ЗЕЛЕНЫЙ ПОВОРОТ
Готова ли Россия заняться борьбой с изменением климата
Теоретически климат и зеленая энергетика – те области, где у России, США, ЕС, Китая и развивающихся стран есть общий интерес. Можно поразмышлять о потенциальных совместных проектах, новых инвестициях и трансфере зеленых технологий в Россию. Однако радикальная разница в целеполагании и в регуляторных рамках делает вполне вероятным не столь оптимистичный сценарий.
Тема изменения климата и зеленых технологий за последний год набрала такую популярность, что уступает разве что коронавирусу. Большие новости из этой сферы выходят на первые полосы буквально ежедневно. То визит спецпосланника президента США по климату Джона Керри в Москву становится главным дипломатическим событием в России, то российский бизнес внимательно вчитывается в выпущенные Еврокомиссией предложения по Пограничному компенсационному углеродному механизму, который может серьезно затруднить экспорт в Европу.
Внезапно (для российского истеблишмента) вышедшая на первый план глобальная цель декарбонизации и достижения нулевых нетто-выбросов парниковых газов в атмосферу ставит под вопрос не только отдельные виды бизнеса, но и, в долгосрочной перспективе, всю схему функционирования российской экономики. Однако пока не очевидно ни то, будет ли Россия внедрять реальные меры по борьбе с изменением климата (или ограничится только громкими заявлениями), ни способность этой повестки перевести взаимодействие между Россией и другими странами в более конструктивное русло.
Что происходит
В последние два десятилетия в мире идет постепенная смена мировоззрения – все активнее обсуждается необходимость перехода к новому типу экономического роста, основанному на парадигме устойчивого развития. На смену идее непрерывного повышения благосостояния (и нарастающего потребления природных ресурсов) приходит более сбалансированный взгляд, что удовлетворение потребностей человечества должно осуществляться «без ущерба для экосистемы и будущих поколений».
Важнейший аспект тут – борьба с изменением климата. Научно обоснованным консенсусом стал тезис об антропогенной эмиссии парниковых газов как основной причине изменения климата. Поэтому для противодействия климатической угрозе на глобальном уровне в последние годы предпринимаются экстраординарные меры по сокращению выбросов парниковых газов в атмосферу.
Изменение климата уже ощутимо во многих частях мира, а прогнозы и вовсе носят апокалиптический характер – с многократным ростом смертности и потерей до 45% мирового ВВП на горизонте до 2100 года. В результате растет давление гражданского общества, НКО и инвесторов на бизнес и правительства с требованиями обеспечить немедленные действия, адекватные масштабам угрозы.
В 2015 году было принято Парижское соглашение, цель которого среди прочего «удержать прирост глобальной средней температуры заметно ниже 2°С сверх доиндустриальных уровней» и «перейти к низкоуглеродному развитию». К Соглашению уже присоединились 189 государств, которые добровольно ставят перед собой цели по сокращению нетто-выбросов СО2 и других парниковых газов в атмосферу. Недавно в их ряды вернулись и США.
Многие правительства идут еще дальше – более 130 стран заявили о стремлении к полной углеродной нейтральности к 2050 году (то есть объем их выбросов СО2 должен быть равен объему улавливания и поглощения СО2). В этот список входят практически все основные внешнеторговые партнеры России.
Так, Евросоюз в конце 2019 года представил комплексную законодательную инициативу EU Green Deal, цель которой – достичь климатической нейтральности ЕС к 2050 году. А в июне 2021 года Европейский совет принял «Климатический закон», делающий углеродную нейтральность к 2050 году юридически обязательной к исполнению всеми странами ЕС.
Одновременно был ужесточен Целевой план по климату на период до 2030 года, где основная цель – сократить выбросы как минимум на 55% по сравнению с уровнями 1990 года (вместо изначального ориентира с сокращением на 40% от уровня 1990 года). То есть за следующие 10 лет ЕС предстоит сократить выбросы сильнее, чем в сумме за прошлые 30.
Дело не ограничивается Евросоюзом. Крупнейшие экономики Азии с небольшой задержкой следуют примеру ЕС, ставят жесткие цели по декарбонизации своих экономик и вводят регуляторные механизмы достижения этих целей (включая системы стимулирования зеленой энергетики, торговлю квотами на выбросы и так далее). Китай в сентябре 2020 года заявил о стремлении к углеродной нейтральности к 2060 году и своей приверженности зеленому развитию.
