КОНЕЦ ПЯТИСОТЛЕТНЕГО ГОСПОДСТВА ЗАПАДА
Будущее Сибири
ИНТЕРВЬЮ ДЛЯ ПРОГРАММЫ «ПЛОЩАДЬ НАХИМОВА» И ЖУРНАЛА «НАЦИОНАЛЬНЫЙ КОНТРОЛЬ»
Уникальный учёный, всемирно известный российский политолог, реформатор, профессор, охотник, человек, знающий всё обо всём – Сергей Александрович Караганов – в эксклюзивном интервью общественно-политическому журналу «Национальный контроль» поделился своими взглядами на прошлое, настоящее и будущее России и мира. И, надо полагать, читателям, интересующимся, в каком мире нам в итоге суждено проснуться одним погожим утром, стоит обратить внимание на слова Сергея Караганова о будущем. Беседовал главный редактор «Нацконтроля» Мокей Русинов.
– Сергей Александрович, предлагаю начать с общего и пойти к частному. В информационное поле введён термин «дружественные страны». Многие люди его не понимают. Как объяснить человеку, что такое дружественная страна?
– Пока это неопределённый термин. Дружественная страна – это та страна, которая не в лагере против России. Таких стран очень много. Их будет становиться всё больше и больше. Совершенно очевидно. Хотя Запад пытается лишить Россию сочувствия и сотрудничества со странами мирового большинства. Я бы называл их не дружественными странами, а странами мирового большинства.
А между прочим, это мировое большинство, то есть огромное большинство стран, которые сейчас освобождаются от западного ига, освобождается от него в значительной степени потому, что сначала Советский Союз, а потом Россия, выбили основу из-под западного 500-летнего господства. Это было военное превосходство, на котором строилось экономическое, политическое, идеологическое и культурное доминирование, которое позволяло Западу грабить весь мир. Поэтому нынешняя атака Запада против нас – это гораздо более глубокая история, чем просто какие-то разногласия, русофобия и так далее. А страны мы называем дружественными. Так удобно.
– Вы как-то сказали, что мы-то уже с болью, правда, но оторвались, вырвались из западных ценностей. И заложили основу более справедливого мира, в котором для дружественных стран заключена очевидная суверенная выгода. Но для продолжения строительства многополярного мира им тоже придётся вырваться. Вырываются ли они?
– Они вырываются, это абсолютно… Я физически ощущаю, это происходит почти мгновенно, потому что я бываю на всяких мероприятиях и встречаюсь с элитами уже не только западных стран, и вижу насколько каждый год в Заливе, в Юго-Восточной Азии, люди чувствуют себя более самостоятельными, свободными и готовыми отстаивать свои интересы.
Всё равно они ещё встроены в ту систему, как, впрочем, встроен и Китай, и в значительной степени до недавнего времени, до сих пор ментально, да и частично экономически, были встроены мы. Был маленький период человеческой истории, который назывался «господство запада». Всего пятьсот лет. До него был многополярный мир, он был великолепен, но тогда этот многополярный мир из-за географических разделов не был единым. Сейчас мы возвращаемся к той самой многополярности, и эта многополярность, между прочим, по-другому называется свободой стран и народов.
– Я правильно понимаю, что этот процесс начала Россия?
– Мы явились катализатором этого процесса, и даже не осознавая этого, мы являемся стержнем этого мирового большинства.
Во-первых, мы начали вырываться из этой системы, но, когда мы совершили коммунистическую революцию, и она оказалась не совсем удачной с точки зрения конечных результатов, она всё же вырвала кусок мира из западного доминирования, и резко сократила возможности Запада перекачивать мировое богатство в свою пользу.
