Газета.ru

Ф.А.Лукьянов

Как бы ни относиться к Уго Чавесу, личности, мягко говоря, весьма противоречивой, невозможно отрицать, что полтора десятилетия его правления Венесуэлой значительно повысили международное внимание к Южной Америке.

На некоторое время создалось впечатление, что зажигательный левый пафос и антиамериканский настрой, которые отличали Чавеса, станут лейтмотивом всей политики на континенте.

Тем более что жители государств региона к началу XXI века устали от тягот неолиберальной политики экономического оздоровления, а в Вашингтоне на протяжении большей части 2000-х годов управляла администрация Джорджа Буша, своим курсом оттолкнувшая даже многих из тех, кто в принципе лояльно относился к Соединенным Штатам.

Пик влияния Уго Чавеса пришелся на середину 2000-х, когда, кроме всего прочего, крайне благоприятная конъюнктура на рынке углеводородов позволила Каракасу не считать деньги на реализацию больших планов президента. Венесуэла щедро поддерживала симпатизирующих ей соседних лидеров. Но и без того харизма венесуэльского президента с лозунгом «социализма XXI века» играла на руку его единомышленникам в Боливии, Эквадоре, Никарагуа, влияла на атмосферу в Аргентине или Парагвае. Но даже тогда стали понятны естественные ограничители. Наиболее влиятельные государства-соседи, прежде всего Бразилия (президент Лула обладал в левоориентированной среде уж никак не меньшим авторитетом, чем Чавес), разделяя общие устремления к справедливости, никак не собирались поддерживать радикализм.

Ни поход Каракаса против Вашингтона, ни стремление изменить политическую ситуацию в Колумбии, едва ли не последнем оплоте влияния США в этой части мира, не вызвали энтузиазма умеренных режимов.

Экономическая модель «боливарианцев» не могла стать образцом: помимо перераспределения доходов, полученных от добычи сырья, она мало что предлагала.

Но самое главное: в чистом виде идеологический курс, а Чавес исходил именно из идеологии, в начале XXI века уже не работал. Мир слишком усложнился по сравнению с серединой ХХ века, и повторить опыт Острова свободы Венесуэла не могла ни при каком раскладе. Большого внешнего патрона, которым для Кубы был Советский Союз, у Каракаса не было, все попытки опереться на Россию и Китай должны были убедить Чавеса только в одном: ни та ни другая страна не собираются отстаивать идеалы, хотя охотно поддержат риторику, дабы приобщиться к тучному в какой-то момент венесуэльскому рынку. Успеха с левоориентированной политикой добиваются государства, та же Бразилия или Чили, которые как раз не перегибают палку, маневрируя между крайностями и поддерживая ровные отношения со всеми. Конфронтационный курс, который мог приносить дивиденды в годы «холодной войны», сейчас неэффективен. И влияние Чавеса начало убывать не только из-за экономических проблем или его болезни, но и по этой куда более общей причине.

Уход Уго Чавеса, конечно, изменит политический климат в Южной Америке. Даже если его соратникам удастся сохранить власть, что будет непросто без пассионарного команданте, курс с неизбежностью будет становиться более умеренным и мягким.

Вероятнее всего, наследники Чавеса постараются снизить накал противостояния с Соединенными Штатами, тем более что Барак Обама достаточно гибок, чтобы не сразу начать грубо давить на Каракас. Если победит правая оппозиция, то отношения с Вашингтоном, естественно, быстро разморозятся, хотя резкий разворот обратно к приватизации в пользу иностранного капитала едва ли возможен: отменить разом все наследие Чавеса, весьма популярное среди большинства населения, не получится.

Пересмотрены или скорректированы могут быть отношения с соседями, которые пользовались щедростью Уго Чавеса, впрочем, если новые власти (даже правые) будут действовать расчетливо, они постараются избежать демаршей и разрывов. Это просто нецелесообразно. Особенно интересно, что дальше будет с Кубой. Венесуэла выступала в последнее десятилетие крупным спонсором Гаваны, между двумя странами установились примечательные отношения — экономическая подпитка со стороны Каракаса в обмен на идейно-политическое благословение братьев Кастро. Кубинский режим, конечно, переживал и не такое, демонстрируя удивительную устойчивость, однако перед Кубой встает очередная серьезная проблема.

Возможно, исчезновение венесуэльской поддержки заставит кубинское руководство, которое недавно продлило себе срок правления еще на пять лет, пойти на какие-то внутренние перемены.

Российско-венесуэльские отношения, вероятно, будут возвращаться к норме. Эксклюзивность 2000-х годов, когда две очень далекие друг от друга в прямом и переносном смысле страны оказались чуть ли не главными союзниками, безусловно, была аномалией. Ее причиной было личное отношение Уго Чавеса, который видел в современной России облегченную версию СССР и рассчитывал использовать ее влияние для своих идеологических целей. Москва охотно поддерживала это впечатление, но за рамки риторики не шла — ее интересовал бизнес. Пока у Каракаса хватало денег, все развивалось очень бойко, когда они начали иссякать, энтузиазм с российской стороны тоже поубавился.

Тот факт, что на похороны Чавеса собираются его деловые партнеры — Игорь Сечин, Сергей Чемезов и Денис Мантуров, но не едет политическое руководство, еще раз подчеркивает, что именно Москва считала важным в отношениях с Венесуэлой.

Политически Россия и Венесуэла особенно тесно совпали на пике российско-американского обострения второй половины 2000-х. Чем больше Вашингтон внедрялся на постсоветское пространство, стремясь превратить Грузию в свой идейный форпост, тем активнее Москва дружила с Чавесом под боком у Соединенных Штатов. Апофеозом стало признание Каракасом независимости Абхазии и Южной Осетии, Венесуэла стала единственной значимой страной, которая на это пошла, и, как представляется, Россия недооценила этот жест, восприняла его как само собой разумеющийся.

Как бы ни складывалась политическая ситуация в Венесуэле после Чавеса, Россия будет утрачивать имидж особенного, нерядового партнера.

Если победит правая оппозиция, этот процесс пойдет быстрее, если наследники Чавеса — медленнее. Но в любом случае Москва станет «одной из», ей придется, если она захочет, конкурировать за доступ на все более общих основаниях. В этом нет ничего странного или удивительного: сама Россия не стремится к глобальной экспансии, она использует возможности, когда они появляются, но, если их нет, не намерена предпринимать сверхусилия в другом полушарии. Эпоха Чавеса останется ярким, но изолированным эпизодом в отношениях Москвы и Каракаса.