КАРИБСКИЙ НЕКРИЗИС: КАКАЯ ИГРА (ВЕРСИЯ)
Российский Совет по международным делам
Отсутствие согласованного с Россией мира в Европе во многом обесценивает нынешний
Venceremos
We shall overcome
Из песен разных лет
Затянувшийся эндшпиль обострившегося кризиса в отношениях России с США/НАТО служит благодатной почвой для анализа и прогнозов политологов и участников ток-шоу. И действительно, трудно устоять перед искушением и не принять участия в том, что потом, когда события состоятся и туман рассеется, станет никому не интересным.
Аналогия с Кубинским кризисом 1962 года все чаще звучит в соответствующих дискуссиях. С этим можно согласиться, так как данное событие в своё время запустило процесс перехода к разрядке. Сейчас мы тоже находимся на развилке между разрядкой и обострением, которое все равно приведёт нас к разрядке. Вопрос только в том, что считать новым Карибским кризисом в качественно отличных условиях сегодняшнего дня. Более широкий вопрос, который занимает умы, это — что есть кажимость, симуляция и реальность на исходе нашей постмодернистской эпохи. Всеобщее убеждение на Западе — никто-де не знает, что у Кремля на уме. Отсюда один шаг до вопроса, а есть ли понимание того, в какую игру Запад играет по воле российской стороны.
Партия в шахматы?
Где-то проскользнуло предположение о шахматной партии в понимании покойного Зб. Бжезинского с соответствующей негативной коннотацией. А что, если просто игра в шахматы или собирание пазла, когда только автор имеет представление о конечной картинке? В пользу этого говорит стиль президента В. Путина, который никогда не поступал так, как того ожидали в западных столицах. И решениям Москвы всегда были присущи элегантность и мера экстравагантности (подрыв монополии англичан на последнюю), которые, как любое искусство, содержали оправдание в самих себе.
Итак, что мы видим на поверхности происходящего. Вроде как концентрацию российских войск (но по большей части вооружений) на западном направлении. Потом, проекты двух договорных документов, преданные гласности, призванные не переформатировать сложившуюся натоцентричную архитектуру европейской безопасности, а демонтировать военную инфраструктуру Альянса в той ее части, которая продвинулась к нашей границе по мере расширения НАТО после 1997 г. Одновременно Москва предлагает договориться о его дальнейшем непродвижении.
Исходя из этого, полагают, что в случае неудовлетворения наших требований мы готовы предпринять силовую акцию на Украине с целью предотвратить превращение ее территории в часть «зоны ответственности» НАТО, будь то вследствие формального приема Киева в Альянс или в силу ее «ползучего» военного освоения. Оснований для силового вмешательства более чем достаточно — от задачи принудительной денацификации (как государство — продолжатель СССР мы несём ответственность как участники Нюрнбергского трибунала) до нашего статуса гарантов Минских соглашений. Верным остаётся и Тютчев с его предупреждением об опасности «уничтожения пространства» (сама динамика продвижения НАТО в нашем направлении), как, впрочем, и военное присутствие США в Европе как часть их стратегического потенциала в двусторонних отношениях с Россией.
Отношение к делу имеет и то, как эволюционировала Украина в качестве геополитического проекта Запада. Началось с Бжезинского, который утверждал, что без Украины Россия никогда не восстановит статус глобальной державы. Но именно события 2013–2014 гг. в связи с Украиной прослужили материалом для того, чтобы заявить об этом как о состоявшемся факте. Следующая пара (а они шли парами) инкарнаций Украины: как «витрина западной демократии», которая искушала бы российский электорат и привела бы Россию «в лоно Запада», но в итоге превратилась в дисфункциональное обременение западной политики: нет ресурсов привести в норму и бросить жалко. Хорошо, тогда по принципу «от паршивой овцы хоть шерсти клок»: отсюда проект «анти-Россия». Что мы видим в ответ? Украина превращается в проект «анти-НАТО». Дальнейших инкарнаций пока не просматривается.
О чем речь? Угроза для Альянса сводится к тому, что, приняв наши требования, он переходит в «невинное» виртуальное существование. Или будет вынужден между дипломатией и конфронтацией выбрать последнюю, не будучи готов к «войне в Европе», и заодно предпочесть идеологическую догму здравому смыслу. Но так ли все просто с российской стороны? Как известно, «простота хуже воровства», и, надо полагать, у нас было время подготовить элегантное решение и на этот раз.
