«ВИЗОВЫЕ ОГРАНИЧЕНИЯ — СУЩЕСТВЕННАЯ ПРОБЛЕМА ДЛЯ НАШЕГО УЧАСТИЯ В ООН»
О реформе Совбеза и сложностях со въездом российских делегатов в США
Российская делегация не исключает, что при поездке в Нью-Йорк на 76-ю сессию Генеральной Ассамблеи ООН у нее могут возникнуть проблемы с американскими визами, заявил в интервью «Известиям» первый заместитель постоянного представителя РФ при ООН Дмитрий Полянский. Дипломат также рассказал, что мешает реформировать Организацию и как в условиях пандемии может пройти сессия Генассамблеи, запланированная на сентябрь 2021 года.
«Считаем оптимальным числом 20 с небольшим государств»
— 30 июня стало известно, что Великобритания поддержит Германию в ее стремлении стать постоянным членом Совета Безопасности ООН. Как на это смотрит российская сторона?
— Мы делаем акцент на том, что любая реформа Совета Безопасности должна получить максимально широкое одобрение и привести к более сбалансированному составу Совбеза. Мы прямо высказываемся против увеличения в Совете Безопасности ООН числа государств «коллективного Запада», которых там и так достаточно, — к ним относятся в том числе Германия и Япония.
— Насколько я понимаю, реформирование Организации активно обсуждалось в этом году. Можете очертить ключевые направления, по которым страны договариваются трансформировать ООН?
— Это процесс вялотекущий, он идет уже более 20 лет, и по нему очень сложно добиться какого-то прогресса — слишком полярные у государств позиции. Они полярные как в отношении категории членства — постоянные члены или непостоянные, с правом вето или без него — так и того, какие регионы могут претендовать на увеличение числа своего представительства. Но по итогам последних раундов [переговоров] у всех устоялось понимание того, что должна быть исправлена историческая несправедливость в отношении африканского континента. Большинство высказывается и за Азию, и Латинскую Америку.
Таким образом, речь должна идти об увеличении состава развивающихся государств. Если вы посмотрите на Совет Безопасности, то от «коллективного Запада» там представлено шесть стран. Удельный вес западных государств в мировой политике, населении мира непропорционален этому количеству. Это сказывается в том числе и на сигналах, которые идут из Совбеза: когда мы обсуждаем какой-то сюжет, у стороннего наблюдателя может сложиться впечатление, что весь мир думает так, как говорят об этом западные страны и те, кто их поддерживает. На самом деле, если вы посмотрите на Генеральную Ассамблею, где представлены все члены ООН, палитра мнений гораздо шире, и подход, который звучит от ряда членов Совбеза, может не превалировать в ГА. Во многом поэтому и пошла речь о том, что нужно сбалансировать состав Совета.
Наш подход к реформе не подразумевает механистического расширения по принципу «Давайте для репрезентативности вместо 15 членов сделаем 50». Совбез должен оставаться рабочим и управляемым органом. Даже сегодня нам требуется много часов и усилий, чтобы прийти к общей позиции. Если состав существенно расширится, то возрастут проблемы с координацией. Поэтому считаем оптимальным числом 20 с небольшим государств.
«Мы не называем по имени ни одну страну»
— Верно ли я понимаю, что общий знаменатель у всех в том, что расширение должно идти в пользу развивающихся стран? Или здесь позиция России расходится с точками зрения других постоянных членов?
— Нет, она не расходится. Просто есть несколько групп, которые нюансированно продвигают свою позицию. Наиболее активно в последнее время действует так называемая «четверка» — Германия, Япония, Индия и Бразилия. Они ситуативно объединились для того, чтобы выторговать для себя места постоянных членов. С одной стороны, они ратуют за увеличение числа развивающихся стран, с другой — пытаются протащить в Совбез еще две страны «коллективного Запада». В этом есть существенная нелогичность.