Затем, в 1950-1960-е гг., когда мы добились паритета, мы подбили и выбили фундамент из-под этого доминирования, потом к нам присоединился Китай, хотя Китай и был полувраждебной нам страной, потом мы провалились на какой-то момент, а с 2003 г. благодаря решению, которое было принято президентом Путиным и некоторыми его коллегами, мы стали восстанавливать свою стратегическую мощь, и окончательно выбили фундамент из-под того огромного здания с культурными, с образовательными, с экономическими, с финансовыми и иными этажами, которое существовало до сих пор. Повторяю, это всего лишь пятьсот лет, – довольно существенный, но маленький период истории.
– Нашей элите хватило тридцати лет для того, чтобы переопылиться с Западом. Но глядя на то, что происходит в Европе, созваниваясь с коллегами, с друзьями, с кем мы дружим в разных странах, мы видим, что Европе плохо, Европу уничтожают. Глядя на то, что немецкая экономика уже не ведущая, что семья в Евросоюзе перестаёт быть семьёй. Мы видим, что наша элита продолжает надеяться, что в какое-то кратчайшее время всё вернётся назад, как было, что можно будет раскрыть двери своих вилл на Лазурном берегу, сдуть пыль с бутылок вина со своих итальянских виноградников. Такие планы вообще адекватны?
– Я понимаю это мнение, у меня до сих пор существует замороженная квартира в Венеции, и Венецию я люблю. Это один из моих самых любимых городов в мире. Но я считаю, что ориентация на Европу ныне не только убыточна, но интеллектуально и морально убога. Просто я говорю прямо и довольно давно это моим многочисленным друзьям, которые не разделяли, хотя всё больше начинают разделять мои взгляды. Это прошедший период нашей истории.
Но мы должны быть благодарны Европе, потому что, конечно же, благодаря петровским реформам мы получили мощный заряд европейской культуры внутрь себя, гораздо более мощный, чем тот, который мы получили, когда приняли православие от Византии.
Это была одна из двух главных причин, почему мы стали настоящему великой страной. Без этого европейского влияния у нас бы не было самого великого, что у нас есть, – Достоевского, Толстого, Пушкина, Гоголя, Блока и далее по списку.
– И все эти люди, в свою очередь, повлияли на европейскую культуру!
– Они влияли на неё довольно мощно. Это вопрос для огромного разговора. Проблема заключается в том, что Европа сейчас отказывается от самой себя, от своей культуры, от своих корней благодаря тому, что нынешний капитализм завёл мир, в том числе Европу, в тупик. Элиты начали открытый процесс разложения общества и отказа от его базовых ценностей и концепций. Впрочем, все эти вещи шли, конечно, изнутри общества. Это не только что-то навязанное.
Но мы, повторяю, сейчас должны быть благодарны Всевышнему за то, что Европа опускает с их стороны железный занавес. Мы их не боимся, мы их приглашаем, приезжайте ради Бога. Они не едут, боятся.
– Но всё-таки европейцы переезжают.
– В вашей среде деятелей культуры, возможно, ещё кто-то едет. Но в моей среде политиков, учёных и приближённых к власти они просто физиологически или практически боятся сюда приехать. Им опасно. Их обвинят в предательстве, в том, что они являются рупорами Путина или друзьями Караганова.
– Беру этот тезис и прокидываю мостик. Действительно, в Европе дошли до уголовной ответственности из-за сотрудничества с Россией, три года тюрьмы. Причём даже за наклейку Z или любое другое, что можно трактовать как поддержку России. Но при всём при этом есть такой феномен – в Италии, Словакии, Венгрии есть какой-то неподдельный интерес у обычных людей к русской культуре, к изучению русского языка. Как это объяснить?
– Во-первых, действительно произошло глубочайшее в своём роде проникновение культур за эти триста с лишним лет. Это первое. Второе, вот в этих странах, которые вы назвали, они ещё не полностью порабощены новой пост-Европой. Это то, что мы видим: Брюссель – это уже не Европа, это анти-Европа или пост-Европа. Эти страны ещё сопротивляются. Но я не исключаю, кстати говоря, что они могут рано или поздно, или часть из них, по крайней мере, восстать и оторваться. И думаю, что в моих стратегических размышлениях лет через десять-пятнадцать, я сильно подозреваю, что к Большой Евразии, тому, что мы будем строить, присоединятся. Эти страны и ещё две-три.
