Россия в глобальной политике

Н.Н.Спасский

Н.Н. Спасский — доктор политических наук, чрезвычайный и полномочный посол. Резюме Наши западные партнеры, равно как и наша домашняя оппозиция, повально зациклились на упрощенном утверждении демократии. Эта увлеченность — не для XXI века с его проблемами. В XX веке, когда идеалам либерализма и демократии противостояло сразу несколько тоталитарных идеологий, такая постановка вопроса еще могла быть оправдана. Да и то — с большими оговорками.

В Советском Союзе очень немногие читали немецких философов в оригинале. В лучшем случае мы их изучали по произведениям Маркса и Энгельса. Вот и я тоже. В этом смысле достопамятный стишок Жемчужникова: «В тарантасе, в телеге ли / Еду ночью из Брянска я, / Все о нем, все о Гегеле / Моя дума дворянская» — точно не про нас.

Прошло уже много лет, но с тех пор помнится вырванная из контекста фраза Гегеля: «Некоторые думают, что они высказывают чрезвычайно глубокую мысль, говоря: человек по своей природе добр; но они забывают, что гораздо больше глубокомыслия в словах: человек по своей природе зол». Эти слова — единственное, что запомнилось из работы Фридриха Энгельса «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии». А пришла на ум эта фраза главным образом под впечатлением от разрастающегося в Западной Европе кризиса.

 

«Социальный рай»

Жила-была в XX веке Европа. По совокупности параметров — самый передовой и благоустроенный регион всех времен и народов. Она дорого заплатила за свою цивилизационную зрелость. Эта плата включала и две суперкровавые революции — Великую французскую и Великую Октябрьскую, две мировые войны, несколько гражданских, включая российскую и испанскую, коммунизм, фашизм и нацизм — как эксперименты в социальной инженерии и т.д.

И вот после окончания Второй мировой войны, по результатам которой территория Западной Европы сократилась почти наполовину, руководство западноевропейского правящего класса, видимо, собралось на какое-то тайное сборище. Собралось и решило, что Европа не переживет еще одну большую войну или настоящую революцию.

Из этого фундаментального вывода были извлечены практические уроки. Учредили НАТО, чтобы примирить вековечных антагонистов Германию и Францию, жестко вмонтировав и ту и другую в структуры одного военно-политического союза, направленного против СССР. Далее было создано Европейское сообщество — действительно гениальный проект, призванный цементировать новую франко-германскую близость через экономическую интеграцию. Но и это не самое главное. По существу, во всей Западной Европе был взят курс на создание социального государства. Выборочно подходя к отдельным наиболее знаковым достижениям Советского Союза в деле защиты прав трудящихся, западноевропейские политики стали энергично внедрять эти права и гарантии у себя дома.

Дальше — больше. Повсеместно сокращен рабочий день и гарантировано право на забастовки. Введена приличная минимальная заработная плата. Пособия по безработице кардинально выросли. Повсеместно понижен возраст ухода на пенсию и установлено пенсионное обеспечение, в общем дающее возможность жить, особо не бедствуя. В наиболее продвинутых странах трудящиеся получили оплачиваемый отпуск по болезни, по беременности и по уходу за ребенком, пособие на ребенка и бесплатную медицинскую помощь. Стало практиковаться субсидирование лекарств. Право работодателя на увольнение работника обставлялось такими ограничениями, что практически превратилось в фикцию. При этом рост производительности труда в Западной Европе отставал от роста реальных доходов трудящихся в суммарном исчислении (зарплата плюс льготы).

Параллельно с ростом этих гарантий расширялся связанный с ними государственный и полугосударственный сектор — государственное здравоохранение, государственное образование, другие оказываемые государством услуги. Утвердилась огромная самовоспроизводящаяся система. Так, в Западной Европе свершилась мечта российского пролетариата — прилично жить, не особенно напрягаясь на работе. И чтобы никто никогда не смел тебя уволить.

Западноевропейские трудящиеся даже не ведали своего счастья, воспринимая все эти блага и права как нечто само собой разумеющееся, положенное им от века. На деле, хотя это не принято признавать, они были обязаны этим «социалистическим раем» главным образом Советскому Союзу. Который самим фактом своего существования заставлял западный правящий класс идти на колоссальные, прежде немыслимые, уступки трудящимся, причем зачастую в упредительном порядке, с перехлестом.

