КАК НЕ ПОВТОРИТЬ СОВЕТСКИЕ ОШИБКИ
Радиостанция «Эхо Москвы» — Эхо СПб
В эти недели тридцатилетия распада Советского Союза мы обсуждаем, как же всё-таки это произошло, в чём причина, и как не повторять эти шаги, чтобы снова не оказаться перед перспективой дальнейшего распада империи
С. Цыпляев: Добрый день, дорогие друзья. Среда, снова в эфире программа «На самом деле» и я, её автор и ведущий, Сергей Цыпляев, полномочный представитель Санкт-Петербургского университета технологий управления и экономики. Мы занимаемся поиском истины и помним, что именно истина делает нас свободными, а мифы уводят чаще всего в какие-то тенета.
В эти недели тридцатилетия распада Советского Союза мы обсуждаем, как же всё-таки это произошло, в чём причина, и как не повторять эти шаги, чтобы снова не оказаться перед перспективой дальнейшего распада империи. 19 августа — день путча и 1 декабря — день референдума на Украине, который поставил окончательную точку в существовании СССР. Мы обсудили, как это происходило, обсудили внешний политический аспект, и сейчас подбираемся, наверное, к одному из ключевых пунктов, которые меньше нам понятны или видны, но на самом деле являются одними из существеннейших. Это экономика, господа-товарищи, и забывать об этом никогда нельзя.
В те советские годы мы мало себе представляли, в какой степени существование экономики Советского Союза зависит от нашего экспорта сырья. В первую очередь, это нефть и газ. В первый раз нефть немножко сыгранула с цены где-то в полтора доллара за баррель до доллара (сейчас страшно и подумать о таких ценах) во времена Хрущёва. И сразу мы помним — сокращение военных расходов. Рассказывают, как Хрущёв флот порезал; были остановлены и заморожены многие стройки на нулевом цикле. Это был такой лёгкий первый удар. Потом нефть колоссально выросла: за 10 лет, в 1970 — 1980-е, выросла в 10 раз. И казалось, что вот оно, наступило нефтяное счастье, мы туда продаём нефть и газ, а взамен покупаем всё — и масло, и финские сапоги, и автомобильный завод ВАЗ. И вот вам уже сигареты Marlboro производятся, и напиток Fanta — всё, что хотите.
В этот момент СССР проводил Олимпиаду, начал серьёзную военную кампанию в Афганистане и повёл громаднейшую программу перевооружения для того, чтобы обеспечить военный паритет со странами НАТО. Была такая идея, что мы должны обязательно обеспечить паритет, хотя даже высокопоставленные партийные руководители понимали, что дело пахнет керосином. Об этом писали и говорили, но инерция — штука сильная, и влияние ВПК в нашей стране (как, собственно, и в США) очень велико. Я неоднократно цитировал, что писал Валентин Фалин, ортодоксальный коммунист, секретарь ЦК КПСС, заведующий международным отделом ЦК. Он говорил, что один танк — это сельская школа, один стратегический бомбардировщик — это сельский госпиталь, один дивизион ракет — минус университет, а одна атомная подводная лодка с баллистическими ракетами — это годовая программа гражданского жилищного строительства города Москвы. А лодки закладывались сериями.
Товарищи китайцы, которые очень внимательно изучали наш опыт на предмет того, как не повторить советские ошибки, сформулировали две позиции, и это было распространено среди всех партийных руководителей. Они считали, что мы очень сильно перегрузили помощь социалистическому лагерю и странам, вставшим на путь социалистического развития. Стоило только поднять флаг социалистического развития, как тут же звучал запрос: «Ну-ка, давайте-ка, Советский Союз, помогайте». И мы помогали — и финансово, и поставками оружия и так далее. И вторая вещь, опять же — масштаб ВПК. Мы можем ориентироваться на возможности НАТО и говорить, что должны быть «не меньше», но понятно, что в долгосрочной перспективе нужно иметь и экономику, которая не меньше, чтобы она вынесла это. И всё это привело к тому, что не вынесла.