– А что будет с Европой? С той классической старой Европой?
– Она неумолимо, бесконечно деградирует. И уже мы, конечно, можем всегда говорить о том, что предсказания гибели Европы, которые начались там с Достоевского, продолжались многими другими, – было слишком рано… Но сейчас я абсолютно не вижу никаких внутренних энергетических корней для возрождения Европы. Я вижу сейчас, к сожалению, – хотя жалею об этом, всё-таки я один из основателей Института Европы, я знаю хорошо Европу, там многие мои культурные корни, – что чем дальше мы от неё будем, сохраняя Европу в себе, то есть сохраняя Бетховена, Ницше, Гегеля, тем лучше это будет для нас, по крайней мере, на какой-то определённый период истории, когда мы будем находить, а мы уже находим, своё новое самоопределение в мире.
– То есть как бы нас ни гнобили, но носителем Европы становимся мы?
– Мы, я думаю, будем просто одним из основных носителей Европы, лучшего в Европе. Я напоминаю, что Европа, конечно, в момент своего расцвета, когда она могла грабить весь мир, дала огромное количество прекрасных произведений искусства, прекрасных экономических успехов, но Европа – это исчадие ада для всего человечества. Самые зверские, самые мерзкие идеологии и большинство войн шло из Европы. Поэтому, отделяясь от Европы, в том числе на полях Украины, мы сейчас создаём себе санитарный кордон и против моральной гнили, и против того, что рано или поздно начнётся в Европе, это новая фашизация, новая ренациализация, ну и дальше по списку.
– Перейдём от их цивилизационного кода, цивилизационной модели, которую вы сейчас описали в последних словах, к нашей. Весной 2023-го Владимир Владимирович в своём выступлении назвал Россию цивилизацией и практически все политологи, практически все, кто мог это трактовать, кроме вас с Дмитрием Выдриным, это пропустили. Вы же эту концепцию усложнили, назвав Россию цивилизацией цивилизаций. Как можно человеку объяснить, что имел в виду Владимир Владимирович и что имеете в виду вы?
– Просто надо посмотреть на себя не с точки зрения писателя, сидящего в Берлине или Лондоне, а с точки зрения человека, который живёт в Москве и Екатеринбурге, в Красноярске или Тобольске.
Россия – это выдающаяся страна удивительным образом, благодаря воле Божьей, превратившейся действительно в цивилизацию цивилизаций. Мы образовались на Восточно-Европейской равнине, затем притянули к себе остатки Римской империи через византийское христианство. Затем с нами случился довольно экономически тяжёлый, но давший нам очень многое, период так называемого монгольского ига, но тогда была создана основа российской государственности.
И это монгольское иго, конечно, отбросило нас экономически назад, но оно дало нам совершенно уникальную особенность русских – удивительную культурную и религиозную открытость. Это главное, что есть у русских. Именно поэтому я говорю, что мы – цивилизация цивилизаций. Мы, конечно же, завоевали новые земли, но, как правило, как мы знаем, мы впитывали новые культуры, а не замещали своей. Они становились нашими. Именно поэтому нам абсолютно чужд расизм. Грубо говоря, когда коммунисты провозгласили интернационализм, это была довольно невыгодная, с моей точки зрения, концепция, но она легла на абсолютно твёрдый мощный фундамент русской, российской открытости культурной, религиозной, духовной. И поэтому, конечно, мы были всегда цивилизацией цивилизаций, хотя значительная часть нашей элиты до недавнего времени, пока уже, наконец, петух не клюнул в голову, считала, что мы европейцы. Я всегда, и двадцать лет назад говорил: друзья мои, мы во многом и культурно европейцы, мы может быть, другие европейцы, но, с точки зрения политического строя и социальных отношений, мы гораздо в большей степени азиаты.