Все было бы ничего, если бы не одна маленькая безделица. Капитализм как система функционирует через извлечение прибыли. Исчезает прибыль — система сбоит. Однако прибыль рождается не из воздуха. Она появляется в процессе эксплуатации наемного труда. Соответственно, поскольку эксплуатация западноевропейских трудящихся в этих новых условиях перестала приносить надлежащую прибыль, капитализм на Западе в перспективе был обречен на постепенное системное затухание.

Пользуясь немалыми правами, вдобавок находясь под защитой утративших всякую ответственность за судьбы своих стран профсоюзов, трудящиеся Западной Европы работали все меньше и хуже. Понятно, что, несмотря на периодически раздающийся ропот и стихийные протестные выступления, они были вполне довольны этим своим положением. Поживая, пусть без особой роскоши, но вполне при комфорте и не ведая забот. В данном отношении можно констатировать, что социальный эксперимент, поставленный послевоенными отцами — основателями современной Западной Европы, увенчался успехом. Советскому Союзу в этой вотчине прав трудящихся, действительно, рассчитывать было не на что.

Между тем проблема, состоявшая в постепенном снижении производственного потенциала западноевропейских стран, усугублялась в результате массового сокращения рождаемости.

Ничего удивительного в этом феномене не было. Рост благосостояния, образовательного и культурного уровня и возможностей досуга, как правило, ведет к падению рождаемости. Это вполне естественно. В нашем случае свою роль сыграло еще одно обстоятельство. Вынашивание, рождение и воспитание ребенка — это огромный труд, прежде всего матери. И огромная ответственность. Теряя навыки и привычку к серьезному труду, западноевропейские трудящиеся классы утрачивали и желание иметь детей.

Короче говоря, на базе собственных трудовых ресурсов западноевропейский капитализм не смог бы обеспечить расширенное воспроизводство и извлечение прибыли.

 

Кризис

Начиная с 1950-х гг. западноевропейские страны стали в возрастающих масштабах импортировать трудовые ресурсы из своих бывших колоний, а также из Турции и Югославии. Причем со временем миграционные потоки зачастую трансформировались с точностью до наоборот. Если в 1950–1960-е гг. прошлого века Италия поставляла избыточные трудовые ресурсы, то затем сама стала страной массовой иммиграции. С падением «железного занавеса» и включением стран бывшего советского блока сначала в Евросоюз, а затем и в Шенген пошла массовая перекачка трудовых ресурсов с востока Европы на запад. Включились миграционные потоки из Китая.

Сокращаясь, западноевропейская рабочая сила перетекала в высокооплачиваемые и высокозащищенные наиболее престижные сектора экономики и государственного хозяйства. И эти потери компенсировались за счет притока трудовых ресурсов с юга и востока. Иммигранты, гастарбайтеры, экстракоммунитарии (граждане стран, не входящих в ЕС. — Ред.) и пр. работали на заводах и фабриках, строили дома, подметали улицы, обслуживали в ресторанах… Причем поначалу — за нищенские или полунищенские деньги и без права на протест.

Могло показаться, что западноевропейские капиталисты наконец-то разрешили вековечную дилемму капиталистического строя, добившись того, что и волки сыты, и овцы целы. Что свои трудящиеся у них довольны и не бастуют, а работа между тем делается и прибыль генерируется. Наивные люди.

Если мотивация — не допустить роста социального недовольства, то в рамках одной системы, достаточно компактной и открытой, какой является современное западноевропейское демократическое государство, невозможно сохранять внутренние перегородки и поддерживать изолированные подсистемы. Одну для своих и другую для чужих. Одну для граждан, а другую для иммигрантов.

Здесь надо сделать небольшое отступление. С созданием правовых основ социального государства в Западной Европе отстраивалась и адекватная ему политическая и психологическая надстройка. Если не брать маргинальные внесистемные партии и настроения, произошло беспрецедентное в истории переформатирование политического ландшафта. Левые, или точнее окололевые, идеи и настроения стали господствующими. Носителями доктрины социальной ответственности и социальной справедливости оказались не только традиционные социал-демократические партии и профсоюзы, но и политические организации, испокон века считавшиеся правыми, — христианские демократы и т.п.

