О КРИЗИСЕ ОСНОВАНИЙ
Тезисы выступления на XXX Ассамблее Совета по внешней и оборонной политике
На протяжении веков положение России в мире основывалось на двух столпах: статус великой военной державы и экспортно-сырьевой сектор (меха, зерно, нефть, газ), как правило, высокомаржинальный. Это статус полупериферии по Валлерстайну. Нельзя сказать, что это место в миросистеме нам очень нравилось, но оно оставалось весьма устойчивым. Сейчас оба столпа зашатались и грозят рухнуть.
Сначала о статусе великой военной державы. Конечно, после Крыма и Сирии мы ждали большего и от нас ждали большего с точки зрения эффективности военной операции. Быстро и эффектно уже не получилось. Значит, нужно долго и упорно.
Статус великой военной державы закрепился за Россией совсем не потому, что она всегда всё делала с блеском. Практически во все крупные войны мы вступали неподготовленными или не так подготовленными. Нередко и с более слабыми противниками приходилось очень непросто.
При Василии III, чтобы взять Смоленск, за два года пришлось организовать три осады. Большие жертвы среди наступающих, упорнейшее сопротивление местного русского населения. Пример Смоленска – хорошее напоминание о том, что не стоит слишком переживать из-за наступательного характера действий на западнорусском фронте и дефицита поддержки местного населения. Так было с самого начала. Мы брали то, что считали своим. Когда Иван III объявил себя великим князем всей Руси, это решение было ни на чём не основано с точки зрения тогдашнего политического порядка, но оно стало основанием нашей дальнейшей национальной судьбы. И это лишь одно из тех решений, которые создали Россию как таковую.
Вернёмся к Смоленску. Это напоминание о том, что ошибки в подготовке кампаний и дефицит военной удачи могут быть компенсированы настойчивостью, способностью к концентрации сил и волей к победе. Безусловно, здесь возникает сложный вопрос о критериях победы. Сложность в том, что в данном случае даже сдержанная, минимальная концепция целей и мотивов войны, которая сейчас стала базовой, – а это концепция превентивной защиты, упреждения военной угрозы – предполагает максимальные критерии победы.
Это не сделка, не соглашение, а тотальное истощение противника, лишение его способности сопротивляться. И создание предохранительных механизмов от попыток реванша. Это то, что на официальном языке называется демилитаризацией.
Надо сказать, что второе кодовое слово – денацификация – без пояснения звучит совершенно невнятно. Изначально, по всей вероятности, это был эвфемизм демонтажа киевского политического режима. Но, по-моему, уже давно всем понятно, что демонтаж режима без демонтажа государственности ничего в данном случае не решает. То есть денацификация в осмысленном варианте – это демонтаж Украины как национального государства. Согласен с коллегами, которые говорят о том, что в геополитическом отношении Украина утратила бы своё прежнее качество в случае потери Новороссии – Донбасс плюс Причерноморье.
Если эти две цели – нейтрализация военного потенциала и геополитический демонтаж государства-противника – не будут достигнуты в ходе так называемой СВО, то впоследствии война будет продолжена, причём, скорее всего, не по нашей инициативе. Как мы часто напоминаем, война началась не сегодня, а в 2014 г., но это значит, что есть угроза того, что она будет продолжаться и дальше с чередованием горячих и холодных фаз.
Крайне важно, что наши противники, как на Западе, так и в Киеве, пришли ровно к тому же выводу в отношении России – что смена режима без слома государства ничего не даст. Поэтому с обеих сторон речь о войне на уничтожение (не физическое, а политико-историческое). Это к вопросу о необходимости мобилизации, который часто звучит в наших обсуждениях. В силу тотальности этой войны мобилизация в широком смысле слова необходима и неизбежна. Но в силу того, что война на уничтожение против РФ ведётся в долгую и в разных измерениях, эта мобилизация должна быть достаточно сбалансированной. Необходима выносливость, рассчитанная на длинную дистанцию.
Недавно в СМИ вбрасывалась тема всеобщей военной мобилизации, её даже вынуждены были комментировать официальные лица. На мой взгляд, сегодня тема всеобщей мобилизации, для которой в действительности нет инфраструктуры и от которой может быть больше вреда, чем пользы, выступает как спойлер дискуссии о реальном комплексе мобилизационных мер. Военных и невоенных.
Например, о мобилизации системы управления. Нам необходимы механизмы пересмотра потерявших актуальность решений и планов, в том числе самого верхнего уровня. Нам необходима другая модель поддержки стратегических отраслей. Нынешняя система, в которой большая часть средств на их поддержку идёт в финансовый сектор, а разрыв между «медленными» деньгами госпрограмм и экстренными задачами промышленности покрывается дорогими кредитами, явно не соответствует ситуации.
В качестве примера альтернативной модели для одной из отраслей могу привести американскую программу государственного резерва гражданской авиации. Она была принята после Второй мировой войны: авиакомпаниям платили за эксплуатацию воздушных судов, которые могли быть мобилизованы в особый период. Это позволило наиболее экономично закрыть потребности всех сторон – министерства обороны, промышленности, авиакомпаний. У нас такую модель тоже обсуждали. Разумеется, это дорого, но это дешевле, чем субсидирование кредитных и лизинговых ставок при нашем уровне ключевой ставки.