Практически все группы выступают за увеличение представительства африканских государств. Но с Африкой есть свои сложности: у них формально вроде бы есть единая позиция — это консенсус Эзулвини. Однако он недостаточно конкретизирован, и это тоже сказывается на темпе работы над реформой.
Нельзя констатировать, что процесс идет неуспешно, но мы находимся в ситуации, когда нет какого-то доминирующего мнения о том, как реформа должна продвигаться дальше. Пока это видение не будет найдено, нельзя будет говорить, что мы достигли решающего продвижения. Если при этом будут попытки навязать точку зрения большинства стран меньшинству, то позиция Генассамблеи по расширению СБ будет недостаточно нелегитимной. Поэтому здесь важно добиться консенсуса или почти консенсуса. Это очень непросто, я не знаю, сколько лет на это еще потребуется, но без устраивающей всех платформы мы решающего прогресса добиться не сможем.
— По региональному представительству позиция России ясна. А есть конкретные страны — условно, те же Бразилия или Индия — которым она говорит: в вашем стремлении стать ПЧ у вас есть наша поддержка?
— На двустороннем уровне мы высказываемся в поддержку этих государств — наших партнеров по БРИКС. Но проблема в том, что они блокируются вместе с Германией и Японией. А мы не можем поддерживать всю «четверку». Это идет вразрез с нашей позицией.
Мы публично говорим о развивающихся странах, подразумевая, что Индия и Бразилия в эту категорию очень хорошо вписываются. Мы не называем по имени ни одну страну, до обсуждения конкретного странового измерения реформы СБ еще очень далеко.
— Вопрос реформирования будет рассматриваться на 76-й сессии Генассамблеи ООН, то есть в сентябре. Как это будет происходить? Вы сказали, что непонятно, на сколько лет это еще всё затянется. Получается, выработки конкретных механизмов ждать не стоит?
— Механизм известен: как только все страны договариваются, готовится резолюция Генеральной Ассамблеи, в которой прописаны параметры реформирования Совета Безопасности. У этой реформы есть много кластеров, по которым идут переговоры. Начинается каждая сессия, председатель Генассамблеи сроком на одну сессию из числа постпредов назначает двух сокоординаторов, по возможности из числа нейтральных государств. Дальше идет несколько раундов межправительственных переговоров — этот механизм был запущен в 1990-е годы.
Каждый год страны ведут обсуждения по кластерам — категория членства, количество членов, региональное представительство и так далее. После того, как все страны высказались, задача сокоординаторов определить, есть ли здесь какой-то общий знаменатель. В итоге они формируют текст, в котором отражают свои выводы. Для неспециалиста он может показаться размытым, не содержащим в себе никакой конкретики, но для тех, кто в это дело вовлечен, каждое слово, каждая запятая имеют значение. Когда позиции стран будут достаточно близки, можно будет начать работу над резолюцией. Мы считаем, что до этого еще очень далеко. У «четверки» другое мнение — они настаивают на том, чтобы уже начать формировать этот документ, с указанием необходимости предоставить места ПЧ им четверым. Эта позиция не встречает необходимого понимания у других объединений.
В целом уже достаточно давно компромиссов никто не предлагает, все стоят на своих позициях. Сокоординаторы, проведя четыре–пять раундов, констатируют, что дискуссия состоялась, консенсуса нет, затем председатель Генассамблеи, исходя из их доклада, говорит о переносе обсуждений на следующую сессию.
Наверное, это один из самых запутанных вопросов на повестке Генассамблеи. При этом на работу и эффективность Совбеза этот процесс никак не влияет. Только «четверка» нагнетает страсти — в последние годы в этом особенно усердствовал постпред Германии.
«Американцы понимают, что всё это некрасиво»
— В прошлом году из-за COVID-19 большинство мероприятий Генассамблеи прошло дистанционно. Как всё планируется провести в этом году?
— Вопрос этот как раз обсуждается. Думаю, что в течение двух–трех недель мы должны прийти к какому-то пониманию. Прошлый год, безусловно, был исключительный — Генассамблея фактически прошла в видеорежиме. Тогда все сошлись на том, что такой формат повториться больше не должен. У нас есть существенные возражения в отношении гибридного варианта, когда кто-то присутствует в зале, а кто-то выступает по видео. Это было бы очень опасное нововведение, которое имело бы далеко идущие последствия с точки зрения международного права.
