ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ
К чему за 30 лет пришли бывшие советские республики
Через 30 лет после своего формального исчезновения СССР продолжает жить, хотя на его бывшей территории меняются поколения лидеров и политические режимы. И дело не только в том, что 15 республик Союза связаны общим геополитическим пространством и элементами культуры. Гораздо важнее, что Россия по-прежнему служит естественным полюсом силы для ее соседей. Даже если отдельные из них стали участниками институтов Запада, Россия остается важнейшим фактором их национальной безопасности. Эта связь может выражаться в сотрудничестве или конфликте, часто весьма ожесточенном, но избавиться от нее невозможно. Поскольку Россия – самая сильная в военном отношении держава Евразии, в обозримой перспективе соседи будут ее бояться. Но не стоит драматизировать это обстоятельство. Оно столь же естественно, как холод зимой и жара летом. России и ее соседям просто нужно научиться с этим жить.
Посетив за последние несколько месяцев половину республик бывшего СССР и доверительно побеседовав с более чем полусотней ярких интеллектуалов – дипломатов, политиков, ученых и просто интеллигентов, – я сделал для себя несколько выводов, из которых главный: колоссальное силовое превосходство России как не является гарантией полного контроля над соседями, так и не дает возможности от них отгородиться.
На протяжении всех 30 лет после распада СССР именно изменения в России, динамика ее силы и слабости, определяли пути развития соседей, их способность достигнуть поставленных перед собой целей. Сместить Москву с пьедестала международной политики на пространстве бывшего СССР не смогли ни собственное невнимание к соседям, ни усиление влияния Запада с его инвестициями и тренингами для молодых и амбициозных, ни рост могущества КНР, ни расширение контактов постсоветских республик с другими региональными державами.
Начнем с того, что главной причиной распада Союза стала неспособность самой России дальше выдерживать давление возникших в его рамках обязательств, бунта, если пользоваться определением Доминика Ливена, этнических русских против бремени своей империи. Не случайно многие наблюдатели считают, что в 1991 году завершилась история Российской империи. СССР был уникальным экспериментом по преобразованию колониальной европейской империи XIX века в современное федеративное государство.
Нынешняя государственность 10 из его республик возникла именно в рамках Союза и его внутренних административных границ. Только страны Прибалтики успели побывать суверенными, и то лишь в недолгий промежуток между двумя мировыми войнами. Современный Узбекистан опирается на традицию Бухарского эмирата – единственного государственного образования Центральной Азии, сохранившего независимость внутри Российской империи. Для остальных суверенитет – это что-то либо из очень далекого прошлого, либо же их государственность существовала в других территориальных границах. Россия же, меж тем, вот уже больше 500 лет остается суверенным государством.
Сейчас напрямую обвинять Россию и ее элиту в том, что они развалили СССР, никто в постсоветских республиках не решается – это обесценило бы легенду о многолетней борьбе за независимость, возникшую после 1991 года. Но мало где, кроме Прибалтики, считают, что Союз с их участием невозможно было сохранить. Особенно это касается республик Центральной Азии – все они приобрели независимость не по своей воле, и для некоторых из них она означала не возможность самостоятельно распоряжаться ресурсами, как в Казахстане или Туркмении, а выживание в условиях внутреннего и внешнего давления.
Для трех государств Закавказья определяющим на долгие годы стал всплеск национализма во второй половине 1980-х. В Азербайджане он поначалу был не столь бурным, но его подстегнул конфликт с Арменией, и по сей день определяющий путь развития республики. Сама Армения, как и Грузия, оказалась жертвой роста националистических настроений интеллигенции, и, возможно, именно поэтому эти государства сейчас, через 30 лет после краха СССР, сильнее других переживают последствия его распада.
Хочется надеяться, что три республики Закавказья уже прошли свой путь страданий и потрясений и теперь будут обживаться в новом качестве. Примеры Грузии и Азербайджана показывают, что нет худа без добра, и понесенные с самого начала геополитические увечья могут в итоге привести к более трезвому восприятию своих возможностей. Армения же, оказавшаяся победительницей три десятилетия назад, пребывает в состоянии даже не осмысления собственного сложного положения, а растерянности, за которой могут последовать новые потрясения.
