Я ВИЖУ КОСТРЫ ИЗ КНИГ…
Свобода слова в Америке стала заложницей особо чувствительных граждан
«Возьмем теперь вопрос о разных мелких группах внутри нашей цивилизации. Чем больше население, тем больше таких групп. И берегитесь обидеть которую-нибудь из них – любителей собак или кошек, врачей, адвокатов, торговцев, начальников, мормонов, баптистов, унитариев, потомков китайских, шведских, итальянских, немецких эмигрантов, техасцев, бруклинцев, ирландцев, жителей штатов Орегон или Мехико. Герои книг, пьес, телевизионных передач не должны напоминать подлинно существующих художников, картографов, механиков. Запомните, Монтэг, чем шире рынок, тем тщательнее надо избегать конфликтов. Все эти группы и группочки, созерцающие собственный пуп, – не дай Бог как-нибудь их задеть!»
Эта цитата может показаться стенограммой прошедшего на днях в Америке инструктажа сотрудников СМИ или, скажем, издательства. Слишком уж злободневны рекомендации стараться быть политкорректным и осторожным.
Однако приведенные выше слова – фрагмент романа Рэя Брэдбери «451 градус по Фаренгейту», впервые изданного в далеком 1953 году. Произведение это хорошо известно и считается классикой. Когда заходит речь о его сюжете, обычно вспоминаются пожарные, уничтожающие книги, жуткая механическая гончая, преследующая библиофилов, или скрывающиеся в лесу интеллектуалы. Но не краткий исторический экскурс, описывающий первопричину этого кошмара. Согласно гениальному прозрению автора, началось все с бесконечных жалоб различных групп населения на те или иные художественные произведения («Цветным не нравится книга «Маленький черный Самбо». Сжечь её. Белым неприятна «Хижина дяди Тома». Сжечь и её тоже»).
Книги часто попадали в немилость. А уж в ХХ веке борьба с ними была особенно драматична. Так, летящие в огонь книги стали одним из самых ярких визуальных образов, связанных с Третьим рейхом. Впрочем, это, разумеется, экстрим – гораздо чаще опальную литературу просто не печатали и изымали из общественного доступа.
Америка в этом отношении отличалась от прочих стран мира. Формально благодаря Первой поправке цензуры в США нет. Но на практике все не так просто. Например, в 1873 году поборник моральной чистоты и строгости Энтони Комсток добился принятия закона, запрещавшего пересылать почтой ряд товаров, в том числе «непристойные, развратные или похотливые» книги. Благодаря ему в английском языке даже появилось слово comstockery, которым и по сей день описывают ханжеское отношение к искусству и выискивание мнимых непристойностей.
В ХХ веке душителями литературных свобод в Америке стали школьные советы. Запрещать публикацию чего-либо они не могли, но зато могли добиться изъятия неугодных книг из библиотек. Жертвой борцов за нравственность стал и «451 градус по Фаренгейту»: роман издавался в двух вариантах – «взрослом» и школьном, из которого были вымараны крепкие выражения и упоминание абортов, а также переписаны некоторые пассажи. При этом никаких соответствующих помет сделано не было и сам Брэдбери о том, что школьники читают отцензурированную версию книги, не знал.
Эпоха политкорректности добавила новых деталей к этой печальной картине. Если раньше проблемы возникали в основном у книг, открыто бросавших вызов общественной морали (например, у произведений Генри Миллера – издатель его «Тропика рака» даже угодил за это в тюрьму), то теперь под ударом оказались произведения, еще вчера считавшиеся классикой, но в которых разглядели новый смысл. В «Приключениях Гекельберри Финна» к чернокожему Джиму герои относятся снисходительно, что, оказывается, унижает его. В «Убить пересмешника» белый адвокат вступается за негра – это ли не оскорбительный намек на то, что чернокожим нужен белый спаситель? «Хижина дяди Тома» – аптечной чистоты пример расового стереотипа: главный герой – услужливый старый добряк-негр. И так далее.
Принципиально важно здесь вот что. Во все времена власть и общественники боролись с книгами, считавшимися вредными. Это могли быть еретические произведения, расшатывавшие религиозные устои. Или политические трактаты, плодившие революционные настроения. Но на исходе ХХ века и особенно уже в текущем столетии в США книгам начали ставить в вину, что они могут обидеть или оскорбить.
Приведенная в самом начале этой статьи цитата продолжается словами о том, что борьба с литературой началась «без всякого вмешательства сверху, со стороны правительства» и «не с приказов или цензурных ограничений», а с «нажима со стороны этих самых групп», то есть посчитавших себя чем-то оскорбленными граждан. Пока роман Брэдбери – это все еще описание относительно отдаленного будущего. Но, учитывая, как развиваются события, он может стать и точным описанием дня сегодняшнего.