Но за социальный мир проходится платить. Вот западноевропейские общества и заплатили за реальность социального мира в жизни фикцией социального мира в головах. Ведь если задуматься, в Западной Европе сейчас повально исповедуются ценности, которые когда-то существовали в социалистической пропаганде. Что все имеют право на достойную жизнь, что социально незащищенным и слабым надо помогать, что государство должно перераспределять богатства от сильных и успешных в пользу слабых и неудачливых и т.д. Понятно, что утверждение этих ценностей вызывает огромное восхищение. Беда в другом — если не обеспечен баланс прав и обязанностей, общество перестает функционировать.

Наконец, сами гастарбайтеры тоже не собирались мириться со своим угнетенным положением. Они приезжали на Запад вовсе не для того, чтобы жить там чуть лучше, чем у себя дома. Они приезжали и приезжают для того, чтобы жить точно так же, как коренное население, чтобы пользоваться точно таким же объемом социальных прав и гарантий.

Классики были правы, когда указывали, что капитал живет сегодняшним днем. Так и здесь. На протяжении целого поколения система, основанная на привлечении дешевых трудовых ресурсов с юга и востока, приносила западноевропейским капиталистам сверхприбыли. Но эта система с самого начала была обречена. Постепенно иммигранты в возрастающей степени добиваются для себя такого же объема социальных прав и гарантий, что и местное население. Плюс, как всякое организованное меньшинство, они требуют и дополнительных прав — прежде всего права на религиозную, культурную и бытовую идентичность. Вот и получается, что в современной демократической Англии, на родине Великой хартии вольностей (1215) и акта Habeas Corpus (1679), допускается использование норм шариата как источника права. Но это так, к слову.

Массовое привлечение работников из бедных стран помогло западноевропейским государствам справиться с дефицитом трудовых ресурсов, но не решило главную проблему. А именно — как дать всем достойную зарплату и реальные права, чтобы трудящиеся были довольны, и одновременно обеспечить конкурентоспособность производства и получение прибыли. Но у наших западноевропейских друзей оставалась в рукаве еще одна карта.

Как известно, капитал, как и пролетариат, не имеет отечества. Когда капитал не может получить высокую норму прибыли в зоне своего непосредственного обитания, он ищет себе применение в других местах. Так случилось и в послевоенной Западной Европе. Теряя прибыль у себя дома, тамошний капитал устремился за границу. Сначала в относительно цивилизованную Латинскую Америку, потом в страны Юго-Восточной Азии, с падением Берлинской стены — в Восточную Европу, ну и, в конце концов, — естественно, в Китай и Индию. Капитал прибегал к этому испытанному средству тысячи и миллионы раз в своей истории. Трюк сработал и в данном случае.

В Латинской Америке и Азии были развернуты широкомасштабные относительно современные производства. При дешевизне рабочей силы и близости природных ресурсов западноевропейский капитал стал получать сверхприбыли. Производимая продукция потекла по всему миру, в том числе на историческую родину, попутно осваивая бесконечно емкие целинные рынки Мексики, Бразилии, Индонезии, Индии, Китая и других гигантов третьего мира. Казалось бы, все счастливы.

Но опять приключилась незадача. Продукция, производимая в третьем мире — будь то филиалы западноевропейских компаний или производства, создаваемые самими китайцами с помощью скопированных западных технологий, — приходя в Западную Европу, с легкостью побивала аналогичные товары, производимые в самой Западной Европе. Не важно что — автомобили, пылесосы, телевизоры, компьютеры, посуду, игрушки или тряпки.

Да, товары, производимые в Западной Европе — лучшего качества. Но в силу дороговизны рабочей силы и забюрократизированности рынка труда эти товары стоят настолько дороже своих китайских аналогов — похуже качеством, менее долговечных и безопасных для здоровья, но вполне приемлемых, — что западноевропейский производитель вчистую проигрывает конкурентам из третьего мира. Причем на своей же собственной поляне.

Мы снова в который уже раз наблюдаем удивительное раздвоение сознания пролетариата. С одной стороны, западноевропейские трудящиеся протестуют и устраивают манифестации, требуя от своих правительств защитить местного производителя от нечестной конкуренции со стороны Китая. Но с другой стороны, приходя в магазин, те же самые трудящиеся покупают китайские товары, потому что они дешевле. Казалось бы, достаточно всем разом в один прекрасный день перестать покупать китайские товары и начать покупать свои — добротные, хорошие, приятные на ощупь и на вид, безопасные для здоровья и произведенные с соблюдением всей мириады законов об охране труда и природы. И проблема конкуренции была бы решена раз и навсегда. Но этого не происходит, потому что кошелек тоже не имеет своего отечества. Таким образом, операция по переводу производств из Западной Европы в третий мир, задуманная изначально с целью поддержать западноевропейский бизнес, помочь ему получать привычно высокую норму прибыли, сейчас на наших глазах завершается полным крахом.