С 1980 года нефть начала дешеветь и к 1986 году ушла уже в пару раз вниз, появились проблемы, и не случайно начались разговоры про ускорение, про госприёмку, про какой-то новый вариант, во главе партии поставили нового молодого руководителя. А в 1985-1986 годах наступил коллапс. Нефть ушла вниз ещё в два раза, в сопоставимых ценах — со 100 долларов за баррель рухнула до 16. И вот на этом уровне, с колебаниями, так и просуществовала до 2002 года. Я называю это «нефтяной пустыней». И мы помним, что в 1998 году она у нас проваливалась меньше 10 долларов за баррель, и держалась там фактически несколько недель. Этого хватило, чтобы советская экономика оказалась в полном инфаркте, и дальше жить стало невозможно, потребительский рынок просто развалился. А речь-то о простом: нефть и газ туда, оттуда — критический импорт, в том числе и продовольственный, и в значительной степени, закупки зерна.
Я об этом рассказываю, потому что мы не хотим об этом вспоминать. А это описано: страна, которая всегда была житницей Европы, имела самые большие запасы чернозёма, оказалась не в состоянии прокормить себя. Это последствия тяжелейшего эксперимента, мы о нём неоднократно говорили: индустриализация, покупка западных технологий и заводов за счёт продажи зерна и полного выжимания деревни, просто до невозможности. Плюс коллективизация — и деревню практически убили. И с тех пор она уже не могла подняться, и бесконечные продовольственные программы… Зерна мы покупали больше, чем второй и третий импортёр вместе взятые.
И я каждый раз подчёркиваю, что после того, как партия и правительство оставили деревню в покое, последние лет 20 с небольшим, у нас экспорт продукции сельского хозяйства обогнал по объёму экспорт вооружения, на секундочку. Причём серьёзно, раза в полтора. Вот и результат: когда продовольственный рынок развалился, продавать стало нечего. Как писал в воспоминаниях Гайдар: «Денег не было даже для того, чтобы оплатить фрахт того зерна, которое уже было закуплено». Вот такая картина возникла в тот момент в стране.
А проблемы, конечно, коренились гораздо глубже. Ведь долгое время нам казалось, да и сейчас кое-кому кажется, что Госплан-то — идея хорошая: тут гаечку подкрутить, тут лучше учесть, тут автоматику поставить, здесь людей взять поумнее — и вся эта штуковина будет работать. И очень тяжело приходит осознание, что экономика настолько сложна и разнообразна, что в каждой точке, каждой области надо принимать решение, сообразуясь с тем, как сегодня выглядят входящие цены, как выглядит спрос. Я всегда говорю, что Госплан невозможен по той простой причине, что его всегда разрушат женщины, потому что за ними следует такое понятие, как мода — сегодня они хотят такие сапоги, завтра этакие, сегодня такие кофточки, завтра другие. А Госплан, конечно, скажет: «Товарищи, давайте не выпендривайтесь. Все надели ватники, кирзовые сапоги, и пошли строем». И планировали на 5 лет вперёд.
Невозможно планировать моду, невозможно планировать спрос, всё меняется с колоссальной скоростью. И в какой-то момент приходит осознание, что централизованное руководство разнообразной, непрерывно меняющейся экономикой, невозможно. Я помню, что моё личное осознание, понимание, что это, наверное, безнадёга — в силу моего физического образования, опять же — наступило, когда я открыл в очередной раз газету и прочитал постановление Политбюро об организации производства цветных телевизоров в СССР. И возникла мысль: «Как же так? Чтобы произвести цветной телевизор, нужно постановление Политбюро. В других странах нет Политбюро, а телевизоры цветные есть. У нас есть Политбюро, и нет ничего, ни цветных телевизоров, ни туалетной бумаги».
И здесь начинает возникать понимание, которое очень медленно входит в наше сознание: что, вообще-то говоря, человечество изобрело две разных системы организации общества. Одна — вертикальная, и эта схема более-менее приемлема для войны, где есть чёткие ясные задачи, нужна мобилизация, вертикаль, исполнение, команды. И то, сейчас война достаточно сильно меняется и нужен автономный самостоятельный командир, принимающий решения, понимающий общую задачу и цель, а не запланированный по каждому шагу. И вторая система организации — гражданская, где работает горизонталь, строится сотрудничество, где нужны солидарность, взаимодействие, гибкость и возможность принимать решения, которые сегодня нам кажутся, наверное, даже непонятными.
В чём прелесть частной собственности? Самое главное — не присвоение, как рассуждал Маркс (он вообще не очень понимал производство), а то, что решения принимаются децентрализовано. На каждом конкретном предприятии собственник принимает решения на свой страх и риск, и никто не может ему приказать, что производить, откуда покупать, куда продавать. Стоит только начать это делать, как вся система приходит в полное противоречие с реалиями, и рынок начинает разваливаться. Что, собственно, мы и прошли.
