ВЫЗОВЫ «ЕВРОПЕЙСКОМУ ПРОЕКТУ»
Российский Совет по международным делам
Взгляд из России
В современном российском политическом дискурсе доминируют пессимистические оценки состояния и перспектив развития Европейского союза. На характер этих оценок влияет не только анализ многочисленных проблем, с которыми сегодня сталкивается Евросоюз, но и плачевное состояние отношений между Москвой и Брюсселем. Официальный нарратив, который во многом задает тон экспертным и общественным дискуссиям, отличается нехарактерной ранее жесткостью и нескрываемым скепсисом в отношении будущего Евросоюза. Находясь под воздействием этого нарратива, большинство российских экспертов в центр своего внимания ставят не столько очевидные исторические достижения «европейского проекта», сколько многочисленные вызовы, с которыми сегодня сталкивается Европейский союз. В итоге прогнозы его дальнейшего развития, как правило, оказываются неутешительными.
Однако в российском научно-академическом сообществе сохраняется активная группа «евро-оптимистов», состоящая преимущественно из экспертов, профессионально занимающихся европейской тематикой, а также оппозиционных политиков либерального направления. Естественно, взгляды этой группы на положение дел в ЕС существенно расходятся с официальным нарративом, а «европейский проект» оценивается ими как не только исторически самая успешная, но и как самая перспективная модель региональной интеграции. Признавая наличие проблем и кризисов в развитии Европейского союза, российские «евро-оптимисты» тем не менее выражают уверенность в способности Европы в конечном счете обернуть эти кризисы себе на пользу, внеся своевременные коррективы в стратегию дальнейшего институционального развития ЕС.
При всех различиях в своем отношении к Евросоюзу, обе группы экспертов отмечают несколько принципиальных вызовов легитимности ЕС и его успешному функционированию, ответ на которые и определит будущее «европейского проекта». Как представляется российским политикам и исследователям международникам, наиболее важными из этих вызовов являются следующие:
Отсутствие «стратегической автономии» Евросоюза. В России обращают внимание на то, что, несмотря на многочисленные заявления о необходимости движения в направлении «стратегической автономии» от США, пока что в этой области мало что сделано на практике. Более того, приход к власти в Вашингтоне администрации Дж. Байдена нередко интерпретируется в Европе в том смысле, что прежней потребности в повышении уровня европейской самостоятельности более не существует. Де-факто отказ от задачи достижения «стратегической автономии» от США упрощает задачи стратегического планирования Европейского союза, но одновременно сокращает возможности активной европейской политики, в том числе и в отношении России.
По мнению большинства российских наблюдателей, издержки для Европы, связанные с дефицитом «стратегической автономии» ЕС, с течением времени будут возрастать. В частности, на Евросоюз будет негативно воздействовать неизбежное обострение американо-китайского противостояния и соответствующее усиление давления Вашингтона на Брюссель в целях консолидации единого «антикитайского фронта» Запада. В условиях прогрессирующей биполярности мировой политики ЕС будет вынужден все больше следовать в фарватере стратегии США, отказываясь об собственной субъектности. Проекты, подобные «Северному потоку-2», станут политически нереализуемыми. С другой стороны, опора на Соединенные Штаты не создаст для ЕС долгосрочных гарантий единства Запада: нельзя исключать уже в 2024 г. прихода к власти в Вашингтоне политика, подобного Дональду Трампу, к чему в Брюсселе могут оказаться совершенно неготовыми.
Утеря ЕС экономической и технологической конкурентоспособности. Несмотря на наличие очень значительного экономического и научно-технического потенциала, Европейский союз в настоящее время отстает во многих ключевых направлениях технологического развития от Северной Америки и Восточной Азии. Если этот разрыв будет и дальше увеличиваться, то Евросоюзу грозит перспектива постепенного превращения в «индустриальный музей мира» с последующим вытеснением ЕС на обочину мирового экономического и технологического развития. Идет накопление проблем, связанных с традиционными особенностями европейской социальной модели: из-за сохранения более чем щедрых программ социальной защиты европейская рабочая сила оказывается слишком дорогой для успешной конкуренции на глобальных рынках, а ее профессиональная и географическая мобильность во многих странах — членах ЕС остается относительно низкой.
Для России сохранение нынешних негативных тенденций внутри ЕС означает ускорение экономической и технологической переориентации с Евросоюза на Китай, ЮВА и другие азиатские страны. Такая переориентация получит дополнительный импульс, если ЕС будет вводить новые секторальные санкции против России в сфере высоких технологий или следовать экстерриториальным санкциям США в этой сфере. В более общем плане, утеря ЕС экономической и технологической конкурентоспособности способна поставить под вопрос ценность европейской социальной модели как символа «модерности» и как образца для подражания в других странах мира, в том числе и в России.
