Александр Крамаренко

Российский Совет по международным делам

Мы не должны допустить того, чтобы крушение западного «здания» затронуло наше развитие и наше будущее

---

— На мой век Европы хватит, я думаю. Как вы думаете?
— Я почем знаю.
«Бесы», Достоевский

И даже Ад готов неутомимо
О флорентийских гражданах кричать…
Ад, Песнь 26, Божественная комедия, Данте

… и настави мя на стезю правды враг моих ради.
Псалом 26

Если герой Достоевского имел хоть какие-то основания видеть в Европе «запасной аэродром» на случай, если группа мерзавцев пустит страну под нож, то сейчас Запад, который, казалось, обрел свое второе дыхание посредством двух мировых войн и сакральной жертвы, каковой была на деле Русская революция, его зримо теряет. Ситуация кардинально изменилась. Какая Европа и где Европа с ее «дорогими нам камнями» (пожар в Соборе Парижской Богоматери ставит под вопрос и это)? Более того, либерализм, мутирующий в тоталитаризм, очищая тем самым дискурс демократии от всей его западной мифологии, лишает многих идейной почвы под ногами и ставит вопрос куда резче, а именно, о наследовании базовых ценностей Европейской цивилизации, умирающей на наших глазах «при нотариусе и враче», а не в какой-нибудь «щели» экзистенциального конфликта с внешними врагами. Трудно не согласиться с Алексеем Фененко в том, что западное общество вступает в свое безвременье Античности. Хотя, добавлю, сколько же можно было подменять время пространством? Логика, заложенная в Реформации, когда, по Тютчеву, люди сделали себя судьями в собственном деле, должна была довести до такого конца, который Питирим Сорокин определил как потребительский социокультурный уклад. Сначала пал Советский Союз, ступивший не на свою почву, теперь пришел черед Запада, никогда не покидавшего своей «территории».

Как быть в этих условиях России, уже раз доказавшей свою культурно-цивилизационную совместимость с другими без утери собственной идентичности (знаменитый «выбор Александра Невского»), России с ее угаданной О. Шпенглером историей псевдоморфного развития, начиная с Призвания варягов? Должны ли мы подхватить это знамя, как делали это уже не раз, сокрушив таких идолов западного мироощущения/взгляда на мир, как Наполеон и Гитлер? И надо ли спасать Европу от самой себя или помочь ей рухнуть в своем цивилизационном одиночестве («пожила старушка»)? Надо ли нам биться за ее душу и будущее или идти по пути Византии, просуществовавшей тысячу лет после падения Западной Римской империи, и сделать ставку на синтез евразийства (кстати, именно о синтезе писал в свое время Достоевский)? В сторону Евразии нас не прочь подтолкнуть другие, но спасет ли это Европу и можем ли мы отказаться от части своей комплексной идентичности и от своей судьбы, столь явно заявившей о себе в истории?

Политика идентичности и истории как введение в новую геополитику?

Там нет стиляг.
Фильм «Стиляги»

Реакция коллективного/исторического Запада на свой системный кризис и закат своего глобального доминирования в условиях прихода к власти в США Демпартии обретает характер ультралиберальной контрреволюции (если за революцию считать философию Трампа и Брекзит, отсылающие к консервативным ценностям западного общества, ставшим жертвами глобализации). Трамп успел предложить альтернативу безудержному либерализму и бездумному глобализму на путях своего рода западного НЭПа или изоляционизма с упором на воссоздание внутренних основ мощи и влияния Америки (в том числе за счёт своих партнеров и союзников, а значит, и западной солидарности). Но западный «Сталин» в лице Байдена, похоже, не готов «поступаться принципами» даже во спасение, даже на путях сохранения Запада в урезанном формате, Запада не более чем равного себе самому, что лишний раз говорит о том, что для элит империя — это способ существования, исключающий любую конкуренцию не на своих условиях.

