ПОЧЕМУ ГОНКОНГ ПРОИГРАЛ СЯНГАНУ?
Либерально-демократическая модель развития уже не рассматривается Пекином в качестве одного из вариантов для самого Китая
В середине марта в Китае произошло знаменательное событие, оставшееся почти незамеченным на фоне более ярких, масштабных и драматических явлений международной жизни. Четвёртая сессия Всекитайского собрания народных представителей 13-го созыва практически единогласно (2 895 «за» при одном воздержавшемся) приняла решение о реформе избирательной системы Гонконга (китайское название – Сянган). Опуская многочисленные технические детали, можно констатировать, что Пекин предпринял решительные шаги по усилению своего контроля над политическими процессами, протекающими на Цзюлунском полуострове.
Многие комментаторы сделали вывод, что длившийся уже почти 24 года исторический эксперимент «одна страна – две системы» вступил в свою завершающую фазу. Теперь политическая система Гонконга будет последовательно отстраиваться под стандарты материкового Китая. Британский Гонконг с его полуторавековой историй, уникальной системой политического самоуправления и гражданского общества окончательно и бесповоротно проиграл китайскому Сянгану.
Напомним, как складывался нынешний статус полуострова. В 1984 г., после многолетних напряжённых переговоров, британская колониальная администрация и власти Пекина достигли договорённости о возвращении территории Гонконга континентальному Китаю к 1997 г., о чём была подписана соответствующая двусторонняя декларация. Эта почётная, но, вероятно, не самая приятная функция выпала на долю тогдашнего премьера Маргарет Тэтчер. Надо отдать должное «железной леди»: она боролась за каждое слово, за каждую запятую соглашения, зафиксировав перспективу сохранения особого политического режима как минимум ещё на полвека после передачи территории Пекину – до 2047 года. Тогда, в далёком 1984 г., середина XXI столетия, наверное, представлялась как туманное будущее, выходящее далеко за рамки возможностей рационального политического планирования.
Находясь в статусе британской колонии, Гонконг, конечно, ни в коей мере не был полноценной либеральной демократией и управлялся назначаемым в Лондоне губернатором. Но за полтора столетия британской власти его жители привыкли к многочисленным политическим правам, о которых их менее удачливые соотечественники на континенте могли только мечтать, включая свободу слова, религии, собраний, митингов и демонстрацией. Уходя, британцы договорились с китайцами о включении в Основной закон Гонконга, принятый в 1990 г., прощального подарка в виде сложной, но в целом демократической избирательной системы – притом, что Пекин выторговал себе право вето на назначение высших должностных лиц полуострова. В целом, за исключением вопросов внешней политики и обороны, территория получила широкую автономию, с собственным законодательством, полицией, денежной системой, таможней, иммиграционной политикой и прочим.
В 1984 г., да и в 1997 г. тоже, предполагалось, что Гонконг станет своего рода политической лабораторией для остального Китая, где будут отрабатываться алгоритмы и практики, позволяющие сделать переход от дряхлеющего китайского коммунизма к либеральной демократии по возможности менее болезненным и затратным. Сомнений в общей траектории движения Китая в сторону от коммунистической системы к либеральной демократии ни в 1984 г., ни в 1997 г. ни у кого на Западе не было. Вероятно, такие сомнения присутствовали в Пекине, но кого тогда интересовала точка зрения уходящей с политической сцены старой коммунистической номенклатуры. Конечно, уже в 1997 г. легко было предвидеть неизбежные сложности и напряжения в отношениях между бывшей британской колонией и континентальным Китаем, но эти сложности воспринимались как сугубо временные на пути поступательного расширения демократических практик Гонконга и их де-факто распространения на всю территорию континентального Китая.
Сложности, действительно, не заставили себя ждать. Естественного движения в направлении постепенной конвергенции двух систем не получилось. Каждая из сторон хотела получить больше, чем была готова отдать сама: Гонконг требовал большей автономии, Пекин настаивал на большем контроле. Но, надо признать, на протяжении многих лет пекинские власти демонстрировали изрядное терпение и даже толерантность, более чем сдержанно реагируя на новые и новые демарши непоседливых гонконгских либералов. Со стороны КПК были предприняты немалые усилия для того, чтобы кооптировать деловые и политические правящие элиты Гонконга в национальное руководство континентального Китая. Даже когда ведущую местную газету South China Morning Post купил основатель Alibaba Джек Ма, она по-прежнему позволяла себе острые выпады в адрес Пекина.
