АПОЛОГИЯ ПОПА ГАПОНА
О том, почему не надо было никого расстреливать
Про «кровавое воскресенье» 9 января 1905 года (по старому стилю), кажется, все известно всем со школы. Поп-провокатор Гапон возглавил мирную демонстрацию рабочих, которая несла петицию царю Николаю Второму, однако мирное шествие было расстреляно. И с этого, собственно, началась Первая русская революция. Однако на даже «канонические» исторические события иногда бывает полезно взглянуть свежим взглядом, примерив к современным реалиям. Вот и мы попробуем.
Начнем с того, что родившийся в семье потомка запорожских казаков Георгий Гапон не был ни агентом охранки, ни тем более провокатором. Его оболгала советская историография с головы до ног. Он был, как теперь сказали бы, общественным деятелем, который придерживался вполне по тем временам прогрессивных взглядов, который искренне хотел улучшения доли простых людей. Но мирными средствами.
И деятельно принимал участие в общественной жизни. Такие и сейчас, к примеру, идут во всякие общественные советы и палаты, чтобы попытаться что-то делать лучше, отвергая лозунг «никакого сотрудничества с кровавым режимом» или, хуже того, выступая «за поражение своего правительства в империалистической войне», как Ленин в годы Первой мировой.
Гапон действительно хотел стать священником, такая стезя в том числе могла дать возможность заниматься благотворительностью и прочим милосердием. В молодости он увлекся еще и идеями Льва Толстого. А можно ли Толстого назвать провокатором?
Полтавскую духовную семинарию он, впрочем, не окончил. Вернее, окончил, но диплома ему не дали из-за политических взглядов, которые не нравились начальству (впрочем, советским историкам выгоднее было выставлять его недоучившимся). И тут мы вспомним, что и молодой Сталин тоже начинал семинаристом. А где еще было искать в те времена духовности в сочетании с желанием послужить не только богу, но и людям?
Духовную карьеру Гапон начал священником при церкви на Полтавском кладбище. Он был хорошим проповедником, на его проповеди приходило и приезжало издалека много людей. Мы знаем таких популярных священнослужителей и по нашей недавней истории. Отчасти Гапона можно сравнить с убиенным отцом Александром Менем, хотя любое сравнение хромает. Но масштаб личности Гапона был велик, давайте согласимся хотя бы с этим.
Его жизнь перевернула личная трагедия – смерть молодой жены, он остался с двумя маленькими детьми на руках. И отправляется в столицу поступать в Духовную академию.
Социальные лифты в царской России работали примерно как и сейчас. Нужна была протекция. Ее дал полтавский митрополит Иларион, который походатайствовал перед самим обер-прокурором Святейшего Синода Константином Победоносцевым.
Однако учеба в академии оказалась скучной мертвечиной, Гапон ее бросил и поехал, как сейчас бы сказали, подлечить нервишки, в Крым, куда ж еще. Там ведь и тогда был «центр силы» в какой-то степени. А в Крыму жил художник Верещагин. Помните «Апофеоз войны»? Ну вот. Они сошлись.
И Гапон решил начать улучшать жизнь здесь и сейчас. Думы тогда не было, избираться было некуда. НКО по-нашему для волонтерства всякого полезного тоже не было.
Начальство российское испокон века считало, что всякая не дозволенная сверху общественная работа была по определению подозрительна и антирежимна. Однако церковь, как ни покажется это странным сейчас, в те времена давала определенные возможности.
Там отнюдь не только реакционеры и мракобесы были, как то рисовала советская историография. У Русской православной церкви, хотя она и была жестко пристегнута (как и потом в СССР) к государственной власти, все же были возможности сыграть примерно ту же историческую роль, каковую позже сыграл польский Костел для продвижения назревших преобразований в 1980-х. Но она их упустила. Гапон был едва ли не одной из ключевых тут фигур.
Он начал активно работать на ниве духовно-нравственного просвещения питерских рабочих. И позже большевики во многом переняли такую тактику (но не идеи), поняв, сколь важна в нужном направлении выстроенная пропаганда. Недаром Луначарский потом призывал создать новую религию – коммунистическую. Ленин со товарищи его идеи на словах отвергли, а на деле очень даже взяли на вооружение.
