Федор Лукьянов

| Огонек-Ъ

Ну вот и свершилось. Проигнорировав все просьбы, призывы, предостережения, угрозы западных стран, Москва включила Крым и Севастополь в состав Российской Федерации. До последнего момента, буквально до выступления Владимира Путина с внеочередным посланием Федеральному собранию, многие политики, дипломаты, комментаторы на Западе не могли поверить, что это произойдет. Даже когда на полуострове уже вовсю шел референдум, результат которого представлялся неизбежным, продолжала циркулировать версия о том, что, мол, глава российского государства просто поднимает ставки, хочет использовать волю населения Крыма как козырь в некоем геополитическом торге.

Нежелание признать очевидность была связана с тем, что с конца 1980-х годов в Европе и Соединенных Штатах привыкли — как бы ни упиралась Москва, в какой-то момент она останавливается у самой линии, оставляя пространство для компромисса. И отношения с Западом сами по себе считаются ценностью, которую нужно беречь. Так было даже в моменты наивысшего до сих пор напряжения — в 1999 году, когда премьер-министр Евгений Примаков развернул самолет над Атлантикой, узнав о начале бомбардировок Югославии, и в 2008-м, когда российские танки прошли Рокский туннель, чтобы защитить Южную Осетию от попыток Тбилиси «навести конституционный порядок». Сейчас Россия действует, не обращая внимания на издержки, а значит, прежней модели отношений с ведущими западными партнерами больше не будет. Но, значит, ее не будет и с восточными, ведь мировая система тесно взаимосвязана.

Как встречает мир новую Россию и что он собирается с ней делать? Попробуем разобраться.

Начнем с главной державы мира — Соединенных Штатов. Вся эта коллизия подтвердила старую истину: если ты не хочешь заниматься внешней политикой, она сама тобой займется. Администрация Барака Обамы вяло реагировала на украинский кризис, долго ограничиваясь общими увещеваниями и жестами отдельно взятых любителей продвигать демократию, наподобие заместителя госсекретаря Виктории Нуланд. Со времени кавалерийской атаки неоконсерваторов во главе с Джорджем Бушем, пытавшихся открыть Киеву ускоренный путь в НАТО в середине 2000-х, Вашингтон очень надеялся, что дальнейший патронат над проблемной страной возьмет Европейский союз, ему и отдали инициативу. Америка сосредоточилась на других регионах, прежде всего Восточной Азии и Ближнем Востоке. Выдающиеся усилия ЕС в 2013 — начале 2014 года увенчались тем, что происходит на Украине сегодня. И теперь США приходится заниматься уже последствиями великолепной европейской дипломатии — острейшим международным кризисом с активным участием России, по-прежнему ядерной сверхдержавы.

Вашингтону, понятное дело, важна не Украина сама по себе, а нежелательный прецедент открытого бунта против тех правил поведения, которые установились два с лишним десятилетия назад. Столь яркого и однозначного их отвержения, как в случае с интеграцией Крыма в Россию, еще не было. Теперь Соединенным Штатам предстоит решать задачу, в которой задано несколько базовых условий.

Первое — необходимость твердо продемонстрировать, что пересмотра итогов холодной войны США не допустят. Это важно, поскольку вся ныне действующая международная практика во многом построена на признании того факта, что именно американцы выиграли системное противостояние и потому имеют право кроить мировую ситуацию под себя.

Второе — нужно сохранить возможность оперативного взаимодействия с Москвой, поскольку она по-прежнему обладает немалым влиянием там, где у Вашингтона большие интересы. Ближний и Средний Восток, пространство наиболее интенсивного пересечения США и России в последние два-три года, остается зоной повышенной взрывоопасности, и получить там Россию в качестве постоянного и последовательного оппонента Соединенным Штатам не хотелось бы.

Третье — США не могут не учитывать долгосрочной перспективы того, что отмежевание Запада от России приведет к ее ускоренному сближению с Китаем, а потенциальным главным соперником Америки на будущее считается именно он. До сих пор в Вашингтоне исходили из того, что сама Москва не допустит своего превращения в младшего партнера Пекина. Но в изменившихся обстоятельствах поворот практически неизбежен. Так что, скорее всего, через некоторое время в американских рассуждениях о необходимости наказать Россию за «агрессию» появится и дополнительный элемент — напоминание о том, что российский альянс с КНР крайне нежелателен для Америки.

Сочетание этих трех направлений определит баланс принимаемых мер — суровость и охват санкций и степень гибкости при их применении. Есть факторы и более субъективные — предвыборные интересы конгрессменов (осенью промежуточное голосование) и общая репутация Обамы (обвиняют в слабости и нерешительности), которому надо показать свою дееспособность. Поскольку экономически США довольно мало зависят от России, от них можно ожидать достаточно решительных санкций финансово-экономического характера, которые должны продемонстрировать, кто по-настоящему контролирует мировую экономику.

Европа в положении, противоположном американскому. Она уже явила миру свой полный политический провал как игрока на внешнем поле, при этом экономическая взаимозависимость с Россией велика. Старый Свет может оказаться в числе главных проигравших от кризиса. Под давлением Соединенных Штатов, которые раздражены несостоятельностью ЕС, ему, возможно, придется вводить против Москвы взаимно невыгодные и губительные для собственной экономики санкции, а еще брать на себя львиную долю расходов по спасению Украины от краха. Самостоятельные амбиции Евросоюза, скорее всего, окончательно похоронят, он вернется под американскую крышу, что закрепят договоренностями о Трансатлантическом торговом и инвестиционном партнерстве на условиях США. Особенно рискует Германия, для которой украинский кризис стал дебютом в качестве не просто политического лидера, но и настоящего фронтмена Европы. Сам факт того, что держава такого калибра, привыкшая к теневой роли, вынуждена выступать публичной заводилой антироссийской кампании, показывает, что евросоюзовский механизм работает очень неэффективно.