Но и в случае с Центральной Азией мы не можем быть уверены в завершении постсоветского этапа развития. В двух крупнейших республиках – Казахстане и Узбекистане – основные усилия властей в последние 30 лет были направлены на сбережение государства как такового. Изменения если и наблюдались, то исключительно эволюционные, а решение прежних социальных и политических проблем сопровождается возникновением не менее угрожающих новых. Сейчас Нур-Султан и Ташкент взяли курс на адаптацию к вызовам нового времени, но пока непонятно, насколько уверенно им удастся пройти этот путь. Переживший в начале 1990-х гражданскую войну Таджикистан и замкнувшаяся в себе Туркмения – также примеры консервации ради мира, но неизвестно, сколько такая консервация может продолжаться и к чему приведет даже аккуратное открытие политических и экономических систем. Киргизия пережила свой период консервации раннего постсоветского состояния, но через 15 лет двинулась по пути постоянных смен властных группировок. Обнадеживает, что сменяющие друг друга лидеры никак не влияют на базовые организационные структуры киргизского общества.
Самая проблемная страна постсоветского пространства – Украина – принципиально другой случай. То, что называется сейчас украинским государством, стало продуктом наиболее привилегированного положения этой территории в рамках СССР и культивированного в течение нескольких десятилетий национализма. Поэтому Украине сложнее всего осознать, что она и Россия – это разные страны, что Москва – не столица метрополии, а сосед, чьи интересы нужно уважать. Полное отсутствие опыта государственности у украинского и белорусского народов, даже не в пределах современных границ, а в принципе, выделяет их среди всех республик бывшего СССР. Белоруссии в некотором смысле повезло – из-за небольшого размера она меньше интересна внешним силам в качестве рычага давления на Москву.
Сама Россия первые 10–15 лет после распада Союза пыталась отгородиться от соседей (особенно от республик Южного Кавказа и Центральной Азии) и в то же время сохраняла обязательства перед ними как пусть и ослабевшая, но все еще сильнейшая держава региона. Примечательный факт: за последние 30 лет на территории постсоветского пространства все миротворческие миссии выполняли только россияне. Во всех локальных конфликтах – в Грузии, Карабахе, Таджикистане или Приднестровье – российская монополия на военное миротворческое присутствие сохранялась неизменно. Любые попытки создать альтернативные форматы в рамках ОБСЕ ограничивались политическим наблюдением и достаточно быстро себя исчерпали.
При этом стремление войти в институты Запада, где Россия рассчитывала благодаря своему потенциалу рано или поздно выйти в лидеры, подталкивало к тому, чтобы не развивать, а сворачивать отношения с соседями. В западную «семью» принимают поодиночке, а не скопом.
С ревностью относясь к любым проявлениям иностранного присутствия в постсоветских республиках, Москва сама, особенно в первой половине 1990-х, делала все, чтобы обособиться от бывших соседей по СССР. Это было непросто из-за колоссального объема связей на уровне общества, элит и бизнеса. Но вплоть до середины нулевых годов Россия практически не давала поводов, чтобы думать о серьезности ее намерений в отношении соседей.
Важнейшая причина проста: после распада СССР Россия оказалась в крайне благоприятном геополитическом положении (чуть ли не лучшем за всю ее историю) – со всех сторон она была окружена двойным поясом стран, многократно уступавших ей по экономическому и военному могуществу. Великий Китай, с которым Москву связывают стратегические отношения глобального уровня, появился на горизонте российской политики соседства меньше 10 лет назад. И сейчас китайское присутствие остается весьма сдержанным. Тем более что в двух граничащих с КНР странах – Казахстане и Киргизии – оно сталкивается с препятствиями, которые незнакомы российскому опыту. А в Таджикистане, где Китай делает к своей выгоде достаточно много, сдерживающим фактором служит его нежелание брать на себя ответственность в сфере безопасности.
Поэтому для России после распада СССР ни на одном из направлений «ближнего круга» промедление с формированием внятной политики не грозило создать экзистенциальных угроз. Но при этом российской политике всегда была присуща боязнь того, что территория соседей станет базой для враждебных глобальных игроков или других разрушительных сил. Этот страх – близнец того, что испытывают в отношении самой России ее соседи.
Появление США и их союзников в Афганистане и Центральной Азии после 2001-го, внутриполитические изменения в Грузии и на Украине в 2003–2005 годах подтвердили российские опасения – единственная держава, конфликт с которой может представлять для России угрозу, приближалась к ее границам. Наращивание Москвой активности в отношении соседей хоть и происходит, но сталкивается с объективными внутренними ограничителями. Это словно подтверждает факт – после провозглашения Российской империи в 1721 году она прирастала новыми территориями в условиях конкуренции с другими великими и средними державами, но эти приобретения никогда не имели принципиального значения для выживания и развития нашего государства. Единственный случай, когда роль окраин оказалась действительно огромной, – противостояние с Германией в 1941–1945 годах. Нужно при этом помнить, что жертвы, которые во время Великой Отечественной принесли народы СССР, были положены на алтарь ради выживания не только России, но и их собственного. Сложности и даже провалы политики Москвы в отношении соседей – это в значительной степени продукт сочетания неразделяемой геополитической общности и объективной самодостаточности российского государства.
