Максим Трудолюбов

| Ведомости

Когда мы говорили и писали, что беспринципность и безыдейность — характерные свойства российской элиты, Владимир Путин, вероятно, был с нами согласен. И не только был согласен, но, как теперь видно, хотел эту ситуацию изменить.

Внешняя политика России тоже рассматривалась как безыдейная, то есть «прагматичная», основанная на разовых сделках. Это обстоятельство политиками других стран рассматривалось как позитивное. Но Путин, вероятно, и эту ситуацию хотел изменить — сделать политику «ценностной». Такой политикой, которая способна внушать уважение хотя бы какой-то части общества внутри страны и в мире.

Происходящее вокруг Крыма многое меняет во внутренней российской ситуации. На поверхности перемен пока не видно, но они будут, потому что российские руководители завершают переход к политике, основанной на ценностях и убеждениях.

А для того чтобы политика стала ценностной, нужно выбрать искомые ценности, написать соответствующий девиз на щите и выйти с ним на бой с мировым злом. Руководители Кремля, возможно, просто не знали, какой именно написать девиз. Да и зло, с которым сразиться, тоже нужно было выбрать.

Суверенитет и традиционная семья — это лозунги, которые в последние годы звучали постоянно. Их вводили в оборот именно как попытку ценностной перезагрузки российского общества. Наверное, это достижимая цель — можно искусственно создать консервативную повестку дня и объяснить людям, что они теперь чтут традиции. Но зло, против которого борются защитники суверенитета и семьи, — ино­странные агенты и геи. А это какое-то недостаточное зло. Как-то странно идти в сражение за традиционную семью.

Вероятно, нужен другой лозунг. Если и наследие предков, то не в виде старых убеждений, а в виде территорий, которые когда-то входили в Российскую империю. Возвращение отнятого наследия — высокая идея. Есть люди, которые с уважением отнесутся к такой цели.

Лидеры, которые ведут к такой цели, тоже могут получить свою долю уважения. Элита всюду служит образцом поведения для общества. Если наверху «все можно», то все остальные будут вести себя соответственно: будут пытаться урвать где можно. А если у элиты есть сверхзадача, заставляющая высокопоставленных людей ограничивать себя, то граждане легче сплотятся вокруг идей и будут с готовностью идти на жертвы. Собственно, это последнее и нужно Кремлю: готовность к жертвам.

Ограничения для элиты могут последовать — их могут обеспечить санкции. Трудно по-настоящему поверить в то, что игровая, манипулятивная политика нулевых — в прошлом. Но чтобы поверила значительная часть «молчаливого большинства» граждан, политика не обязательно должна быть искренней.

Достаточно видеть, что власть делает те самые вещи, о которых раньше кричали только люди крайних взглядов, у которых была лицензия на публичную демагогию, но не было разрешения становиться реальными политиками (Юрий Лужков, Владимир Жириновский). Достаточно знать, что олигархов европейцы вытесняют из Европы и те возвращают активы в Россию.

Что не способен сделать инвестиционный климат, то сделает начальство — покажет, куда вкладывать. Что не способны сделать призывы к патриотизму, «национализации элит» и деофшоризации бизнеса, то сделают внешние условия. Не хотите быть патриотами сами — жизнь научит. На это, вероятно, сделана ставка. Это и есть искомая идейность, хотя добровольной ее не назовешь.

Трудно только тем, у кого идеи — добровольные, и еще труднее тем, у кого они не только добровольные, но и другие.