И ещё движение вперёд требует, чтобы разные люди шли в разных направлениях, никто не знает, куда произойдёт прорыв. Партия ставит задачи: «Давайте мы обгоним Америку по производству мяса/молока (что хорошая штука), а также по выплавке чугуна и стали и производству цемента». Я очень хорошо помню, что эти задачи стояли на съезде партии. А в этот момент в Америке какие-то странные ребята-интеллигенты в очках и с бородами сидят в сарае и придумывают какие-то компьютерные штучки, которые потом создают совершенно новую экономику. И вдруг в эту сторону рвётся весь мир, а вы занимались совершенно другим.
И возникает удивительное дело, которое нам никак не осознать. То президент Медведев говорил: «Я определил пять направлений стратегического развития России». Откуда ты их определил-то, почему ты так решил? Кто знает, что будет завтра в мире? Вдруг выяснится, что направления совсем другие? Или сейчас министр обороны говорит: «А давайте построим 3-5 городов, и они будут заниматься переработкой сырья, наука туда поедет».
Кто сказал, что именно там нужно строить, где экономическое обоснование, где прогноз, что это будет востребовано? Либо это будут очередные моногорода, которые мы потом будем эвакуировать. Советский Союз такие построил, теперь Сибирь постепенно сокращается, с 30 миллионов осталось миллионов 20 всего, там проживающих. И самый главный вопрос не в том, чтобы там сырьё и транспорт были, а почему туда поедут люди, какова будет мотивация, почему они туда захотят. Вот эти вопросы встали ребром, и экономика начала трещать по швам, прямо скажем. В конце 1990-х годов она испытала крах.
Была и ещё одна стратегическая проблема, которая практически вечная и неразрешимая в этих условиях. Мы же помним, что главная вещь, на которой базировался Советский Союз, это тотальный контроль за информацией. Вы не могли опубликовать никакую, даже научную статью, без предварительной цензуры, без экспертной комиссии. Вы не могли свободно получать информацию из других стран, вы не могли высказывать точки зрения, которые противоречили линии партии. Старшее поколение помнит: чтобы сделать ксерокопию с журнала, который стоит в библиотеке не открытой полке, надо пойти и подписать бумажку, получить санкцию Первого отдела. А ксерокс стоит за железной дверью и охраняется, как ядерный реактор. Вы туда отдадите журнал, оттуда получите ксерокопию.
Как только наступает праздник, то в организациях, по крайней мере, крупнейших, в специальные комнаты сносили все печатные машинки, опечатывали и запирали. Потому что какой-нибудь гад антисоветский в праздник сядет, на машинке напечатает и разбросает листовки. А это страшная угроза стране, строю и вообще всему чему угодно. Жуткая вещь, которой все опасались. И возникает вопрос: а как вы с системой тотального контроля информации собираетесь въехать в современный мир, где всё построено на свободном обмене информацией? Мы понимаем, что это вещи несовместные. И это самая тяжёлая вещь, которую мы сейчас начинаем наблюдать. Частную собственность как-то осознали, «ладно, пускай будет, но немного». Государство контролирует стратегические высоты, но частная собственность есть, особенно у тех, кто поближе к власти.
Но осталась идея о том, чтобы полностью вернуть контроль над информацией. Чем заканчиваются попытки построить такую систему, понятно. Замкнутая закрытая экономика, вываливающаяся из современного мира, которая опять начинает отставать. И потом раздастся крик: «Какой ужас, мы отстали, надо что-то делать!» Какая-то мобилизация, все побежали, и так далее. И вот эта мысль, что можно постараться убрать инакомыслящих, людей с иными позициями, заставить замолчать людей с другими подходами —– неправильна. Потому что это источник развития, разнообразия. Как только вы убираете конкуренцию — в любой сфере, включая идейную — начинается застой.
И если у нас происходят такие вещи — то одни люди уезжают, потому что высказывались, то другие… Вот адвокат Николай Павлов сейчас уезжает. Он занимался очень тяжёлыми делами, госизменой. Конечно, он создаёт неприятности, сложности для следователей, ведущих эти дела. Ну так для того и щука в реке, чтоб карась не дремал. Для этого и существует конкуренция: улучшается работа. А иначе всё превращается понятно, во что — в скороходовские сапоги и газовское или москвичёвское производство, какое мы уже видели. Вот и всё. История, которую мы пережили.