Кстати говоря, один маленький эпизод российской истории, который почти никто не знает, наверное, даже и вы. Вы знаете, что благоверный святой князь Александр Невский получил, как мы теперь говорим, мандат на княжение, не только у Батыя. Он путешествовал два года через Южную Сибирь и приехал в Каракарум.
– Знаю, потому что я читал ваши статьи и интервью.
– И мы не знаем, что там было, но он точно там был. И самая прелестная история из всего этого – когда я случайно посмотрел на даты, я понял, что в Каракаруме в то время находился будущий наследник великомонгольского престола хан Хубилай, который был описан Марко Поло, стал затем великим императором Хубилаем, объединителем Китая.
Получается, что мы вообще из одного корня. В этом смысле. Но главное, что нам дало движение на Восток, оно началась с XV–XVI веков, это то ощущение пространства, мощи и безграничности, ощущение русской воли, без которой России не существует.
– Когда вы говорили о том, что мы впитываем другие цивилизации, другие, меньшие по смыслам ойкумены, мне сразу вспомнилась Екатерина. Ярчайший пример – когда присоединяли Крым, первейший указ Екатерины был о том, чтобы сохранить мечети, сохранить веру, даже не соваться туда, и мы не суёмся до сих пор. Согласно вашей новой статье «Век войн», хочется спросить, а какой век для нас – не войн? Россия – воющая страна, страна воинов, которая в войнах растёт. Причём даже не территориально, а ментально, духовно, понимая в каждой войне что-то новое про себя.
– Ну, история России – это история войн. Конечно, главный наш герой – это воин, вообще Россия – страна-воин, просто нужно посмотреть на географию: как можно было создать и удержать страну, территория которой практически не была ограничена никакими явными географическими препятствиями в виде мощных рек или горных цепей. Да, мы воевали. Но сейчас совершенно другой, гораздо более опасный век войн.
Сейчас начинается мировое землетрясение. Главной, но не единственной причиной, которого является то, что мы разрушили фундамент под западным господством. Сейчас поднимаются новые континенты, будут возникать постоянные трения, мы сейчас уже видим, что это будет происходить. Поэтому я просто говорю о том, что сейчас наступил действительно век войн. И уже по всему миру. Мы должны просто это осознать и, может быть, понять, что это даёт нам некоторое конкурентное преимущество. Но тогда мы должны вспомнить и понять, что мы страна-воин.
– Хочется спросить про территорию, которая помнит своё предназначение и, как раз, была рождена в век войн XVIII, когда Екатерина основала Севастополь. Сейчас Севастополь, как всегда, на передовой, сбивает ракеты, которые летят в его сторону, но люди не разъезжаются. Институты работают, предприятия работают и так далее. Хочется спросить вас как геополитика, что ждать крымчанам и севастопольцам от возможной агонии фашистского украинского режима?
– Речь не идёт только и не столько об агонии Киевского режима, речь идёт о том, что Запад пытается развернуть ход истории вспять. Это гораздо более глубокая история, чем просто война на Украине. Ну, наших украинских бывших братьев, а может быть, и в будущем братьев, просто используют как дешёвое пушечное мясо. У меня сердце разрывается, хотя я понимаю, что обманутый народ, озлобленный народ, но там люди ведь гибнут сотнями тысяч. Они стали жертвой, частично из-за того, что большая часть территории Украины не была культурно достаточной. Мы сейчас не будем говорить об этом. Горько упрекать территорию, людей, которые гибнут. Мы сражаемся не с Украиной, мы сражаемся с Западом. Поэтому тактика, оперативно-тактическая операция, которая должна будет происходить, я думаю, будет идти по следующему сценарию.
Первое. Мы должны помнить, что нынешняя война, ну понятно, операция, СВО, является войной Запада против России.
Второе. Нынешняя война является войной или инструментом восстановления российского народа – общество превращается в народ.