Обострение проблем европейского единства. В России, как и в самом Евросоюзе, обращают внимание на наличие опасных линий потенциальных расколов внутри ЕС — между «старой» и «новой» Европой, между Севером и Югом континента, между большими и малыми странами-членами, между донорами и реципиентами бюджетных средств Евросоюза. Выход Великобритании из членов ЕС обострил эту ситуацию, нарушив многие уже устоявшиеся в Европе балансы. Дальнейшее нарастание центробежных процессов способно снизить динамику интеграционных процессов и даже обратить эти процессы вспять. Национальная идентичность многих странах ЕС способна оттеснить на второй план общеевропейскую идентичность. Хотя большинство российских экспертов не верят в окончательный распад Евросоюза, многие предсказывают «национализацию» некоторых из находящихся сейчас в ведении Брюсселя функций и усиление национальных государств — членов Союза за счет наднациональных органов управления.
Для России последствия этого возможного ослабления институтов и механизмов ЕС остаются предметом оживленных споров. Часть экспертов полагают, что данная перспектива выгодна для Москвы, которая всегда добивалась большего в двусторонних отношениях с ведущими европейскими странами (Германия, Франция, Италия), чем в отношениях с Евросоюзом в целом. Другие эксперты указывают на то, что слабый Европейский союз, неспособный говорить одним голосом, никак не укладывается в российскую концепцию «многополюсного мира» и не может считаться надежным партнером для Москвы. В сфере безопасности ослабление Евросоюза будет неизбежно означать усиление НАТО и Соединенных Штатов в Европе, что не может отвечать российским интересам. В сфере экономики ослабленный Евросоюз не сможет выступать в качестве адекватного баланса растущему доминированию Китая во внешнеторговых связях России.
Европейский изоляционизм. По мнению наблюдателей из России, одним из серьезных вызовов дальнейшему развитию ЕС и его легитимности может оказаться подъем изоляционистских настроений в странах Евросоюза и фактический отказ руководства ЕС от активной внешней политики. Европейским странам и сегодня не удается договориться по таким острым международным вопросам как Косово, Венесуэла, палестинско-израильское урегулирование и др. Дальнейшее «самозамыкание» Европейского союза означало бы не только отказ от активной роли в таких региональных конфликтах как сирийский, ливийский, афганский, но и отказ от роли ЕС в создании и продвижении глобальных общественных благ (global commons) в таких областях как изменения климата, управление всемирным интернетом, защита прав человека, продовольственная безопасность и многие другие.
Европейский изоляционизм окажет двоякое воздействие и на Россию. С одной стороны, российская власть, вероятно, будет удовлетворена готовностью ЕС отказаться от «вмешательства во внутренние дела» России по имя защиты прав человека, а также — возможным отказом Брюсселя от планов расширения ЕС в восточном направлении в обозримом будущем. Снижение европейской активности на восточном и на южном фланге ЕС, вероятно, создало бы некоторые дополнительные возможности для российской политики на украинском, сирийском и на других направлениях. С другой стороны, если ЕС снимет с себя ответственность за разработку и продвижение новых правил игры в важных сферах мировой политики и экономики, то эти правила будут все больше диктоваться Вашингтоном или Пекином. Далеко не очевидно, что такая смена лидера международного нормотворчества отвечает долгосрочным интересам Москвы.
Демографический упадок и новый миграционный кризис. В России фиксируют долгосрочные тенденции к сокращению населения Евросоюза, а также возможности новых масштабных «миграционных волн» в Европу из стран Ближнего Востока, Южной Азии и Африки. Многие консервативные российские аналитики связывают снижение демографического потенциала ЕС с особенностями современного европейского либерализма (однополые браки, распад традиционной семьи, снижение религиозности населения), хотя сама Россия, отказавшись от либеральной модели развития, тем не менее испытывает еще более острые демографически проблемы. В любом случае, постепенное изменение демографической структуры ЕС в пользу евро-арабов, евро-африканских и других «неавтохтонных» этнических групп — при том, что оптимальных моделей интеграции и адаптации этих групп в Европе пока не найдено — рассматривается как один из серьезнейших экзистенциальных вызовов будущему Европейского союза и будущему европейских стран в целом.
В России внимательно следят за европейскими экспериментами по управлению международными миграциями и за европейскими стратегиями в сфере демографического развития. Для консерваторов происходящие в Европе процессы — еще один аргумент в пользу ограничения внешних миграционных потоков в Россию (чтобы не повторять «европейских ошибок»). Приходится слышать и такие мнения, что именно Россия должна стать законной наследницей традиционных европейских ценностей (семья, церковь, государство), от которых сама Европа сегодня якобы последовательно отказывается. Для либералов схожесть демографических проблем России и ЕС, во-первых, служит еще одним подтверждением их представления о России как о европейской стране; во-вторых, диктует необходимость более тесного взаимодействия Москвы и Брюсселя по вопросам демографии и управления международными миграциями.