Создание «партнерства в сфере обороны и безопасности» США, Великобританией и Австралией/AUKUS, похоже, продолжает логику антикитайской и, по сути, антизападной политики Трампа, поскольку разрушает не только западную солидарность, «семерку» и НАТО, но и зауживает глобальную империю США/Pax Americana до англосаксонского цивилизационного формата. Можно предположить, что восстанавливается остов «инфраструктурной» Британской империи, только во главе с США. Последуют ли «имперские преференции», чтобы спасать ресурсную экономику Австралии, поскольку Пекин этого просто так не оставит? И что могут изменить австралийские АПЛ, которые еще надо построить, а развязки складывающейся глобальной конфронтации, навязываемой Китаю, надо будет ожидать достаточно скоро (если, к тому же, добавить фактор не столь долгого электорального цикла в США, да и у их партнеров по новому союзу)? Известные своей «неотесанностью»/redneck австралийские элиты просто не понимают, что оборона — это одно, а сдерживать Китай у его границ — совсем другое. Наконец, как соотносится данная импровизация (если это не интрига англичан, решающих на старых путях проблему своего стратегического одиночества) с четырехсторонним форматом диалога по вопросам безопасности в Индо-Тихоокеанском регионе с участием Индии и Японии?

Пока трудно предсказать, чем это закончится для самого Запада и как скоро, хотя все процессы в принципе тяготеют к ускорению на этапе нынешнего эндшпиля всей глобальной ситуации после окончания холодной войны и распада Советского Союза. Очевидно внутреннее измерение этой контрреволюции, что показали президентские выборы прошлого года в США. Это — линия не на фундаментальную переоценку ситуации в мире, а на инерцию либерализма, дальнейшее следование логике разрушения традиционного общества, заложенной европейским Просвещением и Французской революцией. Соответственно, ставка делается на маргинальные слои населения, включая этно- и иные меньшинства и недавних иммигрантов, а также молодежь. Это предполагаемое большинство, которое, как надеются, может придать либерализму новое дыхание и увековечить пребывание у власти космополитичных либеральных элит, открыто противопоставляется коренной, белой Америке, ее среднему классу и укоренённым в своих странах слоям населения других западных стран. На уровне идей — «новая этика», «критическая расовая теория» и т. д. (классовые противоречия подменяются расовыми и иными — гендерными, сексуальной ориентацией, упразднением категории пола), а также экстремистских методов их продвижения (трудно удержаться от квалификации «тоталитаризм в либеральной шкуре» по степени подавления инакомыслия и нетерпимости к оппонентам) — все напоминает большевизм в России, Русскую революцию 1917 года. Можно даже говорить о Культурной революции «наизнанку» по образцу китайской (BLM и молодежь вообще как американские хунвэйбины в борьбе со старшим поколением и его ценностями), когда предметом присущего американскому обществу конформизма вдруг делаются «новые ценности». Возрастает роль государства и его мер социальной поддержки (смотрим Дж. Оруэлла).

Одновременно — по аналогии с Мировой революцией большевиков — эта политика приобретает выпуклое внешнее измерение. По аналогии с Коминтерном будет создан своего рода Деминтерн в форме саммита/сообщества демократий. Но главное, взят курс уже не столько на демократизацию других стран, сколько утверждение в них этих «новых ценностей». При этом задействуются органы системы ООН. Например, Совет по правам человека этим летом издал доклад, в котором призвал к «восстановлению справедливости» в том, что касается наследия работорговли и рабства африканцев, в том числе посредством компенсаций их потомкам «в той или иной форме». Проблема затрагивает порядка 60 стран, прежде всего бывшие колониальные державы. С этим в принципе нельзя не согласиться, если бы не стремление Запада навязать всем остальным свою повестку дня, которая, кстати, не всегда разделяется собственным электоратом. Как если бы мы участвовали в трехсторонней работорговле англосаксов с центром в Ливерпуле! Не за горами время, когда это будет подано как общее дело всего человечества и не свой, а афроамериканский хам (его провидел еще в 1958 году поэт В. Ульфанд) обвинит нас в расизме, потому что у нас мало африканцев (это уже приходилось слышать, но казалось шуткой и следствием общей безграмотности американцев).

Данная стратегия, апеллирующая к идентичности и истории (скорее, её переписыванию) имеет свои слабые стороны. Так, она дискредитирует западную демократию. Налицо диктат либеральных элит в собственных странах. Где гарантии, что, приди они к власти в любой незападной стране, тебя не начнут перевоспитывать и ограничивать в правах за «нетолерантность» или приверженность традиционным консервативным ценностям, включая семейные, которые будут объявлены «пережитком». Кому как не нам это должно быть понятно. И не доказывает ли это то, что большевики, по сути, были западниками и занимались вестернизацией России, а их перегибы, которые относили на счёт российской специфики, отражали общую нетерпимость либеральных элит, к каким бы идеологическим течениям они ни принадлежали. Можно заключить, что исторический опыт Запада, смыкаясь с худшими элементами советской практики, перестает быть reference point в наших внутренних дебатах о демократии и путях развития, судьба которых, как никогда прежде, остается в наших руках.

