Сергей Караганов

| Российская Газета

Главным в новой комплексной азиатской стратегии России должно стать убыстренное и масштабное развитие российской Азии — Сибири и Дальнего Востока

В начале XXI века от того, сможет ли Россия стать полноценной тихоокеанской державой, зависит столь необходимое большинству русских ощущение себя гражданами державы, признаваемой за великую. Но еще более — ее реальная безопасность и благополучие.

*****

Исторически Сибирь и Дальний Восток служили тылом в соревновании или конфронтации с Западом. Изредка — фронтом в противостоянии с Японией или Китаем. Главные же для Москвы события почти всегда развивались в Европе, иногда на юге, но опять же в конкуренции с Западом.

Во многом из-за евроцентризма, а еще — из-за экономической разрухи и разрухи в головах в 1990-е гг. Россия пропустила первые волны экономического роста новой Азии, предоставлявшего и продолжающего предоставлять огромные возможности развития в первую очередь для Восточной Сибири и Дальнего Востока. А саму Сибирь продолжала рассматривать как довесок иногда даже досадный и обременительный к европейской России.

Сыграла злую шутку и тысячелетняя привычка видеть во внешнем мире преимущественно источники угроз, но не возможностей. Такой взгляд доминировал и до самого недавнего времени в отношении Китая. Его обыденное, да и во многом и элитное сознание рассматривало если не как прямую военную угрозу, то как угрозу демографического порабощения. И это несмотря на то, что китайцев в современной России меньше, чем при царях. Их сейчас даже меньше, чем немцев.

Представление о китайской угрозе навязывали и продолжают навязывать США и соседи Китая — Южная Корея и Япония, опасающиеся усиления Китая в результате получения широкого доступа к ресурсам Востока России. И взаимного геополитического усиления двух стран из-за политического и экономического сближения. Настаивали на безальтернативности экономического евроцентризма для России и европейцы, чтобы усилить свои позиции в торге и соревновании.

«Угроза» со стороны весьма дружественного и поддерживающего Россию Китая существует — мягкого подчинения первой второму, в соответствии с многотысячелетней китайской традицией подчинения сопредельных стран, но не их завоевания. Но такой сценарий возможен в случае стагнации и деградации внутри и изоляции России на других геополитических направлениях. Так что почти все в руках России. Если страна выйдет не побежденной, а договорившейся о новом модус операнди с Западом из нынешнего кризиса и запустит наконец механизмы внутреннего развития и реформ, суверенитету и самостоятельности нашей страны Китай угрожать не будет. Две страны будут усиливать друг друга.

Экономическая ориентация на новые азиатские рынки долгие годы рассматривалась интеллектуально отсталой, привыкшей к некритическому потреблению всего западного, российской элитой как отход от европейского пути развития. Эти опасения подпитывались призывами еще более простоватых российских коммунистов «повторить» неповторимый китайский путь развития.

Я и многие мои молодые коллеги, несмотря на свою более чем однозначную европейскую культурную ориентацию, а может, именно благодаря ей — ведь в российском менталитете «европейскость» означает рациональность, устремленность к выгоде, успеху — многие годы ратовали за частичную экономическую переориентацию России на поднимающиеся рынки Тихого океана и Азии. В первую очередь — через убыстренный подъем и новое освоение Сибири и Дальнего Востока.

Наша убежденность основывалась прежде всего на анализе потребностей их рынков, выявившего появление у России ряда конкурентных преимуществ, которых у нее не было. Призывы, доходившие до предложений основать третью столицу России на берегу Тихого океана (что, безусловно, сделал бы Петр, живи он сейчас), долгие годы встречались в штыки. Нас обвиняли в антиевропеизме и в попытках пустить Россию по китайскому пути. Долгие годы твердили, что Китай вот-вот надорвется, а то и взорвется.

Но наши усилия, как и работа других коллег, лидеров бизнеса, не прошла втуне. Поворот в 2011-2012 гг. начался. Хотя и медленно, и пока не очень решительно и эффективно.

