РОССИЯ ПРЕДПОЧИТАЕТ БЫТЬ ЗРИТЕЛЕМ В АРМЯНСКОМ ТЕАТРЕ
В будущем Россия если и станет вмешиваться в дела соседей, то только по соображениям этического характера
Наблюдая из Москвы происходящее сейчас в Армении, начинаешь невольно завидовать коллегам из стран Европы. На каждый международный кризис они могут реагировать словами и только словами – никому уже не придет в голову даже предположить, что за этим может последовать нечто большее. К такому алгоритму все привыкли – и, в принципе, относятся к европейскому равнодушию с пониманием. Оно очень хорошо вписывается в современные каноны твиттер-дипломатии, когда главное – это первым и громко заявить о своей «принципиальной позиции».
Но не всем так везет. От России, наоборот, постоянно требуют каких-то конкретных действий и решений. Даже в тех случаях, когда ситуация совершенно безнадежна, а местные элиты не готовы хоть как-то повлиять на собственную судьбу и будущее своего народа. А если Россия не вмешивается, если не берет на себя ответственность за чужую судьбу, то она «слабеет и проигрывает соревнование». Неважно кому – пусть даже Турции, хотя уж эта страна России точно не может угрожать. И неважно, какое реальное значение имеет конкретное государство или регион для российской национальной безопасности.
Во многом такое отношение оправдано недавним историческим опытом. После распада СССР Россия приняла на себя обязательства поддержания мира сразу в нескольких горячих точках. Абхазия и Южная Осетия, Таджикистан и Приднестровье – во всех этих случаях Москва, даже в самые тяжелые для себя годы, достойно исполняла миротворческий долг. А в прошлом году миротворческие силы России были размещены в Нагорном Карабахе – ради того, чтобы там прекратилась война.
Однако вряд ли является обоснованной гипотеза о том, что верность обязательствам или миротворческая благотворительность – это признак готовности действовать в ущерб себе. Особенно на фоне серьезнейших вызовов глобального характера, по сравнению с которыми меркнет все происходящее непосредственно у российских границ. В прошлом году Россия, как и весь мир, столкнулась с пандемией коронавируса, продолжает нести человеческие жертвы. Не можем же мы думать, что любая геополитическая проблема является более важной, чем забота об отечественном здравоохранении?
Постепенно всеобщее ожидание от России подвигов все больше начинает вступать в противоречие с объективной эволюцией российской внешнеполитической культуры и пониманием приоритетов. Через 30 лет после распада СССР все более заметно, что самая сложная проблема для российской политики в ближнем зарубежье – это необходимость хоть как-то брать на себя ответственность за тех, кто, в общем, мало в России нуждается. Просто потому, что реальных оснований для такого поведения становится с каждым годом меньше.
Несколько дней назад те, кто интересуется историей международной политики, отмечали 75 лет так называемой длинной телеграммы Джорджа Кеннана – документа, который, как считается, составил основу американской политики сдерживания России после Второй мировой войны. Один из важнейших тезисов Кеннана – способность России возвращать утраченные территории и влияние несмотря на то, сколько для этого потребуется времени. Это наблюдение за историей российской внешней политики стало впоследствии аксиомой тех представлений, которые существуют о ней повсеместно. Русские якобы готовы достаточно легко расстаться с приобретениями, потому что знают – со временем они вновь придут на эти территории, «как возвращается прилив».
Такое наблюдение было для своего времени удивительно точным. Возникшая в борьбе со Степью и Западом российская государственность действительно исповедовала принцип максимального удаления внешних границ от национального центра в Москве. Для этого потребовалось несколько столетий упорного труда и расширения пределов. Под впечатлением от такого поведения сформировались устойчивые мифы о том, что России везде необходимо «сохранять влияние». По сути, именно на основе этого мифа формируются и современные ожидания того, как будет действовать Москва в соседних государствах. И недоумение вызывает сдержанность России, которая проявляется теперь достаточно часто.
Мир и Россия меняются. И можно предположить, что отмеченная Кеннаном историческая закономерность совершенно не обязательно будет бесконечной. Сейчас Россия достаточно последовательно обживается в своих новых границах и все реже думает об экспансии собственных обязательств. Военно-технологические возможности позволяют купировать угрозы на достаточно больших расстояниях. Россия не ставит перед собой цели, как это было на протяжении 300 лет, постоянно расширять пределы непосредственного силового контроля. В современном мире для отражения угроз существуют совсем другие средства. Происходит переоценка важности тех или иных регионов для национальной безопасности.
В плане же реализации собственных целей развития России все еще проще. Там, где это касается ресурсов, Россия после распада СССР все равно сохранила за собой самое ценное – Сибирь и Дальний Восток. Для поддержки развития страны с населением 145 миллионов при отсутствии глобальных амбиций этого более чем достаточно. Поэтому бороться за ограниченные в количествах, на самом деле, ресурсы стран бывшего СССР России тоже нет никаких серьезных причин. После того, как Москва приветствовала инициативы Китая в Центральной Азии, ее доходы от международной торговли только увеличились. И наибольшим огорчением в наши дни является не присутствие Китая в этом регионе, а его незначительные масштабы.
Сейчас Россия может хотеть от своих соседей, даже тех, кто формально остается ее союзниками, только одного – чтобы они не создавали ей дискомфорта и ситуаций, угрожающих безопасности. В отдельных особых случаях, как это было в прошлом году в Белоруссии, Москва даже готова вмешаться. Все остальное – это внутреннее дело, суверенная обязанность элит и населения позаботиться о своей судьбе самостоятельно. Там, где это не касается России непосредственно, ей все чаще нет никакого дела – и это задача соседей и союзников убедить Москву, что от них есть польза.
Но есть и другая сторона медали. Нравится нам это или нет, российской политической культуре всегда было свойственно чрезвычайно острое восприятие несправедливости. В отличие от Европы, Россия еще не избавилась от морального императива в своей внешней политике. Тем более, что совокупные силовые возможности страны вполне позволяют ей настаивать на уважении не только своих интересов, но и ценностей. Техническая способность радикальным образом изменить судьбу всего человечества – это очень весомый аргумент против скатывания к полному внешнеполитическому прагматизму.
В будущем Россия если и станет вмешиваться в дела соседей за пределами тех вопросов, которые имеют действительное значение для ее собственной безопасности, то только по соображениям этического характера. Если будет совсем плохо, то спасет. Но решать за соседей их проблемы уже не будет.
