Георгий Бовт

Газета.ру

О том, как русское общество встретило Первую мировую

---

1 августа 1914 года Германия объявила войну России после того, как та отказалась свернуть всеобщую мобилизацию (объявленную, в свою очередь, в ответ на объявление войны Австро-Венгрией Сербии). Николай II оттягивал эту войну как мог и до последнего пытался договориться с кайзером. Но тому надо было быстро выполнить «план Шлиффена» — побыстрее захватить Францию, пока русские не очухались, всеобщая мобилизация в России была тому помехой.

И началось. При том, что о надвигавшейся войне многие говорили — и в Европе, и в России, — все же тогдашние интеллектуалы сходись на мысли, что она невозможна. Ведь это кошмар и ужас, а люди стали много цивилизованнее. Мировых войн к тому времени не было ни одной, а потому казалось, что такого и быть не может. Но в результате втянулись аж 38 стран.

Поначалу «прогрессивное» общество и в европейских странах, и в России встретило войну с большим воодушевлением. Были, конечно, маргиналы-толстовцы, но мало. Русские социал-демократы от Ленина до Плеханова войну тоже, по сути, приветствовали, поскольку надеялись, что она поможет преобразовать Россию.

Плеханов, правда, не дозрел до ленинского лозунга «превратить империалистическую войну в гражданскую», а также «поражения своего правительства», но тоже надеялся на демократизацию в результате войны.

Европейские страны почти мгновенно охватила милитаристская — простите, патриотическая — эйфория. Люди праздничными толпами выходили на улицы — радостные и веселые. Оппозиции практически нигде не стало, все партии сплотились вокруг своих правительств. Добровольцы потянулись на призывные пункты. Например, Макс Вебер (тот, который про протестантскую этику) очень сокрушался, что его не взяли на фронт из-за возраста. Молодой Адольф Гитлер, будучи в момент начала войны с Россией в Мюнхене, заслышав указ о мобилизации, «не стыдясь своих чувств, упал на колени и всем сердцем благодарил Господа за оказанную мне милость жить в такое судьбоносное время». А пацифист Стефан Цвейг словно отказался от собственных убеждений: «Сотни тысяч людей чувствовали то, что им надлежало бы чувствовать скорее в мирное время: что они составляют единое целое». Короче, ура, вперед, в победе. Быстрой и легкой.

Женщины рвались на фронт работать медсестрами или на заводы, чтобы заменить ушедших воевать мужей. Не говоря уж о сборе пожертвований.

Русское общество тоже встретило войну всенародным подъемом. Кроме разве что крестьян, составлявших не менее миллионов 13 из тех 15 млн, что были мобилизованы в годы войны. Они не знали, где находится Сербия, за которую мы вступились.

Они не понимали, почему надо воевать за черноморские проливы (через которые шел критически важный для России экспорт зерна), за турецкую Анатолию и польские земли Австро-Венгрии. Ну надо так надо. А вот блистательный Петербург (скоро его из патриотических чувств переименуют на русский манер в Петроград) ликовал и бросал в воздух чепчики. Впрочем, и по провинции прошло патриотическое возбуждение среди тамошних мещан и более-менее продвинутых обывателей, не говоря о местных элитах. Повсюду собирали пожертвования, было немало добровольцев отправиться воевать. В первые же дни войны на мобилизационные пункты явилось не менее 96% подлежавших призыву. Будущий «пролетарский поэт» Владимир Маяковский тоже страстно рвался на фронт, но его не взяли из-за неблагонадежности. Сохранили для «окон РОСТА».

Расплодившиеся патриотические и ура-патриотические газетки писали о том, что русский народ, воскресший духом, просто жаждет немецкой крови. А всех немцев и австрийцев, пусть даже российских подданных, призывали выгнать вон. В университетских аудиториях читали лекции о «религиозном смысле борьбы с Германией» и о том, что ее победа принесла бы с собой разрушение христианства, поскольку немецкая культура якобы носит антихристианский характер.

Шовинизм был в ударе и в угаре, заодно с немцами доставалось, как часто водится в «критические дни» Империи, и евреям. Погромы пошли волной, и еврейские, и немецкие.

Надо сказать, что во всех европейских столицах рассчитывали на то, что война продлится максимум 3-4 месяца и завершится до зимы. Именно на такой срок были рассчитаны и военные планы. Россия не была исключением. Ресурс ее армии был просчитан не более чем на полгода. Большинство военных стратегов считали, что больше не понадобится.

Армия российская при том была вполне в удовлетворительном состоянии. По уровню и оснащению она была примерно равна (намного превосходя в численности, разумеется) армии Австро-Венгрии или Франции. Германской армии она все же уступала, но у нас тогда все же были сильные союзники.

На основе уроков Русско-японской войны были проведены определенные реформы, улучшилось техническое оснащение, хотя не сильно улучшилось качество оперативного управления. У России появилась военная авиация (263 самолета). Вполне хватало пулеметов («Максим»), однако русские сильно уступали германской армии в артиллерии. После первого года войны стала сказываться нехватка еще и стрелкового оружия и патронов. Но тут сильно выручали поставки из Америки (винтовки «Винчестер», пулеметы «Кольт-Браунинг»), Франции (пулеметы «Гочкис» и «Шош»), Великобритании (пулеметы «Льюис»).

К весне 1915 года русская армия во многом выдохлась. Последовала серия неудач на фронте. Начались проблемы с военными поставками и вообще тыловым обеспечением. Первоначальный план войны (направленный на быстрый разгром Австро-Венгрии) пришлось менять на ходу, выручая французов и начав наступать еще и на северо-западе против немцев, чего изначально не предполагалось. Войну на несколько фронтов Россия не потянула.

Настроения русского общества начиная с весны 1915 года начали резко меняться. От первоначального подъема не осталось и следа. А по мере нарастания чисто бытовых трудностей (хотя в отличие от европейских держав, карточная система в стране так и не вводилась, хотя введен был сухой закон) росло и недовольство действиями властей.

Крестьяне стали рваться домой, поскольку приближалось время очередного передела крестьянских наделов (это был едва ли не главный фактор начавшегося разложения в войсках). На этом фоне оживилась внутриэлитная фронда.

Однако в 1916 — к началу 1917 года страна в основном уже справилась с результатами неудач 1915 года. Стало налаживаться снабжение фронта. «Брусиловский прорыв» 1916 года мог стать для Российской империи примерно тем же, чем стала Курская битва для Красной Армии во время Великой Отечественной. А к 1917 году Россия уже вообще была близка к победе в войне вместе с европейскими союзниками. Однако брожение в правящих верхах на грани предательства, бесконечные интриги при дворе, наконец, слабость и нерешительность самого императора и неспособность его мобилизовать верные ему части во время протестных выступлений в Петрограде (наложенное на, по сути, предательство генералитета) привели к падению монархии. Февральскую революцию «прогрессивное общество», включая высшую знать, приветствовали поначалу так же, как начало Первой мировой войны — с большим воодушевлением и эмоциональном подъемом. Эх, знали бы они, что их ждет. А если бы они знали это еще в августе 1914-го…

Впрочем, если бы и знали, то, думаю, все равно в войну втянулись бы. Потому что таков он, русский фатум…

Метки: всеобщая мобилизация в России, милитаристская эйфория, Первая мировая война