В России поняли выгодность и перспективность азиатских рынков. Начинают осознавать, что выходить на них нужно не через «новую индустриализацию» Сибири. А через производство и поставки на азиатские рынки групп товаров, по которым у России есть конкурентные преимущества и на которые в регионе увеличивается спрос. Это — энергия и энергоемкие товары, сырье и полуфабрикаты высокой степени переработки, и, может быть, главное — водоемкие товары — химволокна, продукция целлюлозно-бумажного комплекса, многие виды продовольствия. Производство которых может и должно быть весьма высокотехнологичным, тянуть за собой соответствующие отрасли машиностроения.

В 2012 г. президент Путин призвал «поймать китайский ветер в паруса российской экономики». Объявил развитие Сибири приоритетом на весь XXI век. Бюрократия зашевелилась.

Но первые итоги работы собственно правительственных органов были обескураживающими. Созданное в 2012 году Министерство по развитию Дальнего Востока выпустило концепцию до боли нереалистичную, затратную, напоминавшую худшие советские образцы.

К лету 2014 года правительство и новое руководство минвостокразвития сформулировало (хотя и не утвердило окончательно) весьма прогрессивную концепцию развития с опорой на создание первоначально небольшого числа территорий опережающего развития для привлечения иностранного и частного российского капитала, развития производства на основе государственно-частного партнерства.

Ставка делается на сферы, где у России есть конкурентные преимущества, на ударное привлечение капитала из всей Восточной Азии, а не только Китая.

Но движение вновь замедлилось из-за бюрократической конкуренции и неразберихи. Подвисло, казалось бы, уже утвержденное решение о переносе на Дальний Восток ряда министерств и офисов госкорпораций. Такое де-факто создание третьей столицы призвано было не только оставить в регионе большие налоги, но и дать мощный сигнал местным и зарубежным элитам.

Министерству, насколько известно, до сих пор не утверждена в принципе переданная ему функция координации всех федеральных органов на подведомственной территории. Да и сама зона ответственности вызывает вопрос. От Дальнего Востока отрывается Восточная Сибирь, оставшаяся в ведении других министерств. Хотя, объективно политически, экономически, исторически, это — один регион, который должен быть ориентирован на новые азиатские рынки. Непонятно, будет ли отдельно администрироваться Северный морской путь. Но главное, похоже, что и курирующему вице-премьеру, и министерству не хватает административной мощи, чтобы пробить бюрократию. А оттуда, где у нас решается все, — достаточно мощных сигналов не поступает. Отвлек руководство страны от развития восточных территорий (хотя и убыстрил сближение с Китаем) европейско-украинский кризис, приведший, в частности, к перераспределению ресурсов в пользу, в частности, Крыма.

При этом конфронтация вокруг Украины объективно еще более остро ставит и без того давно назревший вопрос о целесообразности частичной экономической и внешнеполитической переориентации, на бассейн Тихого океана, на развитие прилегающих к нему российских регионов.

Хотя теперь, пишу об этом с грустью и беспокойством, этот поворот может происходить не в дополнение, а во многом за счет экономического и политического сближения с Европой.

Запад не смог себя заставить отказаться от проведения в отношении России «версальской политики в бархатных перчатках» — от систематического наступления на ее сферы жизненно важных интересов. Когда-то такая политика, правда, «без бархатных перчаток», привела к предсказуемому взрыву реваншистских настроений в Германии и ко Второй мировой войне за одно поколение. Теперь — к трагедии народа Украины, превращенного этой политикой в «пушечное мясо» геополитической борьбы. Европейцы пока не пошли на предлагавшееся Россией кардинальное экономическое и гуманитарное сближение, а продолжили двигаться в русле политики «холодной войны». И проиграли. В том числе и показав себя России и другим странам несамостоятельными и ненадежными партнерами.

Кроме очевидных прямых экономических выгод, поворот на Восток несет и существенные косвенные выгоды — укрепление конкурентных позиций как с точки зрения потенциального экспорта энергоносителей, так и выхода на новые рынки продукции высоких технологий, потенциального встраивания в новые технологические цепочки. В Европе России почти нигде встроиться в такие цепочки не удалось. Рынок развивался медленно, был занят, перенасыщен.

Создание с местными производителями, прежде всего с Китаем, но и с Южной Кореей, возможно, Японией, Сингапуром ряда производств сложных товаров, прежде всего линейки гражданских самолетов, атомных блоков, оборудования для добычи нефти и газа, современного судостроения, ряда видов вооружений позволит стране выйти на более высокий технологический уровень, укрепить суверенитет.