На проповеди Гапона, представьте, собирались сотни людей! Которых не разгоняли казачьими плетками. Он говорил о пользе труда, о человеческом достоинстве. Он призывал к взаимопомощи еще до всяких ленинских статей о кооперации. Все эти идеи тогда носились в воздухе, где прогрессивно мыслящие люди ловили каждое свежее слово. В начале ХХ века многим казалось, что мир таки наконец образумился и встал на дорогу мирного прогрессивного развития. Надо лишь догонять и догонять. Друг друга, а также бурлившую тогда науку. Между прочим, Гапон на деле снискал популярность у бедняков, многим из которых он помог добиться справедливости. И в этом плане преуспел куда больше почти не практикововавшего и не выигравшего практически ни одного дела адвоката Владимира Ульянова.
Гапон пытался создать целую систему благотворительных учреждений, в форме трудовых колоний для бездомных. Но не лагерей, как потом стало. Однако начальство российское, напомним, не любило инициатив, которые заранее не одобрены сверху. Идею отвергли. Однако был другой путь, начальством как раз освященный. Пришлось пойти той дорогой.
Начальник Московского охранного отделения Сергей Зубатов, успешно ликвидировавший не одну по-настоящему революционную ячейку, придумал создавать подконтрольные властям организации среди рабочих (раз уж они все равно чего-то там хотят добиваться) с тем, чтобы они сосредоточились только на экономических требованиях, но забыли про политические. Придумал он это не сам, а изучил опыт германских социал-демократов (и тут не обошлось без зарубежных технологий и подсказок «мягкой силы»). Дело при поддержке московского градоначальника Трепова пошло так хорошо, что «политические социал-демократы» кусали в бессильной ревности локти: рабочие от них практически отвернулись, а их мутные политические призывы игнорировали. На этом фоне сметливый Ленин призвал сочетать политическую агитацию с политической работой, но полностью его большевики так в этом и не преуспели: Февральская революция стала для них сюрпризом, как и революция 1905 года.
Рабочим-членам зубатовских организаций читали лекции лучшие профессора (в Историческом музее Москвы, между прочим), для них печатали брошюры о «правильном» профсоюзном движении, устраивали чаепития, песни и танцы. Решались конкретные вопросы защиты от произвола отдельных фабрикантов. Чистая благодать. Даже демонстрации проводили под пение «Боже, царя храни», причем такой численности – десятки тысяч, бесплатно, по доброй воле – не мог набрать тогда никто. Вам это ничего не напоминает? Если нет, то и ладно…
Потом Зубатова перевели в Питер, где он и встретился с Гапоном и стал его «курировать», полагая, что выйдет толк.
Толк появился по мере создания в 1903 году «Собрания русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга». Устав оной согласовывался и утверждался в МВД. Численность структуры быстро достигла 10 тысяч, каковая никаким только поднимавшимся тогда социал-демократам и не снилась, – это были жалкие кучки интеллигентов, пытавшихся проникнуть в «глубинный народ» со своей непонятной политической агитацией. «Собрание» тоже пошло по пути посиделок, песен и танцев, а также чаепитий. Но не только.
Полиция подкидывала немалые деньги, в том числе Гапону как лидеру. Гранты, так сказать. Однако это не было агентурной работой. Гапон не писал подробных доносов или отчетов. По его наущению никто никогда не был арестован. Хотя, разумеется, он информировал департамент полиции о том, что происходит в организации и в целом в рабочем движении. Просвещал, так сказать. Но он не получал прямых указаний. Это было взаимовыгодное сотрудничество. Полиция была «крышей» для Гапона для реализации собственных, подчас идеалистических, но и вполне практических целей тоже. Эти цели не были корыстными.
Покровительство было на самом верху, включая министра Плеве (а после его убийства еще более окрепло в лице нового министра Святополк-Мирского, выступавшего за ограниченные реформы) и петербургского градоначальника. Гапон ведь тоже «хотел как лучше для простых людей». Свободы в действиях у «Собрания» было не в пример больше, чем в наши времена у иных политических партий. Была там и внутренняя борьба, и соперничество взглядов.