«Напряжение» как ключевое слово?
На Коллегии МИДа 18 ноября 2021 г. В. Путин говорил о необходимости держать западных партнеров в напряжении. Собственно, это как раз то, включая риторику российских представителей, что мы наблюдаем все последние два месяца. В Вашингтоне чувствуют (нутром?), что в этом кроется какой-то подвох и поэтому медлят с передачей письменных, по-пунктно, ответов на наши проекты документов, полагая, что в рамках своей открытой/публичной дипломатии мы выставим их напоказ и используем это письменное «Нет!» в качестве обоснования для силовой акции на Украине. Москва уже не примет закулисных заявлений, что реально никто не собирается принимать Украину в НАТО и что в ЕС никогда не будет для этого консенсуса, так как затем Киев будет стучаться в их дверь, апеллируя к своей сертифицированной США «европейскости». Что если все это «обманки» Бодрийяра, причём в рамках де-факто согласованного пакта, причём когда одна сторона играет в игру другой, того не подозревая?
Предположу в качестве версии (сила нашей дипломатии не только в том, что она подкреплена военной силой, но и в ее многовариантности/многоходовости), что мы уже получили от западных партнеров то, что хотели, пусть на уровне заявлений, но громких и последовательных. Имею в виду право суверенных государств выбирать то, как обеспечивать свою безопасность и в какие союзы в этих целях вступать. Не менее важны тезисы о территориальной целостности и суверенитете вообще. Последний служит откатом от идеи «безопасности личности»/human security и в целом идеи суверенитета (у Бжезинского США — это «последний суверен»). Что, если, полагая, что ещё ничего не произошло, мы находимся в трансфинитной ситуации, когда все уже произошло? А роль НАТО — всего лишь часть «необходимости Зла»?
«Сами предложат и сами все дадут»
Гениальная фраза Михаила Булгакова даёт новое определение искусства дипломатии. До него это было у Тютчева в отношении циркулярной депеши Горчакова 1870 г. с отменой в одностороннем порядке ограничительных статей Парижского мира: «Не двинув пушки, ни рубля». Но нет предела совершенству. Теперь о квази-Карибском кризисе.
Накладываем заклинания западных столиц о базовых принципах международных отношений, они же Вестфальские, на следующую ситуацию. Гавана просится в ОДКБ или предлагает нам создать Союзное государство (скрытый смысл его существования?). Во время Олимпиады в Китае идёт несиловой, цивильный процесс реализации этого проекта под аккомпанемент истерии из Вашингтона, где уже себя уверили в том, что мы хотим «засунуть Украину им глотку» (настолько-де Кремль жесток и изощрён), и отправки дополнительных войск в Европу. Дальше срабатывает логика самих американцев (в части «освоения» украинского пространства): возвращаем Учебную бригаду, воссоздаём РЭЦ в Лурдесе (это национальное техническое средство в рамках действующего СНВ-3) на новой технологической основе; поставляем современные оборонительные средства, включая противовоздушные и противокорабельные, по нашим внутренним ценам или в рамках совместной обороны (для нас — «на передовых рубежах», как у США в Европе). Поскольку речь идёт и о восстановлении территориальной целостности, то и некоторые ударные вооружения, которые обнулят оборону Гуантанамо. Не исключено, что в этом был смысл появления у нас крылатой ракеты наземного базирования. Вопрос о ее двойном назначении может быть разменен на американские установки ПРО в Румынии и Польше, также двойного потенциала. Создаются (совместные?) базы ВКС и ВМФ, куда на ротационной основе заходят наши корабли и АПЛ (в Японию же американцы заходят). Пригодится и терминал СПГ в окрестностях Санкт-Петербурга, если откажутся от нашего газа в Европе — нам все равно кого газифицировать.
Перспектива вдруг становится до боли очевидной. Американцы пытаются договориться с нами о «размене» на Украину, но мы уже отвергли путь тайной дипломатии, да и поздно — базовые правовые решения приняты и нет пути назад. Все становится гласным. Американцы бряцают ядерным оружием, а их военные говорят нашим, что не надо обращать внимания, ничего не будет (как «прояснял» ситуацию своему китайскому коллеге генерал Марк Милли при Трампа). В Европе все рушится и вариант с «европейской оборонной идентичностью» становится желанным выходом из сложной для Запада ситуации. Мы выбираем между двумя западными вариантами (первый — это силовое решение, приписываемое нам), но долго ждать не можем. Да и на самой Украине и на Донбассе тоже хотят какой-то определенности.