Третье. Мы с помощью этой войны, военной операции, зачищаем западничество и западников, можно назвать их, конечно, и пятой колонной, но это уж больно неприятное клише.
Четвёртое. Мы в 1990-е гг. создали огромный слой компрадорской элиты. Компрадоры – это португальский термин, которым они в XVI–XVII веках называли торговцев, которые обслуживали португальских колонизаторов. У нас их был огромный, сумасшедший слой. На Украине этот слой составляет 90 процентов в элите. Мы защищаем себя сейчас и очищаем себя.
Что касается военных действий, вы знаете, что мы должны, конечно, решительно эффективно воевать, стараясь по возможности добиться максимальных побед на Земле. Но параллельно, естественно, мы должны пустить в ход активное ядерное сдерживание. Я об этом много пишу.
– Настолько много, Сергей Александрович, что говорят об этом все.
– То, что я пишу, – это верхушка айсберга того, что я думаю и о чём я пишу в других местах. Но это проблема не только победы России в столкновении с Западом. Сейчас из-за того, что весь мир пришёл в движение, а при этом старый предохранитель – страх перед ядерным оружием – больше не работает, мы должны каким-то образом вставить в международную систему обратно этот ядерный предохранитель. Поэтому активизация ядерного сдерживания, повторяю, не дай Бог, я не хотел бы, чтобы мы совершили грех, даже грех во имя самых лучших целей, и нанесли ядерные удары по нескольким сторонам Европы.
Но это может оказаться и нашим величайшим моральным долгом, потому что мы должны остановить скольжение к мировой войне, которая идёт по нарастающей, с вылечивающейся скоростью, благодаря целому ряду структурных факторов, о которых я пишу в более научных статьях, чем наша с вами приятная беседа.
– Можно короткий вопрос? Эти две-три европейские страны какими могут быть?
– Ну, мне задавали такие вопросы. Я не военный планировщик. Но если Запад продолжит посылать украинцев на убой и воевать против России, то совершенно очевидно, что мы должны угрожать нанести и достаточно достоверно, по крайней мере, по трём странам – это Польша, Германия и, наверное, Румыния, потому что оттуда идут огромные потоки.
Может быть, это восстановит даже историческую справедливость. Румыны воевали на юге и крушили Крым, поляки – гиены Европы. Ну, а немцы, которые забыли о своём страшном грехе перед человечеством, это страна, которая взяла на себя две мировые войны, должны быть осведомлены о том, что мы не забыли. Надеюсь, что до этого не дойдёт. Повторяю, нанесение ядерного удара, а ядерное оружие – это оружие Бога, это грех и тяжкая ответственность. Поэтому я надеюсь и почти уверен, что до этого не дойдёт. Но для того, чтобы до этого не дошло, мы должны уверить наших противников и весь остальной мир, что мы готовы.
– Вы заговорили про румын, а я заговорил про Севастополь. Здание, на которое в 1944 г. во время освобождения города с Сапун-горы поставили первый алый флаг, было зданием румынской комендатуры. Оттуда разбегались они как тараканы. Отсюда вопрос. Владимир Владимирович однажды назвал Севастополь патриотической столицей, севастопольцам очень это понравилось. Хотя, по моему мнению, есть ещё Сталинград, есть ещё Ленинград, теперь есть Белгород, Донецк и так далее. Как вы считаете, справедливо это или нет третий город федерального значения назвать патриотической столицей?
– Да. Ну, во-первых, не только потому, что история такая. У нас есть города, которые не меньше страдали и не меньше сражались. Но благодаря одному чуду, тому, что в Севастополе сражался, по-моему, поручик, потом капитан граф Толстой, Севастополь стал с первых дней детства чем-то абсолютно внутренним для каждого русского.
Поэтому, даже на Курской дуге, где, наверное, происходили гораздо более страшные и более решительные сражения, там не было Толстого.