Частичная переориентация на Восток выгодна и потому, что впервые в истории в регионе начинает создаваться внешнеполитический «запрос» на Россию. «Размораживание» старых конфликтов в регионе, появление новых линий напряжения из-за подъема Китая, действий США по удерживанию Пекина в старых геополитических рамках через подкачивание конфликтов по его периферии — все это создает возможности и необходимость для активной дипломатии России, которая является относительно нейтральным для региона игроком. Имеет возможности для увеличения как пассивного влияния — через привлечение к развитию своих восточных регионов разных игроков, не заинтересованных в доминировании и еще большем усилении Китая, так и усиления активного влияния — через инициативную дипломатию, по качеству и «весу» которой наша страна пока превосходит всех региональных игроков, кроме, возможно, США.

Существует возможность вновь инициировать создание в восточноазиатском регионе многосторонней системы безопасности и сотрудничества. Весьма вероятно, что существует возможность расширения и активизации ШОС, в том числе ее военно-политической составляющей. В Китае, во всяком случае во внутренних дебатах, уже не настаивают на оставлении за ШОС преимущественно экономических функций, выгодных Пекину в силу его преимуществ в этой области.

Качественная активизация российской политики на Востоке должна быть нацеленной, в отличие от политики европейской, сохранившей в себе прорастающие на глазах ядовитые семена прошлой многовековой вражды, непреодоленной «холодной войны», на выигрыш для всех. Что весьма близко внешнеполитическому мышлению Китая и близких ему цивилизационно стран. Она не должна быть направлена на разжигание конфликтов, чем, похоже, занимаются США. Что, впрочем, не помешает России пользоваться разногласиями. Но для того, чтобы поставить себя на роль посредника и организатора решения в урегулировании конфликтов, а не их эскалации.

В регионе уже существует довольно развитая система диалогов, в центре которой стоит АСЕАН. Россия в последние годы активно подключилась к ним, нарабатывая опыт общения и доверие.

До сих пор Россия не сумела увязать проект Евразийского союза с сибирско-дальневосточным проектом. Складывалось впечатление, что евразийский и сибирско-дальневосточный проекты конкурируют. Кризис вокруг Украины доказал дорогой ценой для народа этой страны и ранее очевидное — Украина или то, что от нее останется, — вряд ли может стать частью евразийского проекта. Думаю, не сможет она стать и частью проекта Евросоюза. Если она выживет, то только если станет частью совместного проекта России и ЕС. Теперь, когда ясность наступила, пусть и немалой ценой, необходимо и экономически, и политически, и интеллектуально увязать проект ЕврАзЭС с сибирско-дальневосточным, с родственными китайскими, южнокорейскими проектами и интересами.

В регионе огромное количество возможностей для сотрудничества. От совместного под российским контролем освоения Северного морского пути через увязывание и взаимодополнение российских транспортных коридоров с китайской концепцией нового шелкового пути до налаживания многостороннего сотрудничества в борьбе с последствиями природных и техногенных катастроф, которым Восточная Азия подвержена в наибольшей степени.

Но главным в новой комплексной азиатской стратегии России должно стать убыстренное и масштабное развитие российской Азии — Сибири и Дальнего Востока. Которое, когда, наконец, начнется всерьез и станет главным российским проектом не только на весь XXI век, как обещал В.В. Путин, но на ближайшие десятилетия, потянет за собой и решение проблемы оттока населения из региона.

Жаль, что проект, задуманный не как альтернатива, а как продолжение и развитие русского «европейского», модернизационного, устремленного в будущее проекта выглядит ныне как альтернатива. Но тем более нужно использовать окно возможностей для его сверхэнергичного развития. Существует между тем реальная угроза, что навязанная России и подхваченная ею конфронтация на Западе в очередной раз отвлечет от этого и других перспективных направлений развития.

Повторюсь: в первой четверти XXI века движение к Азии — это движение к развитию, процветанию и модерну. Т.е. ко всему тому, что в русском сознании всегда ассоциировалось с понятием «Европа». И это движение не может и не должно ассоциироваться с уходом от европейского в русской культуре и самосознании. Европа, когда преодолеет нынешний кризис, все равно останется нашим важнейшим партнером. А у нее на востоке будет не периферийная или «полуазиатская» страна, а великая европейско-тихоокеанская держава.