глобализированном контексте, не утратило специфики, которая и позволяет столь эффективно применять определенный набор мер (это также относится к Корее и Японии). Что еще важнее, Пекин имеет возможность задействовать не менее масштабные мобилизационные меры и потом, для борьбы с экономическими последствиями тотальных карантинов. Не каждое правительство на такое способно. И не только потому, что в его распоряжении нет подобных ресурсов, но и потому, что общественный договор в других странах устроен иначе. А это продукт не только и не столько политической системы, сколько культуры и традиции.
Понятно, что во взаимосвязанном и информационно проницаемом мире очень трудно противостоять настроениям, которые формируются под воздействием глобальной атмосферы. В этом плане симптоматична ситуация в Британии, где изначальный посыл премьера Бориса Джонсона вполне соответствовал британской либеральной традиции — люди должны выработать иммунитет естественным путем, так что тотальное закрытие — не обязательно правильный путь. Надо защитить самых уязвимых, а остальным не поддаваться на избыточный психоз и постараться жить нормальной жизнью. С точки зрения смягчения экономического урона это был бы более перспективный подход. Однако британское правительство не смогло противостоять общему напору, самобытности хватило буквально на несколько дней. Публичные сомнения высказал вечный «анфан террибль» Дональд Трамп, сказавший, что борьба против вируса может оказаться разрушительнее самой заразы. И что закрытость надо сокращать. Но совершенно необязательно, что он вправду станет так себя вести. Впереди президентские выборы все-таки. Эпидемия проверяет на прочность страны и народы. Вопрос прежде всего в том, насколько адекватно правительства понимают собственную ситуацию и способны внятно довести это понимание до своего общества. Отсюда и явный дефицит международного сотрудничества. Не до него. Оно, конечно, вернется. Но, похоже, на совсем других основаниях, когда национальный интерес будет диктовать еще больше, чем прежде.