– Принимается! Сейчас в обществе не прекращаясь, идёт дискуссия, идёт большой спор патриотического большинства и интеллектуального меньшинства о нарративах искусства – кино, телевидения, театра. Мне интересно кино, как вы понимаете. Вы к кино близки, вы выросли в семье кинокритика, человека, который возглавлял союз кинематографистов практически двадцать лет. С позиции национальных интересов что должно транслировать кино – низы жизни или возвышенность исключений?
– Конечно, возвышенность исключений. Особенно сейчас. Но мне кажется, сейчас это начинается, появилось хорошее кино, появляется его всё больше и больше, не только идеологически хорошее, правильное, с моей точки зрения, но эстетически. И мы помним, что произошло в годы Великой Отечественной войны, когда произошёл гигантский взрыв культуры, в том числе кино, но ещё в большей степени тогда кино было дорогим и не так много фильмов выпускалось. Но сейчас мне кажется, в кино возвращается мощная, духовная и патриотическая струя. Я уже видел несколько фильмов, говорят, ещё появились два или три.
В принципе, нужно просто понять, что социальная наука, особенно массовое искусство, не может быть наднациональным, оно только национальное.
– Я очень хотел спросить ваше мнение по поводу нашей пробы пера в кино – фильма «Тачка цвета крови. Время перемен /притча/». Вы его посмотрели. Два вопроса. Что вы думаете о фильме и стоит ли развивать региональные кино?
– Безусловно, вопрос технологический. Мне фильм понравился, знаете, что я его поддерживаю и буду поддерживать. Здесь надо просто смотреть на эффективность: сколько денег затрачено, какая аудитория охвачена. Я когда-то, когда собирался заниматься кинематографом, я занимался в том числе экономикой кинематографа. Я хотел стать кинематографистом в принципе, но не стал им, хотел стать режиссёром, потому что, мне казалось, что режиссёр – человек, который созидает реальность. Я вынужден был не пойти по этому пути, потому что отец занимал одну из ведущих позиций в киноиндустрии, поэтому я пошёл в другую область и стал создавать реальность в политике, экономике и духе. Но кино, искусство создаёт реальность и создаёт человека.
Главное сейчас в нашей стране и в мире понять, что не бывало – может быть, бывало, но почти не бывало в последние многие десятилетия – влияния духа. Обычно жизнь человека и жизнь общества разделяется очень грубо на три направления: экономика, военная сила и сила духа. Сейчас экономика будет уходить на второй план, хотя нам нужна сильная экономика, но на первый план будет выходить сила духа и военная сила. И сейчас, конечно, кино, в широком смысле этого слова, будет играть гораздо более важную роль, чем оно играло в последние экономические десятилетия.
– Эти экономические десятилетия вернули нашей стране потребность в поиске своего места в мире. В вашем крайнем интервью с писателем из Тобольска, которое мы с удовольствием прочли, вы назвали Сибирь местом, где Россия стала империей. Я знаю, у вас есть большой проект, которым вы давно занимаетесь, – по созданию новой столицы и переносе части функции Москвы туда. Можно в двух словах рассказать нашим зрителям?
– Лет двадцать назад я просто понял, что будущее России на Востоке. Мы тогда затеяли с молодыми коллегами основание Восточного поворота. Что-то из него получилось. Но далеко не всё. Но сейчас, особенно после уже предсказывавшегося небывало резкого обострения отношений с Западом, нам совершенно понятно, что не только нам необходимо, но выгодно, но неизбежно, и чем раньше эта неизбежность наступит, переносить центр нашего духовного, политического и экономического развития на Восток. Это не означает чисто в Сибирь. Это и, конечно же, и Урал, и Сибирь. Тем более что из своих многочисленных исследований я вывел, что самые лучшие русские по человеческому капиталу живут в Сибири.