Что же изменилось в марте 2021 года?
Некоторые считают, что главная причина резкого ужесточения подходов Пекина к Гонконгу – меняющаяся мировая геополитика, в первую очередь – обострение отношений с Соединёнными Штатами.
Гонконг сегодня объективно является одним из важнейших плацдармов информационного противостояния Вашингтона и Пекина.
Но когда за долгие десятилетия реализации принципа «одна страна – две системы» было по-другому? Когда Запад отказывался использовать Гонконг в качестве ахиллесовой пяты пекинского режима? Когда гонконгские оппозиционеры давали мало поводов Пекину «закрутить гайки» и «навести порядок» на полуострове? Вообще говоря, готовность «бомбить Воронеж» в ответ на происки Запада никогда не входила в число традиционных китайских добродетелей.
Более важно, на наш взгляд, то, что за последние десятилетия радикально изменилось место Гонконга в китайской экономике. Гонконг уже не нужен Пекину так, как он был нужен в 1984 г. или даже в 1997 году. Сорок лет назад экономика полуострова составляла почти одну треть от экономики КНР, двадцать лет назад – уже менее одной пятой, а в прошлом году – не более 3 процентов.
Уже в предпоследнем десятилетии прошлого века Гонконг теряет былую роль «сборочной мастерской» Восточной Азии; основные производственные мощности перемещаются в соседние регионы континентального Китая. Затем наступает закат былого неоспоримого лидерства гонконгского порта, который пропускает вперед портовую инфраструктуру сначала Шанхая, а затем – Шэньчжэня и Нинбо. Менее стремительно, но столь же неуклонно снижается роль полуострова в финансовом секторе: в 1997 г. здесь было сосредоточено две трети всех резервов иностранной валюты Китая, а через двадцать лет – не более одной восьмой.
Зачем же бесконечно терпеть надоедливое кудахтанье либеральной курицы, давно переставшей нести золотые яйца? Гонконг уже много лет не выполняет былой функции главного окна Китая во внешней мир; он всё более воспринимается Пекином как Сянган – одна из многочисленных провинций Поднебесной с населением около 0,5 процента от общекитайского. Накопленный на полуострое опыт развития уже не считается настолько важным и уникальным, чтобы ради его сохранения и развития идти на нелёгкие для китайского руководства политические компромиссы.
Этим, по всей видимости, и объясняются недавние решения Всекитайского собрания народных представителей. Исторический эксперимент сворачивается, хотя особенности территории сохранятся ещё долго. Дальше процесс интеграции полуострова будет только ускоряться. В том числе и за счёт демографии – ежегодно на полуостров переселяется около 50 тысяч человек с материка, а сами коренные гонконгцы всё чаще задумываются о переезде в Сингапур, в Австралию, США или в Великобританию. Каждый год новый Сягнан будет физически замещать часть старого Гонконга.
Ставки в этой игре – не только о будущее полуострова, но и будущее Китая в целом.
Сворачивая гонконгский проект, Пекин посылает сигнал urbi et orbi – либерально-демократическая модель развития уже не рассматривается в качестве одного из вариантов для самого Китая – пусть даже и в середине XXI века.
В этой модели руководство КНР больше не видит ничего, чего оно не могло бы построить на собственных экспериментальных площадках, не отходя слишком далеко от основ китайского коммунизма. Ни городское самоуправление, ни независимая судебная система, ни автономная полиция, ни свободная пресса – ни одна из этих либеральных гонконгских «фишек» уже не считается необходимым условием для будущего процветания Поднебесной – ни сегодня, ни через несколько десятилетий. В этом смысле в Пекине действительно сделали исторический выбор.
За своё политическое решение Пекину придётся заплатить. Новые законы аукнутся в первую очередь на Тайване – число сторонников использовать формулу «одна страна – две системы» на острове явно уменьшится. Солидарность с «борющимся Гонконгом» при каждом удобном случае будет демонстрировать Запад – от бывшей британской метрополии до администрации Байдена в Соединённых Штатах. Но всё это в конечном счёте арьергардный бой, не отменяющий факта исторической победы китайского коммунизма над западным либерализмом. Если западный либерализм всё же вернётся в Китай, то очень нескоро и в какой-то новой форме, мало похожей на гонконгскую модель прошлого века.