«Ирония объекта» в нынешних условиях

…но тут, например, уже были законченные формы чести и долга, чего, кроме дворянства, нигде на Руси не только нет законченного,
но даже нигде и не начато…
Боже, да у нас именно важнее всего хоть какой-нибудь, да свой, наконец, порядок!… а не вечная эта ломка, не летающие повсюду щепки…
«Подросток», Достовский

Достоевский глубоко поставил проблему российской элиты, верно полагая, что «из подростков созидаются поколения». Эта элита дважды сносилась в нашей истории последнего века, что диктует приоритетность сфер образования и воспитания, но это отдельный вопрос, который и без того активно дискутируется в нашем обществе. В случае с распадом СССР речь идет не только об элите, но и о персонификации духовного наследия Победы, которое мы теперь пытаемся восстановить. Впрочем, Запад тоже оказался на грани обновления/сноса элит, о чем свидетельствует недавний опрос молодежи от 16 до 25 лет в 10 странах (Великобритания, Финляндия, Франция, США, Австралия, Португалия, Бразилия, Индия, Филиппины и Нигерия), проведенный Университетом Бата. Большинство из 10 тысяч опрошенных квалифицируют ситуацию с экологией на планете как катастрофическую, воспринимают ее лично и считают, что она сказывается на их повседневной жизни (то есть на их психическом здоровье), уверены, что человечество обречено, и полагают (65%), что правительства не выражают их устремлений и озабоченностей.

Как нам реагировать в том, что действительно становится крупным измерением геополитики и «ментальной войны»? Для начала надо признать, что борьба идей переводится на уровень идентичности и истории, причём это происходит внутри западного общества и вовне. Украинский кризис тому яркий пример. Витрины западной демократии, которая искушала бы российский электорат, не получилось. Но пригодилась отсылающая к нацизму национальная идентичность, которая служит диверсией против нашей общей истории и Победы. Именно Победа, как духовно-нравственное основание современной России, не даёт покоя Западу, заодно решается задача снять с Запада, его цивилизации ответственность за фашизм/нацизм. Надо понимать, что отчасти это «не от хорошей жизни»: мы оказались лидером в силовой политике и справляемся с санкционными ограничениями, а в условиях коронавируса — наряду с Китаем — также выглядим достойно. И тут вопрос в том, что мы в состоянии реагировать на эту диверсию симметрично и асимметрично, включая нравственный и международно-правовой императивы Нюрнбергского трибунала. Думаю, что статья президента В. Путина по Украине именно об этом, и в сложившихся условиях подрыв национальной идентичности равносилен применению ОМУ.

Мы далеко не случайно оказались в этой ситуации. Часто цитирую бывшего госсекретаря США М. Олбрайт, которая в своей книге 2006 года писала, что Западу в ответ на вызов исламского экстремизма надо «столь же глубоко обратиться к проблемам идентичности, истории и веры». Конечно, она не знала, как ее слово «отзовётся» спустя десятилетие.

Нам остаётся принять этот вызов Запада и последовать совету Олбрайт. Причём сделать это комплексно, системно и последовательно, так, чтобы наше международное самоопределение/позиционирование вытекало из внутренних императивов и задач. Источником соответствующей внешнеполитической стратегии (ее начатки имеются в новой Стратегии национальной безопасности) должно быть напряжение, создаваемое внутри страны. Мы должны ответить на уровне идей и практики, вести себя инициативно. В свете новой ситуации потребуется публичная инвентаризация/переосмысление всего наследия как советской эпохи, так и 90-х годов. Почему бы нам, к примеру, не стать первыми, кто введёт всеобщий прожиточный минимум, консолидировав массу уже имеющихся, в том числе в связи с ковидом, социальных выплат (это отсылало бы к недавним поправкам к нашей Конституции). Похоже, что за это высказывалась «Справедливая Россия» в рамках недавней кампании по выборам в Думу (10 тысяч рублей каждому гражданину в месяц, что может составить до 15% ВВП — 15 трлн руб. из 100 трлн, или 40% федерального бюджета, если через него перераспределять 40% ВВП, и тем самым поднять стагнирующий потребительский спрос).