В этом году эпидемическая ситуация заметно лучше — по крайней мере, в Нью-Йорке. Здесь много вакцинировавшихся, вот-вот будет сформирован коллективный иммунитет. Практически все делегаты при ООН либо вакцинировались, либо переболели. Мы исходим из того, что люди, которые будут приезжать, также будут иметь антитела. С другой стороны, мы не должны ставить критерием допуска в здание ООН наличие или отсутствие прививки — это была бы определенная дискриминация. Думаю, так же это будет применимо к неделе высокого уровня. Сейчас есть понимание, что число присутствующих всё же должно быть ниже, чем обычно, потому что пандемия никуда не ушла. За счет чего это будет сделано, пока не ясно. Думаю, если в Нью-Йорке не произойдет какого-то эпидемиологического обострения, шансы на формат, близкий к привычному, довольно велики. Но гарантий вам сегодня по понятным причинам никто не даст.
— То есть о том, чтобы провести на полях Генассамблеи саммит «пятерки», который пытаются созвать уже второй год, речи не идет?
— Такую задачу никто не снимает, но я не знаю, насколько это будет реалистично в сентябре. Естественно, для этого сюда должны приехать все лидеры. Пока такая перспектива не вырисовывается, хотя исключать ее тоже нельзя. Ничто не мешает нашим лидерам договориться об этом в последний момент — вплоть до начала сентября.
— В прошлый очный раз российская делегация столкнулась с тем, что США не дали некоторым ее участникам визы. За эти два года ситуация ухудшилась — теперь Штаты вообще прекратили выдачу виз гражданам РФ. Не ожидаются ли здесь какие-то сложности, из-за которых члены российской делегации не попадут в Нью-Йорк?
— Конечно, ожидаются. Это одна из тем, которые обсуждались на саммите в Женеве. После встречи президентов России и США еще наверняка будет несколько раундов экспертных переговоров по нашим двусторонним отношениям, надеемся, что на них удастся достичь прогресса.
При этом надо четко различать: есть двусторонние отношения — например, деятельность посольства США в Москве или нашего посольства в Вашингтоне; а есть постпредства при ООН, которые никакого отношения к двусторонке не имеют. Американцы обязаны выдавать нам визы в соответствии с соглашением, которое было заключено штаб-квартирой ООН со страной пребывания. Но они откровенно мухлюют, прикрываются какими-то неоднозначными положениями о безопасности.
Мы постоянно подталкиваем Секретариат ООН к тому, чтобы они этот вопрос с американцами обсуждали; обсуждения идут, американцы вроде слушают аргументы ООН, но каких-то улучшений мы не видим. Нашу команду в Нью-Йорке США безосновательно вписывают в общую канву российско-американских отношений. Это не только с нами происходит — такое случается с Ираном, Сирией, Кубой и другими странами, которые американцам не по нраву.
Конечно, визовые ограничения — это существенная проблема для нашего участия в деятельности ООН и для защиты наших здесь интересов. У нас есть некоторые мероприятия, которые мы уже несколько месяцев, а то и лет не можем провести полноценно из-за того, что сюда не допускают наших экспертов. Таким образом нас ставят в неравное положение с теми странами, у которых подобных проблем нет.
Американцы понимают, что всё это некрасиво. У них наверняка есть интерес эту проблему решить. Но как это сделать без потери лица, наверное, они еще пока не придумали.
Мы надеемся, что если все будет идти к неделе высокого уровня, в нормальном или приближенном к нормальному формате, они сделают для себя какие-то выводы, и ситуация, которая была два года назад, не повторится. Время еще есть, и поскольку лидеры государств дали в Женеве прямое поручение с этим вопросом разобраться, возможность того, чтобы ситуация стала иной, тоже существует.
