Сергей Глазьев: Война печатных станков
Богаты те страны, которые умеют навязать другим использование своих денег.
Тот факт, что в теме нашей конференции прозвучало слово «деньги», означает, что мы стали обсуждать взрослые вопросы. Много лет назад в эпоху меркантилизма считалось, что источником денег и богатства является международная торговля. Затем в течение почти двух столетий люди жили с уверенностью, что основой могущества является рост промышленности, а позже – развитие научно-технического комплекса.
Сейчас же у многих создается ощущение, что на самом деле источником денег является печатный станок. Поэтому самые богатые те экономические субъекты, в том числе и в мировой политике, которые умеют навязать другим использование своих денег.
Если взглянуть на такое событие, как кризис американской пенсионной системы, то можно убедиться в том, что количество денег зависит не от того, сколько и как их сберегают. Сами пенсионные сбережения зависят от того, как эти деньги эмитируют на поддержку пенсионных обязательств.
Мы действительно сегодня оказываемся в поле конкуренции мировых печатных станков. Поэтому влияние центров денежной эмиссии на соотношение самых разных сил становится ключевым. Ситуация, когда мы живем в открытой экономике, подчинена либеральной глобализации, развитие любой страны определяется сочетанием внутренних и внешних источников предложения денег.
С учетом этой реальности можно заметить, что наша экономика в течение последнего двадцатилетия находится в маргинальном состоянии. Потому что мы почти полностью эмитировали наши деньги под предложение иностранной валюты для прироста валютных резервов. Иными словами, в развитии нашей экономики ключевую роль играли внешние источники – будь то спрос на наше сырье или предложения иностранного капитала.
Следствием такой зависимости стали очевидные для всех проблемы нашего экономического состояния.
Это прежде всего сырьевая специализация, потому что экономика развивается в тех направлениях, откуда приходит спрос. А он приходит от тех, у кого есть иностранная валюта. Таким образом, отечественная экономика становится ориентированной на экспорт, и в основном сырьевой.
Второй проблемой становится доминирование иностранного капитала на фондовом рынке. Потому что в течение длительного времени большинство операций совершались в пользу иностранных субъектов.
Третьим закономерным следствием можно назвать офшоризацию экономики. Это вполне закономерно – если денежные источники в основном за границей, то ей надо к этому приспосабливаться и уходить в офшорные зоны, где легче работать с мировым капиталом.
И, наконец, последнее следствие. Это утрата внутренних источников развития.
Примечательно, что в острой фазе финансового кризиса все эти слабости российской экономики четко обозначились.
Мы показали самое рекордное в мире падение фондового рынка – в три раза.
Примерно то же можно сказать о ВВП и промышленности – в острой фазе кризиса только Украина и бывшие прибалтийские республики выглядели хуже нас.
В этом и проявилась слабость отечественной экономики, которая генерировала свои деньги под иностранный спрос на сырье и иностранные инвестиции.
Из такой ситуации надо было переходить к внутренним источникам кредита как основным. И на какое-то время внутренний источник стал доминирующим, и это соотношение сохраняется до сих пор. Впервые в течение года мы наблюдаем, что рефинансирование коммерческих банков за счет эмиссий Центрального банка стало главным каналом денежного предложения в экономике.
Но вместе с тем сохраняются количественные ограничения, внешняя зависимость и ситуация, когда кредиты на российском рынке дороже, чем те, которые предлагают зарубежные источники. Однако все эти сложности возникают уже в новых условиях.
Что касается зарубежных источников, то надо заметить следующее. В течение последних трех лет денежная база ведущей финансовой четверки – США, Англии, Евросоюза и Японии – увеличилась (в каждом из этих экономических образований) в 3–5 раз.
И несмотря на известные коллапсы, которые произошли в мире, и возросшую критику финансовых пирамид, бурная денежная накачка продолжается, со всеми вытекающими отсюда новыми опасностями.
В то же время денежные власти развитых стран перешли к длительной политике отрицательных процентных ставок, то есть дают денег на экономику столько, сколько требуется для поддержания экономической активности и сохранения на плаву прежде всего банковского сектора.