Там фантастические возможности, там фантастические просторы. Ну а возвращаясь к своим исследованиям и размышлениям, я достаточно рано понял, что Россия стала великой страной только тогда, когда вслед за Ермаком и по велению Ивана, или даже без его грозного повеления, и при царе Алексее Михайловиче, потом при Петре, мы пошли на Восток, получив вот это абсолютно новое ощущение себя в этом огромном пространстве. Никто до сих пор мне не может объяснить, как за 55–60 лет можно было дойти от Урала до Камчатки. Это абсолютно воля Божья! Но это сформировало нас, как нацию. И сейчас настало время просто понять, что, идя в Сибирь или идя на Восток, мы возвращаемся домой.
Я очень долгие годы боролся идеологически с теми, кто говорил, что наша колыбель – это Киев. Колыбель – не Киев. Колыбель – Сибирь. И там фантастические возможности для людей.
Я долгие годы предлагал, уже двадцать лет почти, основать новую столицу на Дальнем Востоке. Писал, что если новый Пётр был жив – это был призыв к Владимиру Владимировичу Путину – он его услышал, а может быть, и нет, он бы основал столицу где-нибудь в районе Охотска или Находки. Но теперь я уже, углубив всю эту тему, понял, что это должно быть в центре Сибири. И там, кстати говоря, благодаря, в том числе и климатическим изменениям, жизнь становится гораздо более комфортной и точно более вольной. И там, повторяю, человек чувствует себя по-другому. Он чувствует и вызов, и возможности.
– Мой следующий вопрос о Сибири, о восточной её части, про город Тюмень. Там услышали призыв Владимира Владимировича о том, что нужно сходить с нефтегазовой иглы. Вспомнили о том, что на территории Тюменской области находится 2 млрд тонн торфа, который может помочь дружественным странам сделать их землю плодородной и тем самым победить проблему мирового голода и выстроить продовольственную безопасность. Этот проект геополитически реален?
– Вы знаете, сейчас у меня большая группа молодых людей заряжена на изучение дополнительных возможностей развития Сибири. Когда-то, когда мы начинали первый Сибирский поворот, шестнадцать-семнадцать лет тому назад, мы выяснили, что там огромные конкурентные преимущества, в первую очередь из-за гигантских водных ресурсов.
Сейчас там появляются дополнительные возможности, в том числе изобилия уже плодородных земель, которые на самом деле не использованы в огромной мере. Развитие Сибирского сельского хозяйства, в том числе на современной основе, может накормить значительную часть Азии. Между прочим, может накормить вододефицитные регионы Центральной Азии, наших соседей, которые страдают и будут страдать от вододефицита, там ситуация в этом смысле почти что не разрешима. Там огромные возможности.
Но Сибирь – это не только огромные сельскохозяйственные и минеральные ресурсы. Мы ещё даже не поскребли по поверхности. Там же ещё огромные залежи редкоземельных металлов в нескольких местах, которые могут изменить довольно существенным образом экономическую картину мира. Там до сих пор недоиспользованы водные ресурсы. Я в прошлом году прошёл две недели по Енисею. Это сказка, это мощь!
Но и главное – там очень сильный народ. Поэтому нужно звать сибиряков в Москву, и как можно больше россиян делать сибиряками, но не способом гулага, а способом привлечения их в замечательные города Сибири, которые, кстати говоря, по мощи культуры уже не уступают центральным русским городам. Слушайте, что такое Красноярск! Как великолепен Новосибирск! То, что академия наук должна быть в Новосибирске, мне абсолютно очевидно. Ну, а у меня, естественно, есть маленькая мечта, что всё-таки новую столицу можно сделать либо где-то в районе Красноярска, либо в Минусинской котловине. Там великолепные места для жизни.
– Мы коснулись того, что Россия может решить продовольственные проблемы Центральной Азии. Насколько я знаю, вы сейчас работаете с Узбекистаном, консультируете лидера, пишите об этой земле. Вы назвали Узбекистан цивилизацией, подавленной историей. Во-первых, хочется понять, что вы имеете в виду. И второй вопрос – какова перспектива российско-узбекского сотрудничества?