А дальше всё очень просто. Все национальные элиты, народы — они в состоянии принимать ассимиляцию, понимая, что если вы живёте в большом обществе, то неизбежно будете ассимилироваться, если это даёт защиту от внешних угроз и экономическое процветание. Но если актуальность внешних угроз падает, а экономический мотор ведущей силы или национальности, этноса просто останавливается, то дальше уже начинается разговор про национальное возрождение, самостоятельное развитие и так далее. Это то, что мы наблюдали к концу 1980-х — началу 1990-х. Рассыпавшаяся экономика, которая перестала обеспечивать даже минимальные потребности. Ну и дальше все, кто мог в разных республиках, начали смотреть в разные стороны.
Вот такая экономическая история, которую мы должны понимать и не должны забывать: жить на нефти и газе можно замечательно какое-то время, как мы рванули с 2002 года до 2008-2009, а потом опять наступает провал и перед вами встаёт вопрос, как развиваться дальше. И вот здесь надо успеть задуматься. Мы когда-нибудь поговорим, как работала Саудовская Аравия, с тем, чтобы использовать нефтяную конъюнктуру для того, чтобы развить другие отрасли, которые будут кормить тогда, когда конъюнктура будет плохая. А это нам пока не удаётся, и я думаю, что все разговоры ещё впереди.
Вторая тема, которую я хотел сегодня затронуть, это культурные особенности, которые мы часто обсуждаем и говорим: «У нас должно быть всё по-другому. Европа — она другая, совершенно отдельная, а вот у нас именно наши национальные особенности, этнические, которые нас совершенно отличают от того, что происходит в Европе. И поэтому у нас должно быть всё по-другому». А давайте-ка посмотрим на каких-то реальных параметрах, насколько мы по своим подходам, взглядом далеко культурно отходим от Европы, и где проходит та граница, которая серьёзно отличает Запад от Востока.
Есть такой Pew Research Center, который провёл большую работу в 2015-17 гг., но эти вещи очень глубинные, они десятилетиями не меняются. Опросили жителей более 30 стран, 56 тысяч человек старше 18 лет, и увидели очень интересную вещь: достаточно серьёзную сущностную границу между народами Западной Европы и Центральной и Восточной Европы. Эта культурная граница завязана в том числе и на религиозное распространение, и на историю советского влияния, конечно. А вот внутри Центральной и Восточной Европы, если мы берём Россию, то выясняется, что она достаточно мало выделяется и практически ни по какому параметру не вываливается на край. Она всегда находится в группе.
Возьмём интересную первую позицию: спрашивают о готовности принять мусульман или евреев в свою семью. Вот вы живёте, и вдруг приходит дочка или сын и говорит, что он женится или она выходит замуж за мусульманина или еврея. Готовность контакта с другими нациями. Так вот, самые жёсткие и непримиримые позиции продемонстрирует отнюдь не Россия. Это Армения, там только 7% готовы мусульман принять. Дальше почему-то Чехия очень не любит, 12%. Потом идут Белоруссия, Литва и Грузия. Грузия и Армения занимают первое место по неготовности принимать в свою семью евреев, только 27% готовы принять. Россия держится в группе, на 15 месте (ну понятно, у нас довольно большое мусульманское население), 34% у нас готовы принять мусульман и 40% — евреев. Самые толерантные страны понятно, какие — Швеция, Дания, Норвегия, Нидерланды (здесь мусульман готовы принять 88%, а евреев — 96%).
Дальше важнейший момент: насколько религия является ключевым элементом для формирования нации. И здесь мы сразу опять увидим, что религиозный фактор считается очень важным в таких странах: на первой позиции стоят Армения и Грузия (82 и 81%), дальше идут Сербия, Греция, Румыния, Болгария, потом Польша, Молдавия. Россия занимает весьма и весьма скромное место в десятке, у нас 58% считают существенным. Удивительно, что почему-то самые минимальные уровни существенности религии демонстрируют Латвия (11%), Швеция (15%), Эстония (15%) и Дания (19%), опять северные народы. По Латвии мы ещё поговорим, удивительная вещь, мы к этому вернёмся. Мы видим, что здесь мы опять находимся в серединке группы, но основная масса Восточной Европы находится наверху. Сейчас у нас будет перерыв, я начну отвечать на вопросы в YouTube, а после этого вернёмся к разговору.