Мы же со своей политикой количественных ограничений, которые сохраняются в эмиссионной политике, и относительно высоких процентных ставок оказываемся в весьма уязвимом положении. Свои долгосрочные деньги, которые получаем в основном за счет экспорта нефти и газа, вкладываем за границей в ценные бумаги под 2–3%. А в это же время наши заемщики, там же за рубежом, через соответствующие коммерческие банки получают кредиты под 6–8% годовых.
Таким образом, в этой мировой войне печатных станков Россия теряет ежегодно почти 100 млрд. долл. Причем 30–50 млрд. – это потери от разности процентных ставок.
Сколь долго может продолжаться эта финансовая алхимия, когда деньги делаются из ничего?
Европейский ЦБ может за одно мгновение эмитировать 1 трлн. евро. А нам для этого надо 10 лет торговать нефтью и газом.
Исторический опыт показывает, что нынешняя финансовая турбулентность не является чем-то новым, это периодический процесс, связанный с переходом экономики от стационарного режима роста к режиму финансовой турбулентности, которая возникает, когда существующий технологический уклад достигает пределов своих возможностей. В результате экономическая структура костенеет, взрываются цены на монопольно производимые товары, прежде всего на энергоносители. После чего, попадая в зону низкой рентабельности, банкротится значительная часть реального сектора.
Таким образом, большая часть капитала начинает концентироваться в спекулятивном секторе. Такая финансовая турбулентность может длиться 10–15 лет.
И как показано в разных экономических работах, выход на новую волну экономического роста возможен тогда, когда оставшийся после коллапса финансовый капитал пробивает себе дорогу к новому экономическому укладу.
Этот процесс обостряет международную конкуренцию. Страны-лидеры пытаются свои структурные проблемы отодвинуть на периферию, и связано это с тем, что переход на новую технологическую траекторию требует гигантских инвестиций. Такие инвестиции частный сектор организовать не может, тем более что в условиях финансовой турбулентности он ориентируется на краткосрочные вложения с целью выжить, в том числе и за счет спекулятивных прибылей. Поэтому на таких этапах роль государства неизмеримо повышается.
Причем в условиях демократического государства эта роль, как правило, осуществляется через милитаризацию экономики. Потому что либеральная теория не оставляет государству больших возможностей для участия в экономике, а национальная безопасность не вызывает отторжения у общественности. Поэтому инициирующий импульс, который важен с точки зрения спроса на новые технологии, которые пока еще не отработаны рынком, как и инвестиции в нацбезопасность, до сих пор проходили через милитаризацию экономики. В предыдущем веке это вылилось в ужас Второй мировой войны. Последний структурный кризис проходил через гонку вооружений в космосе, и благодаря тому, что гигантские деньги были сконцентрированы американским правительством в информационно-коммуникационных технологиях, было создано ядро нового технологического уклада, которое 25 лет тянуло экономику США вперед и выше.
Сейчас мы пока видим развертывание финансовой войны, которая, будем надеяться, не приведет к эскалации военных расходов. Потому что новый технологический уклад носит гуманитарный характер: самой большой отраслью в экономике США становится здравоохранение, и вместе с образованием и наукой они определяют главный спрос на новые технологии.
Тем не менее нынешняя фаза финансовой войны опасна для России тем, что наша страна, находясь в маргинальном положении, теряя в год по 100 млрд. долл., фактически не эквивалентна внешнему финансовому обмену. Эта потеря крови в экономике, которая влечет за собой утрату способности к самостоятельному развитию и поражению на новом витке экономической конкуренции.
Чтобы выйти из этого состояния, есть смысл рассмотреть китайский опыт, который заставляет нас думать о существенных изменениях как во внутренней, так и во внешней политике с точки зрения того, что связано с деньгами.
Во внутренней политике очевидно необходим переход в большей степени на собственные источники предложения денег. А значит нужно изменение и расширение системы рефинансирования коммерческих банков. Для подкрепления внутренних источников кредита должны иметь и внутренние активы. Они могут появиться, если строго взглянуть на те 60% крупной российской собственности, что зарегистрирована в офшорах, и на ту большую часть инвестиций, что проходит через офшоры. Не просто взглянуть на то, что и так всем известно, надо сделать так, чтобы все это стало работать на внутреннем рынке. При этом надо думать о том, чтобы наша внешняя экономическая активность становилась более самодостаточной и распространялась на те направления, где мы сами контролируем свое развитие.