Западноевропейские правительства и крупные предприниматели полностью потеряли контроль над процессом, ускорению которого они сами на протяжении последних десятилетий в немалой степени способствовали. Мощная промышленность, сложившаяся в Китае, Индии, Турции и других странах юга и востока, создала непреодолимую конкуренцию традиционным индустриальным державам Западной Европы. Сейчас индустрия в этих странах, особенно тяжелая и легкая, доживает последние дни. Высокотехнологичные отрасли пока еще держатся, но тоже сдают позиции.

Тотальная деградация промышленной базы в Западной Европе, по сути означающая деиндустриализацию целого громадного региона, когда-то бывшего «мастерской мира», в сочетании с практически нулевым приростом и стремительным старением местного населения и притоком иммигрантов, ведет к системному кризису всей западноевропейской цивилизации. Кризису, который не может быть разрешен в рамках сложившейся в Европе модели социального государства.

То, что мы видим сегодня в Греции, Италии, Испании — это «момент истины», который очень долго откладывался, но, наконец, наступил. Трагедия западноевропейцев состоит в том, что для выхода из этого кризиса им сперва нужно совершить очень неприятную революцию у себя в головах. По-человечески западноевропейских трудящихся жалко. К их услугам были предоставлены колоссальные социальные завоевания. Они привыкли прилично зарабатывать, иметь большие отпуска, путешествовать по миру, пользоваться бесплатным медобслуживанием, рано уходить на пенсию, получать неплохие пенсии и т.д.

Но для того чтобы все это себе позволить, нация должна производить. В противном случае постепенно образуется огромный пузырь. Его можно поддерживать какое-то время за счет кредитов. Но рано или поздно пузырь лопнет. Собственно, это и произошло у нас на глазах в Греции.

К сожалению, для наших западноевропейских друзей выход из разразившегося в Европе всеобщего кризиса может быть только один — через демонтаж системы социального государства. Потому что она перестала функционировать. Ведь подавляющее большинство населения получает от государства больше, чем дает. Чтобы выйти из кризиса, западноевропейцам надо снова привыкать жить по средствам. А это больно.

Давайте теперь попробуем разобраться, чем этот кризис чреват для России. И что нам делать в этой ситуации.

 

Последствия для нас

Прежде всего приходится признаться, что мы воспринимаем нынешние неурядицы в Старом Свете с легким злорадством. Слишком долго мы давили в себе комплекс неполноценности перед зажиточной и комфортабельной Западной Европой. Сходное чувство испытываешь и на человеческом уровне, когда успешный сосед, всегда смотревший на тебя с высокомерием, вдруг сталкивается с неприятностями, и роли меняются.

В своей истории, в том числе недавней, России пришлось изведать немало несправедливостей от Западной Европы. Тем не менее от злорадства нужно избавляться. Несмотря ни на что, эта часть мира остается для нас цивилизационной якорной стоянкой и основным источником модернизационного ресурса. Так было во времена Ивана III и Петра I. Такое положение имеет место и сегодня. Западная Европа — первый торговый партнер России, первое место поездок россиян, первый источник капитала для инвестирования в Россию и т.п.

Как бы мы ни позиционировали себя в качестве автономного центра силы — что совершенно справедливо, — Россия все равно неотъемлемая часть «большой Европы». При всех особенностях национальной истории, включая тот ключевой факт, что нас лишь по касательной затронули Возрождение, Реформация и Просвещение, Россия сформировалась в русле общезападного и общехристианского исторического процесса. Не стоит лукавить, по своему мировосприятию россияне — европейцы. Посмеиваясь над нынешней заварухой в Западной Европе, по сути мы смеемся над собой.

Кризис там — не нечто случайное и изолированное. Это — системный кризис, присущий на определенном этапе развития высокоразвитому капиталистическому обществу. Он с неизбежностью обуславливается имманентным позднему капитализму желанием примирить непримиримое — социальный мир, экономический рост и сверхвысокую прибыль.