Ввиду «мировой революции» западных элит и ожидания сопряженных с этим новых «революционных» войн, теперь уже гибридных, мы должны четко и последовательно от них отмежеваться, в полной мере сознавая, что у нас есть сторонники на Западе в деле отстаивания традиционных консервативных ценностей, преданных западным истеблишментом. Тотальность сделанных Западом ставок требует переосмысления ряда наших прежних внешнеполитических позиций. Прежде всего, мы должны сломать общий фронт «пятерки» ядерных держав по вопросу о запрещении ядерного оружия, четко встать на сторону участников Договора о запрещении ядерного оружия 2017 года, вступившего в силу в этом году, и снять с себя ответственность за развал Обзорного процесса ДНЯО. Это не одностороннее разоружение, а готовность активно добиваться коллективного присоединения «пятерки» к этому договору, противопоставляя себя Западу и переставая прикрывать его в этом вопросе. Это было бы в духе гуманитарных традиций России, если иметь в виду, в том числе, Гаагские конференции мира 1899 и 1907 годов. Тогда у нас был православный царь, сейчас — православный президент: куда большая историческая преемственность! Мы — не Запад, ядерный выбор был нам навязан, мы не цепляемся за него. Это могло бы стать предметом рассмотрения на предложенном нами саммите «пятерки» постоянных членов СБ ООН.

Если идти дальше, то появляется возможность предложить свой вариант урегулирования после холодной войны, которого мы так и не дождались. В условиях, без преувеличения, подлого ухода Запада из Афганистана, это помогло бы западным столицам, как минимум, сменить тему разговора и подвести черту под однополярным прошлым. Но этого не добиться, если мы не будем решительно рвать с этим прошлым во всех его проявлениях в мировой и региональной политике.

Другой вопрос — безопасность личности/human security. Изначально мы были настроены негативно к этой западной концепции, но она идеально обосновывает наше признание Абхазии и Южной Осетии, равно как и возвращение Крыма и дело Донбасса: человек — не принадлежность территории, не «имя прилагательное» и интересы людей выше суверенитета и территориальной целостности государств, которые не могут договориться со своими гражданами.

Наконец, никакая внешняя стратегия не будет успешной, если в ней не будет выпукло фигурировать экологическая тема, будь то энергетический переход, «зеленая экономика» и т.д. (см. выше результаты опроса молодежи для Университета Бата). Экология также могла бы стать «изюминкой» саммита «пятерки» постоянных членов СБ ООН.

Американские «страдания» по российской стратегии

С уходом русского шоу стало чертовски провинциальным.
«Лудильщик, портной, солдат, шпион», Джон ле Карре

Джон ле Карре не мог глубже и объемнее определить роль и место России в сознании и ментальности западных элит, и прежде всего англосаксов, задающих в них тон на протяжении, по крайней мере, двух столетий. Без нас скучно, да и легче себя определять от другого/обратного — не надо вникать в собственную идентичность. Один из последних изысков американских специалистов в области «больших стратегий» (без них американский истеблишмент просто не мыслит своего и самой Америки существования) — это появившаяся в августе в консервативном журнале National Interest статья Уэсса Митчелла/Wess Mitchell «Стратегия с целью избежать войны на два фронта» (автор ушел в отставку с поста зам. госсекретаря по делам Европы и Евразии в 2019 году, а ныне один из основателей политологического центра Marathon Initiative; статья написана на основе его доклада Пентагону осенью 2020 года). Она посвящена разрешению проблемы «одномоментности» / simultaneity — возможной войны США на два фронта, то есть с Россией и Китаем одновременно, которую Америка не потянет (как, скажем, ее не потянула Германия дважды в своей истории) в силу бюджетных ограничителей, но также отставания в области модернизации своих вооружений. Надо выиграть время до 2030 года, когда ВВП Китая превысит ВВП США в 1,5-2 раза с соответствующими последствиями для военного баланса. Но как этого добиться?

Надо взяться за «слабое звено» этого неформального антиамериканского альянса, каковым мыслится Россия, которую, верно сказано, нельзя недооценивать. Предлагается развернуть «экспансию» России с западного/европейского направления на евразийское, задействовав азиатских союзников, прежде всего Японию, которые должны инвестировать в развитие Сибири и Дальнего Востока. В этой связи должны делаться изъятия из действующих санкций. Надо прекратить препятствовать продажам российского оружия той же Индии. Возможны «компромиссы» и по Арктике. В итоге получается «мягкое» дистанцирование России от Китая (термин «стратегическая автономия» от Китая не звучит, хотя часто фигурирует в соответствующих американских дебатах) и даже некая альтернатива китайской «инфраструктурной» империи «Один пояс, один путь». Это что касается «пряника».

