НОВАЯ РОЛЬ СЕКТОРА ГАЗА
Виталий Наумкин, Василий Кузнецов
Независимая газета — Дипкурьер
Что позволяет Ближнему Востоку сохранять полунепроницаемость от внешних воздействий
В рамках формирующегося полицентричного миропорядка выход на передний план конфликта, уже несколько подзабытого мировыми и даже многими региональными лидерами, не стало шоком для международной политики. Но превращение Газы в эпицентр израильско-палестинского конфликта, да еще со столь высоким уровнем насилия, страшными человеческими жертвами и разрушениями, гуманитарной катастрофой такого масштаба, застало человечество врасплох.
Даже самые проницательные западные аналитики признают: поскольку на протяжении двух десятилетий Израиль подвергал этот густонаселенный анклав (2,3 млн человек) воздушной, морской и сухопутной блокаде, его считали едва ли не исключенным из регионального баланса сил, а Движение исламского сопротивления (ХАМАС), враждовавшее с движением ФАТХ, которое правило на Западном берегу реки Иордан, видели в качестве не очень значимой исламистской силы. Война коренным образом изменила представления.
События после нападения хамасовцев на Израиль показали, сколь переменчивы под воздействием колебаний конъюнктуры позиции, симпатии и антипатии государств. 7 октября 2023 года и в первые дни после вторжения беспримерная жестокость, проявленная ХАМАС в том числе и в отношении мирного населения, убийства, захват заложников вызвали не только негодование жителей Израиля и дружественных ему государств, но и осуждение даже со стороны части населения арабских стран. Однако с момента начала ответной, несопоставимо более жестокой карательной военной операции Израиля чаша весов в поддержке людей склонилась на сторону палестинцев.
В качестве примера можно привести динамику изменения мнений и симпатий к странам региона, а также к глобальным державам населения в относительно нейтральной арабской стране – Тунисе. По результатам опросов, проведенных сотрудниками исследовательской сети «Арабский барометр» и ее местного партнера One to One for Research and Polling, до 7 октября лишь 24% респондентов назвали наиболее важным для них направлением внешнеполитической деятельности США в регионе Ближнего Востока и Северной Африки урегулирование израильско-палестинского конфликта. В разгар военных действий в Газе цифра составила уже 59%.
Если до 7 октября 40% тунисцев положительно воспринимали США и 56% имели о них неблагоприятное мнение, то в разгар войны в Газе последняя цифра выросла до 87%. Отвечая на вопрос о предпочтительных способах урегулирования палестино-израильского конфликта перед событиями 7 октября, 66% опрошенных тунисцев высказались за концепцию двух государств, 18% – за создание единого государства или же конфедерации с равными правами для всех, 6% поддержали другие варианты, большинство из которых предполагало вооруженное сопротивление израильской оккупации (в том числе допуская и ликвидацию Государства Израиль).
В разгар военной операции в Газе лишь 50% тунисцев поддержали решение о создании двух государств, за единое государство или конфедерацию высказались 11% респондентов, зато за другие варианты выступили 36%, причем большинство из них – за вооруженное сопротивление Израилю.
Понятно, что если так думают тунисцы, то настроения арабов в государствах, где находятся большие массы палестинских беженцев, носят гораздо более радикальный характер. Зашкаливающая ненависть «арабской улицы» тем не менее не означает, что правящие элиты готовы рисковать миром и благополучием своих стран, вступая в сражение на стороне ХАМАС. Руководители хорошо осознают возможные последствия. Исключение составило йеменское движение «Ансарулла», или хуситы.
Сказываются и последствия традиционно неприязненного отношения к хамасовцам, организация которых является ответвлением «Братьев-мусульман» (запрещены в России). Правда, в целом теперь отношение к ним улучшилось – немалое число арабов считают их мучениками, погибающими за правое дело. К концу февраля число жертв израильских бомбежек в Газе, по данным местного Минздрава, достигло 29 тыс. человек, а число пострадавших – 67 тыс. Север Газы, по выражению арабских журналистов, превратился в самое большое в мире детское кладбище.
Отвергая согласованный в резолюциях СБ ООН проект урегулирования путем создания независимого палестинского государства (в границах на 4 июня 1967 года со столицей в Восточном Иерусалиме), которое существовало бы бок о бок с Израилем, правительство Биньямина Нетаньяху загоняет проблему в тупик. А накачивание Израиля американским и британским оружием лишь продлевает кровопролитие.
Продолжение попыток решить проблему конфликта в Газе силовым путем губительно для будущего совместного существования двух народов. Впрочем, проблемы есть и с палестинской стороны. Одна из важнейших – недостаточная консолидированность политических сил. Под вопросом единство даже ХАМАС: разрозненности способствуют многосоставность движения, сложность его исторического развития, дисперсное расселение руководящих кадров, так или иначе находящихся под влиянием разных государств и политических сил.