В октябре 2020 года с аналогичными заявлениями о желаемом достижении углеродной нейтральности к 2050 году выступили Япония и Южная Корея. Канада в январе 2021 года также объявила, что планирует добиться углеродной нейтральности к 2050 году.
Наконец, США с приходом нового президента также пошли по пути ужесточения климатической политики – Джо Байден первым делом подписал указ о возвращении страны в Парижское соглашение и о принятии «Зеленого курса» с постепенным переходом к возобновляемым источникам энергии. Обозначенные им цели по декарбонизации электроэнергетики к 2035 году и достижению полной климатической нейтральности к 2050-му очень напоминают европейские.
Механизмы декарбонизации
Как именно страны собираются столь радикально снижать выбросы? Вообще говоря, нельзя свести «зеленый поворот» к какой-то одной технологии или регуляторной мере. Тут используется комплексный подход, куда входит повышение энергоэффективности всех секторов экономики, переход на возобновляемую энергетику с водородом, опережающая электрификация всех процессов, развитие систем хранения энергии и технологий распределенной энергетики, цифровизация, технологии улавливания и хранения углерода. Причем все эти технологии начинают работать в полной мере только при наличии поддерживающей регуляторной среды.
Многие страны либо уже создали системы торговли выбросами СО2 (или приняли другие способы устанавливать цену на СО2), либо планируют сделать это в ближайшем будущем. Растет и число стран, где вводят запрет на использование двигателей внутреннего сгорания, анонсируют сроки полного отказа от угольной генерации, устанавливают целевые значения доли возобновляемой энергетики в национальном энергобалансе или целевые доли низкоуглеродных видов топлива, разрабатывают водородные стратегии и, главное, выделяют под это изрядное финансирование. На уровне госрегулирования постепенно формируются разнообразные стимулы и механизмы декарбонизации.
В качестве примера комплексного подхода к решению задачи декарбонизации можно посмотреть на то количество нормативных документов по этому вопросу, которое запланировано опубликовать до конца 2021 года в Евросоюзе. Там десяток директив и регламентов, в том числе Директива по европейской системе торговли выбросами, которая снизит количество бесплатных разрешений на них; Директива по налогообложению энергии; новая Директива по возобновляемой энергетике, которая повысит ее целевую долю в энергобалансе до 38–40%; более амбициозные директивы по энергоэффективности и так далее.
Так что главный экспортный рынок для российских углеводородов сейчас последовательно создает комплексное регулирование, которое будет принуждать его участников и национальные правительства к выполнению этих сверхамбициозных целей. Принуждение будет подкреплено госфинансированием в размере 1 трлн евро на ближайшие 10 лет.
А горячо обсуждаемое всеми в России трансграничное углеродное регулирование, предложения по которому Еврокомиссия опубликовала 14 июля, – только небольшой кусочек этого регуляторного массива ЕС, который до конца 2021 года будет включать еще с десяток директив и регламентов.
Зеленый поворот в России
В отличие от многих других стран мира в России проблема изменения климата до последнего времени мало интересовала и общество, и бизнес, и финансовые институты, и правительство. Многие годы Россия считалась одной из самых отстающих в сфере климата. Хотя страна является пятым по величине эмитентом СО2 в мире, она занимает лишь 52-е место среди 61 страны в Индексе эффективности борьбы с изменениями климата за 2021 год.
Россия подписала Парижское соглашение по климату в 2015 году, но не ратифицировала его до сентября 2019-го. Декарбонизация долго не входила в список приоритетов российских властей.
Заявленные Россией в рамках Парижского соглашения цели по выбросам давно достигнуты. Они предусматривают сокращение выбросов внутри страны к 2030 году на 30% от уровня 1990 года. Но уже сейчас российские выбросы составляют всего 50% от уровня 1990 года – из-за глубокой трансформации экономики это обязательство было выполнено еще в начале 1990-х годов.
Очевидно, что в этой ситуации у российских регуляторов не было серьезных причин вводить дополнительное регулирование эмиссии парниковых газов и стимулировать зеленые технологии. За счет поглощающей способности лесов и относительно невысокой углеродоемкости электроэнергетики (благодаря высокой доле природного газа, АЭС и ГЭС) страна могла без проблем выполнять взятые ранее обязательства вообще без каких-либо специальных усилий.
