РОССИЯ — ЗАПАД
Российский Совет по международным делам
Тридцать лет надежд и разочарований
Оглядываясь назад, на три десятилетия сложной и противоречивой истории постсоветской России, невольно задаешься вопросом: насколько предопределенной была сложившаяся траектория отношений Москвы с Западом? Были ли другие, альтернативные сценарии развития этих отношений, характеризующиеся меньшим числом разногласий и конфликтов между сторонами и более широким и устойчивым сотрудничеством между ними? Или же стратегический разрыв России и ее западных партнеров с самого начала был исторически неизбежным, и вопрос сводился лишь к тому, когда именно и в какой конкретной форме произойдет этот разрыв?
Наверное, историки и социологи, политики и журналисты еще долго будут спорить о соотношении объективным и субъективных факторов, повлиявших на то, что за тридцать лет Россия так и не стала органичной и неотъемлемой составной частью «коллективного Запада». На мой взгляд, какое-то отступление Кремля от его последовательно «прозападного» курса начала 90-х годов прошлого столетия было исторически неизбежным. Подъем фрустрированного национализма, рост скептического отношения к либерально-демократическим ценностям и периодические жаркие перепалки со странами «старого Запада» отмечались во многих постсоциалистических государствах Центральной и Восточной Европы, в том числе и тех из них, которые более чем успешно интегрировались в евроатлантические механизмы безопасности и развития. А что касается России, то даже в лучшие времена российского сотрудничества с Западом было трудно надеяться на то, что Россия станет полноправным и дисциплинированным членом Европейского союза или полностью впишется в военные структуры Североатлантического альянса.
Тем не мнее в какой-то момент при некотором напряжении воображения вполне можно было представить себе Россию, активно участвующую в работе политических институтов НАТО без обязательного участия Москвы в военных структурах блока — подобно Франции в период между 1966 и 2009 гг. Также в принципе можно было представить себе Россию, быстро догоняющую и даже обгоняющую Турцию в нормативно-правовом, культурно-цивилизационном и политическом сближении с Европейским союзом. Можно вообразить Москву и в роли Варшавы, демонстрирующей при каждом подходящем случае свою «особость», «инаковость» по отношению к «старой» Европе, не упускающей возможности изобразить себя в роли «вечной жертвы» европейского эгоизма и неблагодарности, но не противопоставляющей себя общей семье европейских народов и государств. То есть, при благоприятном стечении обстоятельств, Россия вполне могла бы претендовать на роль «другого Запада» — со своей уникальной спецификой, со своим особым местом в евроатлантическом пространстве, с набором сложных двусторонних отношений с другими западными странами, но все-таки с четким осознанием своей принадлежности к «западному миру».
Все это, вероятно, было бы возможным и даже вполне вероятным при условии, если бы в течение последних тридцати лет обе стороны проявили больше мудрости, настойчивости и терпения, а также больше готовности идти на компромиссы друг с другом. Страны Запада могли бы продемонстрировать готовность инвестировать больше политического капитала в общеевропейские институты вместо того, чтобы фиксироваться на географическом расширении собственных эксклюзивных структур, унаследованных от ушедшей в прошлое эпохи холодной войны. Россия, со своей стороны, могла бы более серьезно отнестись к исторической задаче примирения с соседями в Балтии и Центральной Европе, превратив их из упорных противников Москвы если не в настойчивых лоббистов российских интересов в Брюсселе, то, по крайней мере, в благожелательных наблюдателей российской трансформации.
В любом случае, шанс на создание единого евроатлантического пространства «от Ванкувера до Владивостока» был безвозвратно упущен. И сегодня уже не столь важно, когда именно стратегический разрыв России и Запада стала необратимым — произошло ли это в 2014 году, когда перешел в острую фазу хронический украинский кризис, или на шесть лет раньше, во время вооруженного конфликта на Южном Кавказе. Важно то, что сегодня уже нет ни того Запада, ни той России, ни того мира, которые существовали тридцать, двадцать и даже десять лет назад. Возвращаться попросту некуда — за последние годы радикально изменилось глобальное соотношение сил, поменялась повестка дня мировой политики, произошли серьезные сдвиги в национальных приоритетах как в Москве, так и в столицах многих западных стран. Переиграть историю заново невозможно, и обеим сторонам надо двигаться вперед, а не возвращаться назад.
Существует мнение, что главное препятствие на пути примирения России и Запада — нерешенная «украинская проблема». Если бы сторонам удалось каким-то чудом вернуться к ситуации до 2014 г., то все остальные разногласия и противоречия межу сторонами в Европе, да и в других регионах мира, можно было бы преодолеть быстро и относительно безболезненно. С этим мнением отчасти можно согласиться — Украина вот уже почти восемь лет остается главным предметом споров Москвы с западными столицами. Но дело, как представляется, отнюдь не только в Украине.