Собственно, с подачи министра-реформатора Святополк-Мирского начиная с 1904 года пошла мода писать петиции наверх. Сначала стали писать земские общества. Потом все кому не лень. Мода пришла из далекой демократической Америки, где право подачи петиций закреплено в Конституции.
В этом плане петиция, которую несли 9 января царю рабочие под водительством Гапона, не была чем-то из ряда вон выходящим. И ни по каким раскладам «белоленточную» по сути своей демонстрацию не должны были расстреливать. Вышло кровавое недоразумение.
Гапон придумал текст обращения к царю и властям во многом сам. И этот текст был, заметим, куда более продвинутой и расширенной программой, чем принятая в 1903 году программа-минимум РСДРП, которая отличалась разве что призывом к свержению царизма. А поводом для шествия стало увольнение в конце декабря 1904 года нескольких рабочих Путиловского завода. Они все были членами «Собрания», которое, таким образом, проявило солидарность. Почти немыслимую в наше время.
Если бы власти восстановили уволенных, никакого выступления не было бы. И им же подсказывали – мол, надо восстановить. Но в то время российский правящий класс вступил на тропу самоубийственных решений или непринятия нужных решений вовсе. Само «Собрание» все больше радикализировалось на этом фоне. И чтобы не потерять контроль над организацией, Гапон был вынужден возглавить шествие 9 января. К тому времени число сторонников его организации доходило до 200 тысяч. Такая поддержка не снилась РСДРП до 1917 года, когда в начале года она не превышала 10 тысяч, и лишь к моменту Октябрьской революции численность партии выросла до примерно 300 тысяч.
Главной идеей петиции было созыв «народного представительства» (то есть парламента) на основе всеобщего, тайного и равного голосования, что тогда было распространенной в мире идеей. Также выдвигались требования свободы и неприкосновенность личности, свободы слова, печати, собраний, свободы совести (это священник ведь писал!), народного бесплатного образования, равенства всех перед законом, ответственности министров перед народом, гарантии законности правления. А также замена косвенных налогов прямым прогрессивным подоходным налогом (тоже идея, широко ходившая по Европе и по поводу которой в конце ХIХ века в США развязалась нешуточная политическая борьба), введение 8-часового рабочего дня, амнистия политических заключенных, отделение церкви от государства.
Список требований, таким образом, куда более продвинутый, чем у РСДРП. В принципе, тот набор и стал затем основой всех требований прогрессивных преобразований, начиная с Первой Думы, созданной уже после царского Манифеста 17 октября 1905 года, и до Февральской революции 1917-го.
Царь не вышел на балкон к народу, а отдал приказ расстрелять шествие. Его далекий предшественник Николай Первый вышел в свое время к участникам безумного «холерного бунта» в Петербурге, и при одном виде царя бунтовщики пали ниц.
Если бы вышел, история России могла пойти по-другому. Надо уметь говорить с народом напрямую. И надо уметь выходить к нему в трудные моменты истории. Хотя бы на балкон.
Однако правящий класс умудрился продемонстрировать поразительную глупую самонадеянность, оторванность от жизни и неспособность меняться в зависимости от реалий времени.
До какого-то момента Гапон казался «послушной марионеткой», агентом спецслужб практически (каковым он не был). Однако очень важно понять, когда, в какой момент тот, кто кажется «полностью подконтрольным», начинает играть собственную игру, выходит из подчинения. Не потому что он «предатель» или много о себе возомнил. А потому, что так решает в какой-то момент распорядиться сама история. Еще хуже бывает, когда в поворотные моменты истории даже вменяемых экс-марионеток под рукой не оказывается, чтобы придать процессу хоть сколь-нибудь организованный характер.
Сам Гапон сначала бежал за границу, чтобы оттуда попытаться организовать вооруженное восстание. Но потом, проникшись идеями царского Манифеста 17 октября (по сути ведь была дарована «конституция»), вернулся, вновь уверовав в то, что преобразовать застойную Россию можно мирными методами. Но он уже был лишний. Его отвергли социал-демократы (хотя поначалу пытались сблизиться). А в 1906 году он был убит на одной из дач под Петербургом. Версии разные, но сходятся на эсерах и приближенных к террористу Савинкову. Всех этих эсеров большевики потом «пощелкают» сами.