Среди целей и приоритетов российского правительства до 2024 года борьба с изменением климата не упоминалась, как не было этой задачи и в других стратегических документах, включая новую Энергетическую стратегию страны до 2035 года, принятую в 2020 году. Последняя по-прежнему предполагает активное наращивание экспорта углеводородов и не ставит серьезных задач по замещению ископаемых видов топлива зелеными источниками энергии на внутреннем рынке.
Несмотря на самый большой ветровой и солнечный технический потенциал в мире, доля ветровой и солнечной электроэнергии в балансе ЕЭС России в 2020 году составила всего 0,32%. Расчеты показывают, что даже если самые амбициозные из текущих планов будут реализованы, то доля возобновляемой энергетики (без учета гидроэнергии) в выработке электроэнергии в России к 2035 году достигнет лишь 2–2,5%.
Однако в 2020–2021 годах ситуация начала стремительно меняться. Активизация движения к углеродной нейтральности во всем мире и перспективы скорого введения нового регулирования на основных экспортных рынках заставили российское руководство гораздо плотнее заняться климатической проблематикой.
В апрельском послании Федеральному собранию президент впервые четко обозначил экологию и климат как один из приоритетов развития страны, подав четкий сигнал чиновникам всех рангов. Многие зарубежные наблюдатели были удивлены его последующим выступлением на климатическом саммите, когда Путин призвал к широкому международному сотрудничеству в борьбе с изменением климата.
В мае Путин поручил правительству предусмотреть в «Стратегии социально-экономического развития РФ до 2050 года» сокращение накопленного объема эмиссии парниковых газов до более низких показателей, чем в ЕС. Он также поручил кабмину подготовить к 1 октября дорожную карту на период до 2050 года по снижению углеродоемкости российской экономики и обеспечить реализацию «важнейших инновационных проектов государственного значения», так или иначе относящихся к зеленому переходу.
К таким проектам относятся разработка и реализация новых подходов в сфере возобновляемой энергетики, атомной генерации энергии, водородной энергетики, накопителей энергии, а также создание национальной системы высокоточного мониторинга и утилизации климатически активных газов.
На Петербургском форуме в начале июня Путин назвал «чушью» разговоры о том, что Россию не касаются проблемы изменения климата, и впервые подчеркнул, что Россия, как и другие страны, ощущает «риски и угрозы в этой сфере, включая опустынивание, эрозию почв, таяние вечной мерзлоты».
А 2 июля президент подписал долгожданный закон об ограничении выбросов парниковых газов, который с ноября 2018 года проходил многочисленные обсуждения и согласования. В результате в России должна наконец появиться система государственного учета и реализации проектов сокращения выбросов и увеличения их поглощения. При этом все предприятия, работа которых сопровождается значительными объемами выбросов парниковых газов, будут обязаны отчитываться об этом.
Правда, итоговый текст все равно выглядит весьма компромиссным: конкретный механизм ограничения выбросов в законе не прописан, и пока все сводится к сбору отчетности (под нее подпадают не только нефтегаз и электроэнергетика, но и другие углеродоемкие отрасли – металлургия, транспорт, химическая и целлюлозно-бумажная промышленность и так далее).
Зато законом впервые вводится необходимая понятийная база (парниковые газы, углеродный след, климатические проекты, углеродные единицы и так далее) и весьма расплывчатое понятие «целевого показателя сокращения выбросов парниковых газов», точный механизм формирования которого пока неясен (упоминается, что он будет рассчитываться в том числе с учетом поглощающей способности лесов).
Отчитавшиеся компании будут заноситься в специальный федеральный реестр выбросов. А те, кто не подаст отчетность либо сделает это с нарушениями, будут подвергнуты неким санкциям (каким – тоже пока неясно). Данные углеродной отчетности из реестра станут основой для мониторинга выполнения целевых показателей выбросов.
В ближайшее время также должен быть запущен эксперимент по снижению выбросов CO2 в Сахалинской области, задуманный как пилотный проект для проверки концепции национальной системы торговли СО2. В рамках утвержденной дорожной карты по реализации этого эксперимента планируется впервые в России создать систему торговли углеродными единицами и обеспечить достижение углеродной нейтральности региона уже к 2025 году.
Сейчас российские чиновники также активно работают над схемой развития зеленых облигаций для финансирования климатических проектов, обсуждают «карбоновые фермы».