НОВОСТИ
С. Цыпляев: Давайте вернёмся к разговору о том, как культурно различаются страны. Мы только что говорили про то, какие страны считают для себя наиболее важным религию в качестве национальной идентичности, и первые места чётко занимают православные государства, это интересные наблюдения. Опять же, самые жёсткие позиции — это Армения и Грузия. Потом Сербия и Греция (Греция тоже всегда будет впереди стоять), Румыния, Болгария. Ну, Польша — католическая страна, но тоже достаточно религиозная. То есть, страны, в которых очень развита религия. Россия отнюдь не близка: 57% считают, что да, существенна; 40% считают, что не существенна.
Хотя на самом деле проблема с религией становится очень сильной. Раньше исторически это был объединяющий фактор, потому что все жили в больших ареалах одной религии. Первый раз это разрушилось в момент появления протестантизма, когда оказались перемешаны две ветви — и к каким кровавым вещам это привело. Это привело и к идее разделения церкви и государства, к тому, что религия стала частным делом. Сейчас фактически везде идёт перемешивание народов и религий по миру, это делает глобализация. Религия превращается в серьёзный разделяющий фактор, и иметь с этим дело довольно трудно. Поэтому с этими странами будет, наверное, сложнее всего. Россия занимает 12 место, рядом с Хорватией и Литвой.
И дальше идёт разговор, что, казалось бы, Россия со своими подходами и поддержкой национального культурного превосходства должна быть лидером. Задали вопрос: «Наш народ не идеален, но наша культура выше других». И вот в каких странах в каком объёме это высказывается. Удивительно, что максимально мессианская роль в Европе — Греция, 89%. Понятно, конечно, что исторически они говорят, что «мы вообще-то всю демократию придумали, мы прародители современной Европы». Плюс они уверены, что в значительной степени являются держателями православной традиции.
А дальше опять — кто идут следующими с позицией, что их культура выше других? Грузия (85%) и Армения (84%). И со значительным отставанием Россия идёт следующей в плотной славянской группе: Россия (69%), Болгария (69%), Босния (68%), Румыния (66%), Сербия (65%). Мы понимаем, что это в значительной степени связано с тем, что Восточная Европа, понимая, что она где-то проигрывает в экономическом соревновании, и что действительно глобализация угрожает размытием, старается держаться группой и бороться за идентичность, считая, что культура — достаточно важный фактор. Конечно, приведённая картина даёт пищу для построения различных гипотез, вариантов и теорий, но я не хотел бы этим заниматься, а отметить неожиданно скромную самооценку группы балтийских стран, 23-38%. Они ведут себя значительно скромнее.
Что почти идеально делит Европу на Западную, Центральную и Восточную — это отношение к однополым бракам. Вот здесь, как говорится, всё понятно. Если отрицательное отношение минимальное в Швеции (7%), Дания (9%), Нидерланды (10%), то, как только мы уходим на другой конец, где максимальное неприятие, то видим там Грузию (95% против, 3% за), Армения (96% против, 3% за) и дальше идёт Россия (90% против, 5% за), Молдавия (92% против, 5% за) и Украина (85% против, 9% за). Так что видите, тезис о братских народах где-то находит поддержку. Потом идут Сербия, Литва, Босния и так далее. Если посмотреть сверху, то полсписка идёт вначале Западная Европа, а вторая половина вниз — совершенно чётко, никакой перемешки, Центральная и Восточная Европа. Также Россия находится на четвёртом месте по отрицанию легальности абортов (56%). Правда, опять далеко отставая от группы лидеров. Здесь, как всегда: Грузия (85%), Молдавия (79%), Украина (55%).
И, наверное, самая удивительная вещь, которую мы видим, очень интересный вопрос задаётся, где тоже Восточная Европа сильно отличается от Западной. «А верите ли вы в судьбу, в сглаз и реинкарнацию?» Удивительно, что здесь Россия выглядит достаточно прилично, она стоит где-то в середине списка, даже пропустила вперёд Португалию по этой части, по суеверности. Вот тут мы Португалию обошли. А минимально воспринимается роль религии в Латвии, которая по совокупности заняла первое место. У них 4-е место по судьбе (74%), первое место по сглазу (66%) и ведущее по вере в реинкарнацию. По-моему, там сплошной восточной философией люди живут. То есть, похоже, что страна больше суеверная, чем верующая. На первом месте по вере в судьбу стоит Армения. Кто тут ещё нас сильно верит в реинкарнацию? Болгария почему-то.
