О КОНСЕРВАТИЗМЕ ЗАМОЛВИТЕ СЛОВО
Без реанимации лучших образцов национального консерватизма дальнейшее движение невозможно
О консерватизме в России говорят все, кто размышляет о строительстве национальной идеологии – от университетских профессоров до президента. Ясно, что без реанимации лучших образцов национального консерватизма дальнейшее движение невозможно. Примитивные формы либерализма, которые более 30 лет активно навязывались в России, вызывают только отторжение.
И эта тенденция характерна не только для нашей страны. «Многие теперь видят, что народы Запада устремляются к пропасти», — пишет американо-израильский политический теоретик Йорам Хазони в своем недавнем 400-страничном труде «Консерватизм: новое открытие».
В этой работе он представляет обзор англо-американской консервативной политической мысли, от Англии пятнадцатого века до современного Запада, и извлекает уроки того, почему всё более фрагментированные свободные общества должны отказаться от неудавшегося «либерализма Просвещения».
Хазони исследует политические обломки эпохи Просвещения. Во внутренней политике «догматическая вера в свободу личности побудила либералов дестигматизировать — и, в конце концов, активно узаконить — сексуальную распущенность, наркотики и порнографию, а также аборты, легкие разводы и рождение вне брака». Соответственно, «семья распалась, а рождаемость подорвана почти во всех западных странах». В международных делах «именно такой рационализм привел Америку и другие западные страны к последнему поколению дорогостоящих и безуспешных войн, стремившихся принести либерализм Просвещения на Балканы, Ближний Восток, в Южную Азию и Африку».
Противоядием от радикального либерализма Хазони считает «возрожденный национальный консерватизм», появившийся в последние годы в таких странах, как Америка, Великобритания, Бразилия, Восточная Европа и Италия. Это движение «по праву называется «национальным» консерватизмом, поскольку оно стремится вернуть национальные интересы или общее благо нации в центр политического дискурса», — пишет он. Напротив, «либеральная парадигма слепа к нации» и видит «только отдельных людей и господствующее над ними государство».
«Консервативная демократия», как ее называет Хазони, или «англо-американская традиция коренится в идеале свободного и справедливого национального государства, происхождение которого восходит к Библии». Консервативная нация возникает «из различных племен, её единство опирается на общий традиционный язык, закон и религию», отмечает он. «Консервативная демократия рассматривает традиционную семью и общину как самые основные институты, необходимые для ведения цивилизованной жизни», — добавляет он. «В то же время государство предлагает терпимость к религиозным и социальным взглядам, которые не ставят под угрозу целостность и благополучие нации в целом».
В отличие от английского политического философа семнадцатого века Джона Локка, «решающей фигуры в либеральной традиции», Хазони превозносит британского парламентария восемнадцатого века Эдмунда Бёрка. Эмпирики, в том числе Бёрк, отвергли «аксиомы Локка» о том, что «нужно лишь обратиться к разуму, чтобы прийти к единственной форме правления, которая везде является лучшей для всего человечества», отмечает Хазони. «Единственная реальная перспектива продвижения в политике и морали — это эмпирический метод,который требует многовекового пути проб и ошибок».
Хазони уточняет, что «несомненно, существуют принципы человеческой природы, которые верны для всех людей, и, следовательно, естественные законы, предписывающие, что хорошо для каждого человеческого общества». Тем не менее, они «являются предметом бесконечных споров» из-за «большого разнообразия человеческого опыта и слабости операций человеческого разума, которые используются для обобщения этого опыта», добавляет он. На самом деле «то, как люди думают, и то, во что они верят, в значительной степени является продуктом конкретной национальной культуры, в которой они выросли», а не чистым разумом».
Хазони сопоставляет Французскую революцию со «Второй американской революцией», последовавшей за ратификацией Конституции Соединенных Штатов в 1789 году. На конституционном «конвенте» в Филадельфии 1787 года, на котором «доминировала консервативная партия», среди «инициаторов и наиболее значимых участников большинство были давними националистами, а затем федералистами», такими как Джордж Вашингтон, отмечает Хазони. «Партия федералистов с самого начала была партией американского национального консерватизма», — добавляет он, чье наследие, включая оппозицию рабству, продолжилось в более поздней «Американской партии Вигов». Это «имя поразительно предназначалось для отсылки к англо-американским консервативным традициям и идеям Эдмунда Берка», идеям, которые позже легли в основу возникновения Республиканской партии при Аврааме Линкольне.
Начиная с федералистов, национал-консерваторы считали, что «принятие общин иммигрантов в новую нацию может быть успешным только в том случае, если иммигранты достаточно слабы и, следовательно, готовы ассимилироваться», отмечает Хазони. Он опровергает мантры о том, что разнообразие — это сила, он замечает, что отношения между сплоченностью и тиранией на самом деле противоположны тому, что обычно предполагается. Там, где нация, племя или семья сплочены, ими можно управлять с лёгкой руки, и их составным членам может быть предоставлена большая степень свободы.
Рационализм Просвещения развязал «вечную культурную революцию», отмечает Хазони: «поскольку либерализм постоянно прививает отвращение к традиции, он нестабилен и нежизнеспособен». По этой причине его легко опровергают неомарксисты и другие, утверждающие, что их собственные рассуждения превосходят рассуждения любого либерала. Соответственно, всего через тридцать лет после окончания холодной войны «обновленный (а, вернее, извращенный – В. О.) марксизм, который считает угнетенных цветными людьми и ЛГБТК , а не рабочим классом, завоевал ведущие американские институты.
Основным двигателем американских социальных потрясений был Верховный суд Соединенных Штатов после его решения «Эверсон против Совета по образованию» в 1947 году, которое ложно провозгласило «разделение церкови и государства», пишет Хазони. Он с иронией отмечает, что Вашингтон, первый президент Америки, и его преемник Джон Адамс назначали в Верховный суд только убежденных федералистов, и тем самым еще больше укрепляли национальный союз. Они никогда не «воображали обстоятельства, с которыми сегодня сталкивается большинство западных стран, когда юристы используют национальный Верховный суд для навязывания того, что на самом деле является «новой конституцией — постнациональной и враждебной христианству».
Таким образом, изменение судебного основы Америки является ключевой задачей Хазони в его стремлении вернуть вере и семье общественное значение в Америке в рамках более широкого национального обновления. Его анализ американской судебной истории — лишь одна из многих увлекательных граней этой богато детализированной и проницательной книги. «Консерватизм начинается дома» с консервативных нравов, лаконично заключает Хазони свой фолиант.