Что касается военной мобилизации, назрел её переход из скрытого в открытое состояние. Без этого невозможно масштабировать и системно организовать добровольческое движение; привлечь силы бизнеса и гражданского общества к разным «тыловым» задачам в прифронтовой зоне; вернуться к вопросу об использовании «призывных» частей в зоне конфликта. Это потребует сложного политического разговора с обществом и признания серьёзности ситуации. Но уход от такого разговора будет стоить дороже.
Есть очень точная фраза Макиавелли: «Если судьба поставлена на карту, не следует пускать в дело только часть своих сил». Кстати, он отмечает, что эту ошибку многие правители совершают. Всегда находятся какие-то причины.
Теперь относительно второго столпа. Экономика вывоза, экспортно-сырьевой контур. Пусть не быстро, но в среднесрочной перспективе Европа радикально снизит зависимость от российских поставок. Поставки в Азию вряд ли смогут возместить выпадающие доходы. Можно увидеть в этом чисто количественное изменение – мы остаёмся в той же роли, только с другими каналами подключения к миросистеме и с меньшей долей пирога. Именно к этому прочтению ситуации будет тяготеть система. Мы видели это на примере её реакции на западную зелёную повестку: будем жить, как прежде, но чуть хуже из-за новой углеродной дани.
Однако помимо количественных есть и качественные трансформации: невозможность сбережения доходов в мировых резервных валютах. Как следствие – нет смысла наращивать профицит торгового баланса, если мы не можем превратить его в инвестиции.
А с инвестициями большая беда. Обычно промышленники жалуются на дорогой кредит, а финансисты – на отсутствие экономически обоснованных проектов для инвестирования в реальном секторе. Но есть третья проблема, ещё более острая. Даже при наличии денег сложные промышленные инвестпроекты реализовывать некем и не на чем из-за дефицита технологического оборудования и качественных подрядчиков в сфере промышленного строительства и инжиниринга. Эти отрасли должны стать безусловным приоритетом, потому что от них зависит всё остальное.
Вообще, в том, что касается приоритетов, для страны явно назрел инвестиционный манёвр в сторону обрабатывающей промышленности – с соответствующей перенастройкой финансовых инструментов.
Сегодня на первом плане в нашей инвестиционной повестке стоят мегапроекты в сфере нефтегазового комплекса (в районе Обской губы, на Таймыре и другие) и развития инфраструктуры. Актуальны ли эти мегапроекты в новых условиях? Я в этом сильно сомневаюсь. В нефтегазовом комплексе наращивание поставок больше не может рассматриваться как самоцель. В условиях, когда монетарные сбережения невозможны, есть смысл рассматривать сами запасы, по крайней мере извлекаемые, как стратегические резервы. Что касается инфраструктурных мегапроектов, то они выглядели неплохим решением в условиях отсутствия полноценной промышленной политики. Это хоть какой-то способ вложить резервы в реальный сектор. Но дело в том, что отсутствия полноценной промышленной политики мы больше позволить себе не можем. Это будет означать геополитический крах в течение довольно короткого времени.
По большому счёту, я не вижу другого стратегического сценария выживания страны, кроме построения экономики полного цикла – собственной автономной, пусть и небольшой мир-системы. Если мы научимся обеспечивать себя всем критически необходимым, вряд ли мы сможем за счёт этого сразу начать жить богато, но, по крайней мере, сможем просто жить. А это главное.
Потом можно будет думать об экспортном потенциале обрабатывающих отраслей в незападном мире. Говорю «потом» – потому что сейчас этот потенциал, даже там, где он был сформирован, в том числе в ВПК, сжимается, как шагреневая кожа. То есть на ближайшую перспективу у нас нет варианта развития иного, чем через внутренний спрос.
Но для этого внутренний спрос должен быть поддержан. Перед лицом неизбежного (уже в недалекой в перспективе) снижения экспортных доходов единственный способ удержать социальную планку – и это касается не только уровня потребления, но и самого качества общества – это кардинальное снижение нормы неравенства. И, конечно, не за счёт многострадального среднего класса (у нас почему-то все меры по социальному выравниванию в итоге сводятся к его пощипыванию, как это получилось при повышении НДФЛ с 13 до 15 процентов), а за счёт денежных потоков настоящей большой знати.
А это очень неприятно и откровенно опасно – наступать на её интересы в условиях столь высокого уровня рисков и вызовов. И здесь снова приходится произнести слово «мобилизация». Только уже не военная и не управленческая, а политическая. Инструмент такой мобилизации хорошо известен, хотя и изрядно дискредитирован – партия.
Для долговременной устойчивости России необходима критическая масса – и не только критическая, но организованная – масса людей, готовых настаивать на суверенитете страны независимо от фамилии её президента. Правящая партия – наиболее логичная форма организации такого коллективного субъекта. При этом понятно, что нынешняя партия номер один строилась под другие задачи и её превращение из объекта в субъект противоречит сложившейся модели.
Мобилизация во всех её измерениях – это трудная и болезненная работа, направленная против собственных привычек и склонностей. Но без неё мы не сможем справиться с тем кризисом собственных оснований, с которым столкнулись.
Как говорил Освальд Шпенглер, «в истории мы не вольны совершить то или другое, а только необходимое или ничто».