Еще одним неудачником является Япония. За год пребывания у власти премьер-министр Синдзо Абэ приложил массу усилий для налаживания отношений с Владимиром Путиным, и лед явно тронулся. Сейчас все идет прахом — Токио вынужден проявлять солидарность с остальными членами «семерки» и жестко критиковать Москву, хотя для японцев сближение с Россией в Азии куда важнее, чем судьба Украины. И им российский дрейф в сторону Пекина представляется просто жизненно опасным. Отчасти — хотя в гораздо меньшей степени — японские сложности из-за Украины свойственны и Южной Корее, другому опорному союзнику США в этой части мира.

Китай в явном выигрыше. Его позиция, как всегда, образец сбалансированного прагматизма. Официально поддержать Москву не можем, поскольку в правовом плане все это сомнительно, но понимаем, почему России пришлось так поступить, и готовы на обширную неформальную и экономическую поддержку. Пекину, безусловно, не хочется, чтобы Москва потерпела поражение в схватке за Украину, поскольку оно будет означать усиление США, основного оппонента. И Китай охотно использует представившуюся возможность, чтобы активизировать заявляемый Кремлем поворот на Восток. Пекину важно добиться начала инфраструктурной переориентации Москвы на Азию, поэтому он с удовольствием профинансирует проекты, которые стратегически привяжут Россию к КНР. Иными словами, Китай рассчитывает, что к 2020-м годам, когда стратегическое соперничество с Соединенными Штатами, вероятно, материализуется в военно-политическую форму, Россия не имела бы люфта и оставалась на стороне соседа. Отдельная задача — добиться поддержки Москвы в территориальных спорах в Азии и не допустить сближения России и Японии.

Третий мир смотрит на происходящее с некоторым изумлением, но рассчитывает поживиться. Буквального повторения ситуации холодной войны, когда сверхдержавы щедро оплачивали лояльность, не предвидится, но появление в лице России силы, жестко противопоставленной Западу, многим представляется интересным. Большая часть населения Земли устала от отсутствия альтернативы. Россия не дождется признания своих действий, но и может рассчитывать, что никакой полной блокады в случае дальнейшего обострения с Западом организовать не удастся. Развивающиеся государства теперь отказываются ходить строем и стараются использовать раздоры грандов для укрепления собственных позиций. Занимательно заявление президента Аргентины Кристины Киршнер, которая поддержала крымский референдум, понятное дело, сопоставив российскую интеграцию полуострова со стремлением Буэнос-Айреса забрать в свою юрисдикцию Фолклендские острова. Подобная экстравагантная поддержка от удаленных стран возможна, но на суть дела она не повлияет.

Особняком стоит Иран. Он рассчитывает на быстрый рост связей с Россией, которые до сих пор ограничивались нежеланием Москвы идти на обострения с Западом. Вся ближневосточная палитра может преобразиться, если Россия начнет в еще большей степени, чем до сих пор, оппонировать политике США и их союзников. Вообще, появляется возможность капитализировать то заметно выросшее реноме, которое Москва набрала за время сирийского конфликта и за счет своей принципиальности по этому вопросу. Многие арабские страны прощупывали, намерена ли Россия выступить в регионе противовесом Америке, растерявшей часть авторитета, но до последнего времени не находили решительной поддержки. Теперь намерения России могут измениться. Индикатором того, что Москва готова серьезно пересматривать политические отношения с Соединенными Штатами, станет судьба транзитного пункта НАТО в Ульяновске. Пока, несмотря на накал страстей, ни одного слова о замораживании не прозвучало ни с одной стороны.

Альянс может, кстати, обрести новый смысл, который он так и не смог найти после распада СССР. Антироссийская мобилизация, к которой призывают восточноевропейцы, способна на время вдохнуть привычную жизнь в военный блок. Содержание статьи 5 о коллективной обороне становится понятным — на случай российской агрессии. Правда, рецидив холодной войны не изменит финансового положения стран-союзниц, тратить большие деньги на оборону никто не готов. Так что воинственными заявлениями и символическими актами дело может и ограничиться.

Кстати, расширение НАТО едва ли вероятно. Оно шло так гладко в 1990-2000-е именно потому, что реальные гарантии безопасности новым странам были не нужны, скорее психологические. И можно было принимать другие государства, не опасаясь, что из-за них придется рисковать. Сейчас ситуация совсем другая, принятие Украины, Молдавии или Грузии возлагает на натовские государства обязанность вступать за них в военное противостояние с Россией, а этого не нужно никому. Другое дело, что активизация военного сотрудничества с постсоветскими странами практически неминуема.

Как крымская кампания повлияет на будущее СНГ, на интеграционные проекты и политику бывших союзных республик — отдельная большая тема. Если же смотреть на глобальный мир, то украинская драма воспринимается парадоксально. Сама по себе она — при всем уважении к народу Украину и странам, которые активно участвуют в ее политике,— совсем не центральная для мира. Но она стала квинтэссенцией всех проблем глобального устройства. От противоречий между базовыми принципами Устава ООН (самоопределение vs территориальная целостность) и двойных стандартов до отсутствия в мире равновесия, торжества медийной картинки над реальностью и правового хаоса. Россия оказалась в центре всего этого клубка-XXI. Центральная роль не всегда самая выигрышная, зачастую центровой становится получателем всех возможных шишек. Но Москва стремилась вернуться на такую позицию с начала 1990-х. И вот мечта сбылась.