Нельзя сказать, что соседи России оказались после распада СССР в сложном геополитическом положении. За прошедшие годы ни одно из них не подверглось внешней агрессии. Все вооруженные конфликты стали результатом внутренних процессов и нерешенных проблем. Единственный пример, частично связанный с внешним фактором, – это поддержка из Афганистана вооруженной оппозиции в Таджикистане в 1990-е. Конечно, на протяжении большей части последних 30 лет международная обстановка не способствовала таким проявлениям со стороны внешних игроков. Сейчас, например, мы видим, что Азербайджан и Армения сталкиваются с вероятностью того, что давление со стороны Ирана и Турции возрастет. Но это не отменяет того, соседи России граничат лишь с одной великой державой, способной угрожать их суверенитету. Это здорово облегчает им жизнь, поскольку избавляет от необходимости думать о том, как соотносить интересы многих могущественных соседей.
После распада СССР каждая из его бывших республик прошла уникальный путь. Можно было бы сказать, что одни оказались более успешны, другие – менее. Но современный мир таков, что сложно однозначно определить, что является показателем успеха, а что – провала в строительстве государственности. Объединяет нас одно – нынешнее состояние всех 15 государств сочетает их культурные исторические особенности и созданную во времена СССР институциональную структуру европейского образца. Любые попытки соответствовать стандартам западных рыночных демократий носят за редкими исключениями имитационный характер. Однако нельзя сказать, что имеет место всеобщее скатывание в национальную архаику. Элементы традиционной культуры причудливо сочетаются с необходимостью решать новые задачи. Сильные государства могут позволить себе эксперименты, меняющие заданный исторически путь развития. Слабые же ради выживания вынуждены опираться на национальные особенности.
В конечном счете в результате исчезновения большого общего государства все союзные республики получили возможность стать по-настоящему самостоятельными и избавились от колоссального раздражителя – далекого федерального центра, определявшего, как им жить. Они могут выигрывать и проигрывать войны, тратить деньги, как им вздумается, терять и приобретать территории. Могут даже погибнуть. Но несут за это ответственность исключительно сами, что гораздо лучше, чем оставаться в уютной клетке. То, как мог бы выглядеть реформированный Советский Союз, показывает нам пример современной Европы, чьи народы не очень-то счастливы и довольны своим положением. Но европейцы пришли к нынешнему состоянию через столетия кровопролитных войн и потому ценят мир, за который приходится платить даже личной свободой.
Возможно, те из народов бывшего СССР, которые выживут в ближайшие 30–50 лет, также захотят нового объединения. Но захочет ли его Россия? Сейчас мы можем надеяться, что Москва постепенно вырабатывает для себя формулу идеального бытия соседей – состоявшихся суверенных государств, проводящих самостоятельную внешнюю политику. Эта самостоятельность в российском понимании, конечно, подразумевает трезвую оценку соседями своего геополитического положения и соотношения сил в Евразии. Союзнические обязательства, которые Россия исполняет в рамках ОДКБ или на основании двусторонних договоров, как с Узбекистаном, дают соседям уверенность в том, что они не подвергнутся внешней агрессии.
Сейчас окружающее Россию силовое поле расширяется, и вместо закрытого имперского мира может возникнуть новое пространство, в котором она все равно будет экономической, политической и культурной доминантой. Опыт показывает: тесное взаимодействие соседей России с другими государствами – Польшей, Турцией, Ираном или Афганистаном – ведет к усилению, а не ослаблению российского присутствия. Давление Варшавы на Минск, Анкары на Ереван, Тегерана на Баку и вероятность распространения радикализма в странах Центральной Азии заставляют Москву активнее вести себя в отношении источников этих угроз. В результате в пространство российского могущества попадают страны, совершенно этого не ожидавшие.
Решать внутренние проблемы соседей Россия, конечно, не может и не должна. Любые попытки представить ее источником стабильности и европейской цивилизации могут оказаться бесплодными, поскольку предлагаемые соседям институты даже в России являются привнесенными извне и адаптированными для национальной культуры и традиции. Сейчас идет смена политических поколений, уже скоро в России и соседних государствах решения будут принимать люди, гораздо менее связанные общим историческим опытом. И это, видимо, хорошо, поскольку им будет намного проще преодолевать восприятие друг друга в качестве метрополии и периферии. И тогда СССР окончательно станет историей.