Причины пересмотра
Итак, целый ряд недавних инициатив свидетельствует о том, что после многих лет игнорирования российское правительство начинает более серьезно относиться к изменению климата. Почему?
Прежде всего, меры по борьбе с изменением климата дают России возможность улучшить свой международный имидж. Отчет об экологической политике, опубликованный в апреле ВШЭ, утверждает: «Сохранение и сбережение природы должно стать важной составляющей российской национальной идеи, ее миссии для себя и для мира, важным элементом российской международной идентичности».
Экономические аргументы также влияют на российские власти. С одной стороны, глобальная декарбонизация несет серьезные долгосрочные угрозы для России. Если стороны, подписавшие Парижское соглашение, выполнят свои обязательства на период до 2030 года, экспорт российских энергоносителей будет на 20% ниже, чем в базовом сценарии, и это без учета влияния на остальные отрасли экономики.
С другой стороны, российский экспортно ориентированный бизнес хорошо осознает угрозы для его ниши на внешних рынках и крайне заинтересован во внедрении новых зеленых технологий, чтобы оставаться конкурентоспособным в глобальных масштабах.
Ну и, наконец, невысокие темпы экономического роста страны за последнее десятилетие (в среднем всего 1% в год) оправдывают смену фокуса с быстрого роста ВВП на устойчивое развитие с более медленным экономическим ростом, но при этом ориентированным на решение экологических и климатических задач. Сырьевая модель не смогла обеспечить России рост ВВП, а изменение технологического уклада в связи с энергопереходом и повесткой устойчивого развития, по крайней мере, дают шанс поискать новые модели роста.
Таким образом, сочетание геополитических соображений, осознания долгосрочных угроз для российской экономики и давления со стороны работающих на глобальном рынке российских корпораций заставляет руководство страны уделять больше внимания климатическому вопросу.
Новое поле для сотрудничества или конфликтов?
Можно предполагать, что такой поворот в российском подходе приведет к усилению государственной поддержки зеленых технологий и проектов. Например, уже на всех уровнях высказываются амбициозные цели по развитию водородной экономики. Вице-премьер Александр Новак в июне отмечал, что Россия в будущем планирует занимать 20% мирового рынка энергетического водорода (что сопоставимо с той долей, которая есть сегодня у России на рынке углеводородов). Правда, пока в стране нет ни одного проекта по производству низкоуглеродного водорода, преодолевшего стадию «меморандумов о взаимопонимании».
Большие амбиции связаны и с развитием атомной энергетики нового поколения. Солнечная и ветряная энергетика начала развиваться и локализовываться, появились первые проекты с накопителями энергии.
Однако пока позиция России по зеленой энергетике сводится к мантре «у нас большой потенциал». Большинство перспективных направлений находится в зачаточной стадии с точки зрения наличия собственных технологий и кадров, причудливого регулирования и более чем скромного масштаба реализуемых проектов. Основной задачей государства по-прежнему остается обеспечение устойчивости (не стабильности, а именно устойчивости – в терминах Целей устойчивого развития ООН) углеводородного и углеродоемкого экспорта путем снижения его углеродного следа, а не фундаментальная зеленая трансформация экономики.
Теоретически климат и зеленая энергетика – те области, где у России, США, ЕС, Китая и развивающихся стран есть общий интерес. Можно поразмышлять о потенциальных совместных проектах, новых инвестициях и трансфере зеленых технологий в Россию. Однако радикальная разница в целеполагании и в регуляторных рамках делает вполне вероятным не столь оптимистичный сценарий.
Нынешняя острая дискуссия вокруг европейского трансграничного углеродного регулирования, методологии оценки поглощающей способности российских лесов и приемлемости различных способов производства водорода («серый», «зеленый», «голубой», «желтый») – первые примеры потенциальных конфликтных точек в этой сфере. Так что пока, несмотря на всплеск интереса к зеленой повестке в России, нельзя сколько-нибудь уверенно говорить ни о том, что Россия готова перейти от громких заявлений к реальным мерам по борьбе с изменением климата, ни о том, что климатическая повестка может сделать российское взаимодействие с другими странами более конструктивным.
Статья опубликована в рамках проекта «Диалог Россия – США: смена поколений». Взгляды, изложенные в статье, отражают личное мнение автора