И выясняется, когда мы смотрим на всё это, что мы не вываливаемся очень сильно по нашим подходам, по культурным взглядам из того, как выглядит Центральная и Восточная Европа. Мы находимся где-то в середине. Да, это разделение на Западную и Восточную, традиционно взявшее начало с раскола, а потом ещё и попадания в сферу влияния Российской империи и Советского Союза, привело к различиям в том числе даже в тех странах, которые преимущественно католического вероисповедания, придерживаются католической культуры.
Очень часто говорят: «А почему же тогда там такое сложное отношение к русским»? Да потому что, наверное, кроме всего прочего, когда мы туда попадаем, мы считаем, что все должны жить так, как мы это понимаем. А во-вторых, нас довольно много. Если бы те же Армения, Грузия или Греция были бы представлены в таких же объёмах везде, то я думаю, что проблем было бы ещё больше, потому что мы видим, что наиболее ортодоксальные и жёсткие позиции и максимальные отличия от Запада демонстрируют Армения, Грузия и в значительной степени по многим позициям Греция.
И ещё одна проблема, с которой сталкиваются очень часто, мы это даже с моими коллегами-латышами обсуждали, депутатами Сейма. Мы пришли к выводу, что очень часто проблема наших соотечественников звучит так: мы стали меньшинством, но по-прежнему ведём себя, как большинство. А латыши стали большинством, а ведут себя, как меньшинство, постоянно стараясь защищаться и не понимая, что большинство должно вести себя значительно терпимее по отношению к меньшинству, к их позициям, желаниям и так далее, где-то их поддерживать. Ну а меньшинство, в свою очередь, понимает, что им тяжело навязывать свои подходы, и надо смотреть, как думает и мыслит большинство. Только так можно строить какое-то совместное сообщество.
Но в целом все эти картины говорят о том, что у нас ситуация не столь плоха, и каких-то железных культурных отличий, которые бы нас полностью блокировали от того, чтобы воспринимать мировую линию развития, нет. Я думаю, что незачем посыпать себе голову пеплом, говорить, что мы ничего не можем, и постоянно искать какой-то совершенно особый путь, который очень часто заводит в непроходимое болото. Да, надо понимать свою историю, надо базироваться на собственной культуре, на собственных возможностях, достижениях. И адаптировать эти вещи к тем мировым достижениям, которые есть и говорят: «Вот в этом направлении будете двигаться, здесь вы можете достичь экономического процветания и гораздо лучших условий жизни».
И последняя тема, на которой я хотел бы остановиться достаточно коротко, времени у нас осталось немного. Это, конечно, наши избирательные истории. У нас в Петербурге всё утраивается: теперь мы видим трёх Борисов Вишневских, идёт обсуждение. Два момента. Те люди, которые это делают, абсолютно циничны и презирают нас, как избирателей. Они считают, что мы вообще не в состоянии в этом разобраться. Какой уровень должен быть в голове у организаторов этого подхода с точки зрения оценки избирателя, который не в состоянии отличить разных людей и разные партийные ориентиры? Они должны быть безграмотные, полуслепые, полуглухие и вообще ничего не понимающие. Вот на это идёт ориентир. Это оскорбительно для нас, для города, и вообще говоря, уже в массу мест это всё склоняется и смеётся.
И вторая вещь, которую я хочу сказать — что на месте Бориса Вишневского я бы очень сильно поблагодарил этих товарищей, потому что такую избирательную кампанию организовать депутату Вишневскому не смог бы никто, даже его партия, и даже он сам. Никаких денег бы не хватило, чтобы его каждый день по всем позициям вспоминали там и здесь. Как говорится очень часто, если Бог кого-то хочет покарать, то он лишает их разума. Идеальная работа на депутата Вишневского с точки зрения пиара, лучше не придумаешь.
И ещё из области юмора. Похоже, всё-таки мы железно стоим на том, чтобы везде была троица. Три дня голосуем, три Вишневских, и дальше в соответствии с военной песней мы помним, что должны три раза плюнуть через левое плечо, и после этого можно идти и решительно голосовать. Я категорический противник того, чтобы попытаться как-то это отрегулировать законами. Это невозможно и бессмысленно. Просто надо такие темы обсуждать, завершать это однозначным выводом, что это презрительно, недопустимо, и эти люди не заслуживают ничего, кроме презрения — те, кто этим занимаются и кто в этом участвует. А законами надо регулировать гораздо более существенные вещи, которые требуется делать.
Вот такая передача сегодня была. Я Сергей Цыпляев, полномочный представитель Санкт-Петербургского университета технологий управления и экономики. Всего хорошего, и до встречи в следующую среду.