– Знаете, я довольно давно, уже лет пятнадцать, по-моему, непрофессионально занимался историей Центральной Азии. И вдруг понял, что вот этот регион, центром которого является нынешний Узбекистан, он, естественно, был совершенно другим, это была и часть Ирана, нынешней Туркмении, нынешнего Таджикистана. И являлся тогда, допустим, с VII по условно XIII век, одним из центров мировой цивилизации.
Просто вот так. Гораздо более развитым, кстати говоря, судя по всему, чем, например, Европа. Впрочем – более развитым центром мировой цивилизации тогда являлся Китай.
В силу не до конца исследованных причин – войны, изменения климата, – эта цивилизация оказалась оттеснена и подавлена на очень долгие годы, но она оставила мощнейшие корни. И то, что мы видим сейчас, как раз в Узбекистане, это оживление на основе вот этих корней мощнейшей цивилизации, которая станет через пятнадцать-двадцать лет одной из важнейших цивилизаций мира. Если посмотреть на те цивилизации, которые будут, я надеюсь, если мы избежим всемирной катастрофы, определять будущее человечества, – одна из них будет центрально-азиатской. Естественно, это не только Узбекистан, но и соседние страны. Но Узбекистан как лидер. И сейчас то, что мне очень нравится в Узбекистане, это то, что они начали на основе этих корней оживлять великое своё наследие. И очень здорово, если мы, русские, сможем помочь новому возрождению Узбекистана, поскольку объективно – это дружественная нам страна и важная для нашего развития цивилизации. Тем более что за времена – 180 лет – нашего похода против англичан, когда русские цари зачем-то заехали туда, до конца это объяснить невозможно, мы в значительной степени слились, русский язык стал одним из главных языков, мы очень много впитали из той культуры. Но и всё-таки, напоминаю нам всем, что когда Ермак пришёл в Сибирь, он нашёл там бухарцев.
– То есть интеграция уже была тогда?
– Уже тогда началась интеграция. Насколько я понимаю, вражды не было, была некоторая конкуренция, но в Сибири настолько много пространств, что, в общем, необходимости не было. Но даже тогда мы уже начали сближаться. И сейчас у нас появилась огромная возможность, тем более что Узбекистану сам Бог велел в условиях нынешнего геостратегического положения быть ближе к России, а нам – опираться на Узбекистан.
– Ну и, опять же, в новейшей истории мы помним 1991 г., как мы помогли Узбекистану сохранить государственность, потому что наши военные базы не дали разгуляться радикалам, позже наши военные помогли в узбекско-таджикской истории, 15-я бригада специального назначения, которая потом и Таджикистан спасла. Да и согласно исследованию ЮНИСЕФ, 52 процента узбекской молодёжи углублённо изучает русский язык и своё будущее связывает с Россией. Это же дорогого стоит! Это не Украина, Грузия, не Киргизия и так далее.
– Давайте исходить ещё из другого, не только из этих взаимных дружественных чувств. На территории бывшей Российской империи существует очень мало стран, регионов, имеющих действительно глубокую корневую историю. Первое, конечно, это Россия. Украина такой корневой истории не имеет. Там была Киевская Русь, но потом она была сметена и разметена волнами нашествий. И мы сейчас видим, что оказалось, на Украине нет государствообразующего класса. Вообще. Практически что-то похожее есть в Таджикистане, в Туркмении. Даже в Армении, которая является первой христианской страной на территории бывшего Советского Союза, вообще, может быть, первой христианской страной в мире, нет такой глубокой истории и памяти государственности. Поэтому Узбекистан может стать одним из главных центров притяжения на территории бывшей Российской империи. Естественно, дружественным России. В противном случае, учитывая все географические и геополитические обстоятельства, нашим узбекским друзьям будет трудно выжить. Ну и нам без них тоже будет плохо.