Без «кнута», подтверждающего возможность США действовать с позиции силы при любых, даже самых неблагоприятных обстоятельствах, разумеется, не обходится. Речь идет о том, чтобы «дать бой» России на Украине, «твердо» остановив, тем самым, её «экспансию» в западном направлении. Материала для «большой сделки» нет (прельстить Москву нечем?) и тогда надо нанести ей поражение, после которого она станет податлива к американским стимулам, вроде как учитывающим приоритеты нашего внутреннего развития. Идет отсылка к историческим прецедентам, толкуемым односторонне: «кооптации» России в Антанту посредством Англо-российского соглашения 1907 года после поражения России в войне с Японией и «кооптация» Г. Киссинджером Китая после поражения последнего на Даманском острове. Это он называет дипломатией, что уже неплохо, хотя поражение России наносили японцы, а КНР — Советский Союз. Как это выглядит сейчас, трудно сказать. Но очевидно, что доклад Пентагону писался в несколько иной ситуации: до того, как состоялись президентские выборы в США в ноябре 2020 года, сильно ослабившие Америку изнутри; до звонка Дж. Байдена В. Путину 13 апреля, после которого Вашингтон дал Киеву «отбой» по готовившейся масштабной провокации в Донбассе (надо полагать, проверялась на практике идея Митчелла); и до, мягко говоря, форменного бегства США из Афганистана в августе. Уже не говоря о срыве французского контракта на поставку субмарин Австралии, что в ЕС, включая Германию (она пока в тени из-за парламентских выборов 26 сентября), восприняли на свой коллективный счет.

Все это не значит, что проблема того, как быть с Россией и как разыграть её предполагаемый «страх» перед Китаем, перестала будоражить умы американцев. Примечательно, что в отличие от Р. Хааса, который, обращаясь к опыту «европейского концерта» первой половины XIX века, как раз предлагает «кооптировать» сразу двух оппонентов на основе по-настоящему многосторонней дипломатии и подлинно коллективных усилий ведущих мировых держав, сбросив накопившийся багаж идеологических предрассудков, Митчелл считает это невозможным. Оно и понятно: он исходит из неизбежности военного противостояния с Китаем. При этом он признает, что Москва и Пекин могут разыграть «одномоментность» по-своему: Россия, напав на Балтийские государства, отвлечет внимание американцев от Тайваньского пролива и наоборот. Непонятно почему Москва и Пекин должны ждать 2030 года для такого розыгрыша американцев, раз он предполагается Вашингтоном с их стороны. Собственно, Митчелл сам себя отрицает, уже не говоря о ложности его посыла о «российской агрессии» в Европе. Что если Москве нужна только Украина, находящаяся в мире сама с собой? Но и Россия с Китаем не стоят «спина к спине», обеспечивая каждый свое географическое направление, как это было в 50-ые гг.: на этот раз речь идет о сложении их потенциалов — военных, политических, торгово-экономических, технологических и финансовых.

Должны ли мы «уходить» из Европы? Конечно, оттуда нельзя уйти, как «нельзя унести Родину на подошвах своих сапог». Можно сделать другое — выйти из всей сложившейся квази-общеевропейской архитектуры, искаженной диктатом западного большинства (большевизм в действии?) и подпираемой «американским лидерством». Речь о НАТО и ЕС, а также Совете Европы и ОБСЕ, незавершенность институционализации которой, чему упорно препятствует Запад, подписала ей приговор. Эти структуры по-разному паразитируют на теме (теле?) России, без которой пропала бы большая часть их смысла существования. Как это ни парадоксально, но именно участие или поддержание официальных отношений с этими структурами генерирует основную массу наших противоречий с Европой/Западом: может быть, лучше большой одноразовый шум, чем шум без конца? По сути, все решилось еще в 1994 году, когда было принято решение о «двойном расширении» (НАТО/ЕС) на Восток, минуя Россию. На саммите НАТО в январе того же года не кто иной как президент Б. Клинтон пробросил, что это может стать «самосбывающимся пророчеством» и приведет к отчуждению России. Так что ничего нового и, тем более, неожиданного. Крах этой системы вызревал давно, и это не будет реализацией рекомендации Митчелла. Для начала возрастет значение двусторонних отношений России с европейскими странами, а затем уже можно будет создавать полноценную общерегиональную организацию по смыслу Главы VIII Устава ООН.