О единстве всего Палестинского движения сопротивления и мечтать не приходится. Предпринимавшиеся в России и Египте попытки содействовать примирению отрядов движения не дали результата из-за непримиримости позиций ряда фронтов и организаций. Так, во время встреч в Москве представители их руководства продолжали отвергать поддерживаемый большинством и палестинцев, и международного сообщества, в том числе Россией, проект создания независимого палестинского государства на части территории Палестины, что означало бы признание легитимности Государства Израиль.
Для понимания новой роли сектора Газа в конфликте нужно обратить пристальное внимание на такой аспект, как историческая память. Для всех, кто мало-мальски знаком с палестинской историей, выдвижение Газы на передний, стратегический план борьбы палестинского национального движения не должно было стать сюрпризом, равно как и победа ХАМАС на выборах в 2006 году. В результате ожесточенных междоусобных боев между хамасовцами и фатховцами, в ходе которых погибло около сотни человек, в 2007 году ХАМАС установил контроль над сектором.
Как отмечает известный французский дипломат и исследователь Жан-Пьер Фильё, «для территории с историей в начале XX века она была и в центре палестинского национализма». Именно поэтому, считает Фильё, восстановить Газу после такой разрушительной войны вряд ли удастся, если не принять во внимание ее стратегическое положение, а демилитаризации анклава не добиться без снятия блокады и успешного экономического развития. И еще один неожиданный вывод эксперта: «США и их союзникам следует признать, что Газа должна стать центральной частью решения для палестинской борьбы».
Ситуация с сектором Газа и Йеменом позволяет обратиться и к вопросу об архитектуре региональной подсистемы отношений на Ближнем Востоке и в Северной Африке. В сущности, перед нами две диаметрально противоположные интерпретации региональной динамики. Согласно одной из них, на протяжении последних лет там шел постепенный процесс трансформации, в рамках которого происходило: а) укрепление Персидского залива как ядра региональной подсистемы; б) укрепление национальных государств при маргинализации разнообразных проектов транснациональных единств (арабского, исламского и др.); в) прагматически мотивированная нормализация отношений между Израилем и рядом арабских государств. Результатом виделось «расползание» Ближнего Востока и Северной Африки на субрегионы, каждый из которых дальше мог бы развиваться в собственной логике: Магриб как мост между Африкой южнее Сахары и Европой, «Благодатный полумесяц» – территория ослабленных государств и зона противостояния внешних акторов, Залив и Израиль (с возможным присоединением Египта) – ядро новой системы, вбирающее в себя страны, способные претендовать на более чем региональную роль. При таком подходе, в принципе предвещающем исчезновение Ближнего Востока и Северной Африки как единого регионального пространства, рассматриваемые события кажутся рудиментами давно ушедшей эпохи, их далеким эхом.
Подход израильского правительства, сделавшего ставку на военную операцию в Газе, вероятно, обусловлен именно такой интерпретацией. Надо признать, что она небезосновательна. В конце концов, ни одно арабское государство, подписавшее «Авраамовы соглашения», не отказалось от них после 7 октября 2023 года, и даже жестко настроенный против Израиля Иран не выразил стремления втягиваться в вооруженный конфликт.
Однако если речь идет всего лишь об эхе, то отчего оно такое громкое?
Согласно другой интерпретации региональной динамики, происходящие прагматические трансформации компенсируются эмоциональными факторами. Именно эмоции, символы, мифы, коллективная память – нити, связывающие пространство воедино. Жителей Газы мотивируют события вокруг мечети Аль-Акса, расположенной за пределами сектора. Обитателей горных районов северного Йемена – события в расположенной за пару тысяч километров Палестине. Израиль и Иран – экзистенциальные враги, несмотря на отсутствие непосредственных точек соприкосновения. После начала марокканско-израильского сближения Алжир начинает воспринимать Израиль как непосредственную угрозу, а в 2023 году фактически объявляет ему войну. Эти события показывают, что эмоции – системообразующий фактор международных отношений. Наличие объединительных мифов и символов позволяет выделять ближневосточное пространство в качестве своеобразного региона на карте мира. Они компенсируют недостаток внутрирегиональных экономических связей и разнонаправленность политических устремлений элит. Они же становятся основой для выстраивания гуманитарных связей. Под их влиянием происходит и внутрирегиональная пересборка. Ярчайший пример – внезапное выделение Красного моря как особого пространства, где пересекаются интересы множества локальных, региональных и глобальных игроков.
Совокупность всех этих обстоятельств, может быть, и позволяет Ближнему Востоку и Северной Африке сохранять полунепроницаемость для внешних воздействий, несмотря на активность здесь внерегиональных акторов. И, наконец, рискнем предположить, что именно глубинная соединенность жителей региона общими эмоциями, памятью, мифами, символами в большей степени, нежели экономика, технологии или политические устремления элит, могут гарантировать его субъектность при любом мировом устройстве.