Хотим ли мы, чтобы Украину США преподнесли нам сами? Я бы этой версии не исключал. В любом случае практика остаётся критерием истины, и всем остаётся только ждать развития событий. В принципе у американцев не будет оснований возражать против Карибского некризиса, раз на Кубе не будет ядерного оружия. В то же время есть вариант закрепить такую ситуацию, приняв наше другое предложение — вернуть все ядерное оружие (бомбы в Европе) на свою территорию. Помочь принять им такое решение можно было бы информацией о том, что мы будем возвращать в войска ТЯО из мест его централизованного хранения. Последнее, чего ждут в Европе, это ядерное оружие, про которое успели забыть. НАТО тоже было бы не с руки выступать в роли поставщика угроз, а не безопасности. В конце концов, ядерным оружием обладают ещё два члена Альянса — Великобритания и Франция, которые вполне могут обеспечивать его «ядерный» статус.
Не внешнеполитический транзит, а внешняя политика транзита
Вопрос, конечно, встаёт, почему все это сейчас. Можно предположить, что речь о транзите в нашей стране и его внешнеполитическом сопровождении. Ведь важнейший фактор российской политики Запада — надежда «пересидеть» В. Путина, при котором не идти ни на какие уступки. И это при том, что умные люди говорят западным политикам, что исторический Запад имеет дело не с «Россией Путина», а с исторической Россией. В этом внешнеполитический смысл скорейшего внесения ясности в вопрос о выборах 2024 года: убедить западные элиты в том, что им не на что надеяться и надо переходить к прагматичной, деидеологизированной политике в отношении Москвы.
Аналогия — стремление Петра I завершить Северную войну (1700–1721 гг.), дабы закрепить ее достижения, добытые силой оружия и умелой дипломатией, в том числе коалиционной (потом все повторится не раз — в борьбе с Наполеоном и Гитлером). Для этого понадобилось, чтобы шведы сами разобрались со своим беспокойным королем. По Ништадтскому миру мы пошли на серьезные уступки, выплатив 2 млн ефимков (годовой бюджет тогдашнего Свейского королевства), но отвергли вариант прелиминарного мирного договора. Примечательно, что по Ст.7 мы обязались не вмешиваться в «домашние дела» Швеции, ставшей конституционной монархией, и препятствовать этому со стороны других держав, если о том прознаем (монархисты — после опыта войн Карла XII — такой проект не потянули бы без внешней поддержки). Страна, «прорубив окно в Европу», вошла в круг великих европейских держав. С тех пор ничего в Европе без России не делалось, а если это случалось, то с катастрофическими последствиями для всех европейцев.
Сейчас речь идёт о том, чтобы обеспечить стране безопасность на западном направлении на историческую перспективу, что требует твёрдого договорного оформления. Уже не говоря о том, что надо добиться по-настоящему коллективного урегулирования в Европе по итогам холодной войны, что не было сделано 30 лет назад. Отсутствие такого согласованного с Россией мира в Европе во многом обесценивает нынешний, служа источником постоянной напряженности между Западом и Россией и создавая ненужные искушения для кого бы то ни было.
И наконец, на уровне более широкого обобщения получается, что суверенизация России, включая тезис о суверенной демократии, является постмодернистским проектом, то есть в духе времени. То же можно сказать о деглобализации. В обоих случаях рушится западный логоцентризм в форме претензий на истину, империю или любую иную иерархию/вертикаль в мировой политике и международных отношениях.
Мы бы оказали услугу и простым американцам, столкнувшимся с ультралиберальным диктатом элит в собственной стране. 56% опрошенных американцев не поддерживают российскую политику Байдена, полагая, что полномасштабный кризис с Россией — последнее, что нужно их стране. Но Москва, судя по всему, полна решимости не выпустить Вашингтон из этой ловушки без того, чтобы это имело фундаментальные, стратегические последствия для наших отношений и европейской архитектуры безопасности, даже если придётся пойти на разрыв дипотношений и потом начинать все с нуля. Только так, вне контакта с США, мы сможем обрести полную свободу рук во внешней политике. Тот же Милли исповедует политику рациональной «треугольной» дипломатии в отношениях с Россией и Китаем и понимает, что Пекин только выиграет от «хорошей ссоры» США с Москвой. Таким образом, администрация Байдена с ее 18 вариантами реагирования послана нам Провидением и этот шанс нельзя упустить.