Между Россией и условным «коллективным Западом», как и три десятилетия назад, существуют важные различия в географическом расположении, историческом опыте, укоренившихся традициях и особенностях общественной психологии. В 1991 г. многим казалось, что эти различия легко преодолеть при наличии политической воли и стремления работать вместе. Но, как показали последние тридцать лет, такие надежды были ошибочными. Эти различия между Россией и Западом и по сей день накладывают свой отпечаток на общее мировосприятие и политическую логику сторон, затрудняя достижение компромиссов по конкретным проблемам.
В России и на Западе (по крайней мере, на уровне политических элит, но в какой-то степени — и на уровне обществ в целом) существуют принципиальные расхождения по самым базовым, самым важным вопросам современного и будущего мироустройства. Что правильно и что неправильно устроено в нашем мире? Что справедливо и несправедливо в международной системе? Что законно и что незаконно? Каким должен стать новый мировой порядок, и кто должен отвечать за его создание?
На эти расхождения накладываются бытующие на Западе и в России представления о фундаментальной и неуклонно углубляющейся слабости другой стороны. На Западе не устают говорить о хрупкости и примитивности российской экономики, о технологической отсталости России во многих ключевых сферах, об остром российском демографическом кризисе и так далее. В России, в свою очередь, не упускают возможности отметить, что многие общества Запада находятся в состоянии раскола или фрагментации, что общественное доверие к государственным институтам на Западе снижается, что в экономическом плане Запад все больше отстает от динамично развивающегося Китая. В итоге ни Запад, ни Россия не торопятся сделать первый шаг навстречу другой стороне, исходя из того, что время так или иначе вынудит эту другую сторону пойти на уступки.
Поскольку это так, любые надежды на какое-то «окончательное примирение» России и Запада в обозримом будущем едва ли обоснованы. Только история определит, чей взгляд на международные отношения, на мир в целом и на свое место в этом мире более обоснован. Пока же России и ее западным можно договариваться преимущественно о том, как максимально снизить издержки и сократить риски, сопряженные с текущим противостоянием, имеющим все шансы продлиться еще долгое время. Что, разумеется, не исключает сотрудничества сторон по вопросам, представляющим взаимный интерес.
Например, стороны могли бы договориться о мерах по стабилизации военно-политической ситуации в Европе, включая восстановление прерванных контактов между военными России и НАТО на разных уровнях, снижение опасности непреднамеренных инцидентов на земле, в воздухе и на море, подтверждение взаимных обязательств стороны, вытекающих из подписанного в 1997 г. Основополагающего акта Россия-НАТО. Большое значение имел бы двусторонний мораторий на размещение ракет средней и меньшей дальности в Европе, а также принятие сторонами мер по снижению активности военной деятельности вдоль линии непосредственного соприкосновения России и НАТО.
Стабилизация ситуации в Европе не тождественна формированию системы коллективной безопасности; Европа в политическом и военном отношении будет оставаться разделенной еще очень долго. Но даже и разделенная Европа могла бы стать более безопасным и комфортным местом для всех европейцев, если бы удалось договориться о тех «красных линиях», которые стороны не должны переходить. Постепенное накопление доверия между Востоком и Западом континента позволило бы ставить и более амбициозные задачи — например, проведение реформы и повышение статуса в европейских делах Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе.
Одновременно возможно и, более того, настоятельно необходимо сотрудничество в области энергетического перехода, в преодолении последствий пандемии коронавируса, в профилактике политического экстремизма и международного терроризма, в управлении миграционными процессами, в защите и в освоении арктического региона и в других сферах, где наблюдается полное или частичное совпадение интересов сторон. Принимаемые в Москве и Берлине, в Вашингтоне и Брюсселе решения должны определяться не только расстановкой политических сил в столичных коридорах власти или возможной реакцией на эти решения со стороны общественного мнения. Но не в меньшей степени пониманием стоящих перед сторонами стратегических вызовов, возможностей и приоритетов. Чем глубже в будущее мы готовы заглянуть, тем больше областей совпадающих интересов России и Запада мы там найдем.
Кроме того, принимая важные внешнеполитические решения, стороны должны учитывать не только собственные интересы, но также интересы всей системы международных отношений. Поскольку разрушение этой системы в итоге не сулит ничего хорошего ни России, ни Западу. Никакие тактические победы одной из сторон не перевесят стратегических издержек, связанных с общей дестабилизацией мировой системы, упадком международных организаций, деградаций международного права, переходом к «игре без правил» и «игры всех против всех» в мировой политике.
Впервые опубликовано на немецком языке в рамках проекта «Санкт-Петербургский диалог».