В то же время, и нам нельзя недооценивать инерцию американцев мыслить крупными историко-стратегическими категориями. Так, уход США из Афганистана, даже подрывающий доверие «друзей и союзников», может создавать ситуацию «войны на два фронта» для России, имея в виду Украинский кризис и необходимость защиты Центральноазиатских республик от потенциальной агрессии ИГ, имплантированного на север Афганистана американцами, и других неафганских террористических группировок (ИДУ, «Хизб ут-Тахрир» и др.), ставших излишними для Движения Талибан [1] . Но Москва доказала, что в состоянии «управлять» более чем одним кризисом одновременно — пока украинским и сирийским. Ключ к этому прост: надо только трезво оценивать ситуацию, ставить умеренные военные цели, сопрягаемые с политико-дипломатическими усилиями и иметь реалистичную «стратегию выхода», если, конечно, такая потребуется в силу ограниченного и комплексного формата нашей вовлеченности и, что немаловажно, вблизи наших границ. И почему, наконец, нам не подходит предлагаемый Митчеллом метод «поочередного»/sequencing решения проблем? Если проблема Афганистана мыслится как материал для нашего сотрудничества в Евразии, то почему бы нет, но только на коллективно согласованных условиях с участием всех регионалов, прежде всего в формате ШОС.

Конечно, может вызывать подозрения накапливание элементов для «резкого» приема Украины в НАТО, скажем, на саммите в Вильнюсе в 2023 году (подтверждение бухарестской формулы 2008 года, заявления, что ПДЧ не требуется и что конфликт в Донбассе не может служить тому препятствием, словом, правила меняются по ходу игры). Но география остается географией и она вряд ли позволит переиграть апрельское фиаско плана Митчелла. Но как и после «военной тревоги» лета 2004 года на Кавказе, нам придется быть готовыми к тому, что Запад все же решится «дать бой» на Украине, превратив ее в арену «большой войны» в Европе, надо полагать, как средство сохранить, во что бы то ни стало!, военное и политическое присутствие англосаксов в делах континента. Будет трудно устоять перед искушением повлиять таким образом на наши выборы 2024 года.

Надежды, а в упрямстве американским стратегам-планировщикам не откажешь, могут также возлагаться на исход последних выборов в Думу, в которой КПРФ, как полагают, может выступить в роли силы, консолидирующей всю прочую оппозицию, в том числе не прошедшую в парламент. Но опять же, почему надо прогнозировать обострение внутри страны, а не перемены и трансформацию партийно-политической системы страны, когда президент В. Путин не раз признавал, что наши партии далеки от нормальности? Такая нормализация как раз и может состояться в рамках динамичного политического процесса, содержание которого могут составить определение наших национальных ценностей и отсев всего наносного, доставшегося в наследство от прошлого века.

* * *

Нам навязывают новую/старую геополитическую игру, подвешивая нас между разрядкой на своих условиях и аналогом Карибского кризиса на наших западных границах. Ее надо принять, но «перебить» ее стратегические правила посредством реализации своей идентичности и своего исторического наследия, определяющих нашу судьбу. Мы сделали это в борьбе с Наполеоном и нацистской Германией. По-своему это сделал Александр Невский в ответ на тогдашний вызов западного «натиска на Восток». Теперь предстоит сделать то же, только не силой оружия (она и так на нашей стороне), а силой идей в области своего и мирового развития, включая международные отношения и внешнюю политику. Без этого не выиграть борьбу за будущее Европы, а лучше сказать, за мир на нашем континенте, в Евразии и других регионах.

Мы не должны допустить того, чтобы крушение западного «здания» затронуло наше развитие и наше будущее. И быть готовыми, интеллектуально и политически, к новому этапу общеевропейского строительства. Между Москвой и Брюсселем примерно то же расстояние, что было между Константинополем и Римом, но в наше время все расстояния резко сократились, чего не могли предполагать Достоевский и его Версилов. Как они не могли предполагать роли Америки и её политики идентичности, включая фактическое воссоздание внутризападного антагонизма по линии англосаксы-немцы/континентальная Европа, в «окончательном примирении европейских противоречий» (если цитировать Пушкинскую речь Достоевского).

1. ИГ, Хизб ут-Тахрир, Исламское движение Узбекистана, Движение Талибан — запрещенные в РФ террористические организации.

Метки: Европа, Россия, Северная Америка