Октябрьская революция на добрые 75 лет вырвала Россию из общего исторического потока. Но в 1990-е гг. через шок и хаос мы снова бухнулись в самую его середину. Едва не утонули. Выплыли. И сейчас благополучно плывем по историческому течению вместе с товарищами по избранной модели социально-экономического развития. Плывем туда же, что и западноевропейцы, только с некоторым отставанием по времени. В направлении формирования социального государства, несущего большой объем обязательств перед своими гражданами и решающего растущую проблему дефицита трудовых ресурсов через массовое привлечение рабочей силы из-за рубежа.

Пока еще, слава Богу, население у нас не слишком избаловано. Привыкло, особенно в провинции, довольствоваться немногим. До западноевропейского уровня жизни и стандарта социальных ожиданий еще очень далеко. Но тенденция налицо. А история движется быстро. Если не принять корректирующих мер, через какие-нибудь 20–25 лет мы столкнемся с аналогичным по силе кризисом разбалансировки. Только с поправкой на характерную для России брутальность всех исторических проявлений и на еще больший драматизм проблемы депопуляции.

Кстати, и Соединенные Штаты идут тем же путем, с еще большим лагом по времени. Там еще нет масштабной деиндустриализации. Вполне приличный естественный прирост населения. Иммиграция пока переваривается. Иными словами, общество работает. Но тем не менее все признаки западноевропейской болезни присутствуют. И наступление системного кризиса — вопрос времени. В этой ситуации надо честно и жестко извлечь уроки из западноевропейского опыта, проанализировать собственное положение и принять меры по радикальному выправлению наметившихся тенденций — иначе будет поздно.

Для этого надо ответить на принципиальный вопрос.

Что несут с собой нынешние исторические перемены? Или, если проще и все заземлить, — можем ли мы считать, что изменения в мире постепенно ведут к формированию всемирного сообщества добра и справедливости? И что, соответственно, нам не нужно особо волноваться и выпрыгивать из штанов, заботясь о собственной безопасности, потому что исторический процесс обо всем позаботится?

 

Национальная безопасность в интерьере добра и зла

Несомненно, исторический процесс при всех своих зигзагах и сбоях повсеместно ведет к постепенному росту благополучия, благосостояния и комфорта. Где прежде люди ходили босиком и в набедренных повязках, сегодня носят сандалии и дешевые сари. Где прежде от голода ежегодно умирали сотни тысяч, сегодня счет идет на десятки. Где раньше голодал каждый второй, сегодня недоедает каждый четвертый или каждый восьмой. Где раньше средняя продолжительность жизни составляла 25 лет, сегодня она достигает 50–60. Где раньше один велосипед приходился на несколько деревень, сегодня дешевые мотороллеры и мобильные телефоны сплошь и рядом присутствуют в самой глуши и в самых бедных семьях.

При нынешнем уровне человеческого несчастья эти выкладки неизбежно носят циничный характер. Но история, как и любая наука больших чисел, вообще штука циничная. Факт остается фактом — социально-экономические показатели, в том числе характеризующие такие жизненные вещи, как обеспеченность чистой питьевой водой, канализацией, свежими продуктами питания, профессиональными акушерскими услугами и другой элементарной медицинской помощью, телефонной связью и т.п., неуклонно улучшаются даже в самых отдаленных, нищих и отсталых уголках мира.

Однако материальный прогресс — это одно. А утверждение добра в межчеловеческих отношениях — совсем другое. Если судить по сегодняшнему социальному законодательству в Западной Европе и по деятельности гуманитарных организаций, может сложиться впечатление, что межчеловеческие отношения, а значит — и межгосударственные (потому что вторые не существуют в отрыве от первых), постепенно становятся все более гуманными. По крайней мере, в Западной Европе.

Все это было бы так. Если бы 80 лет назад, то есть всего лишь одну длинную человеческую жизнь назад, в одной из самых гуманистически респектабельных стран Западной Европы не пришел к власти нацизм. И не создал систему массового планового уничтожения людей с замыслом распространить ее по всему миру. Индустриальное производство муки из человеческих костей и ремесленное изготовление абажуров из человеческой кожи не очень совместимо с тенденцией на утверждение гуманистических начал.

Кстати, и у нас в России в те же самые тридцатые годы дело обстояло не намного лучше. Только в 1937–1938 гг. было репрессировано около 1,5 млн человек, из которых 680 тыс. расстреляли. Причем за очень многими из этих репрессированных стояли не только злодейские «тройки» и палачи-садисты, но и десятки и сотни тысяч обычных людей, таких же, как и сами жертвы.

Этот переход между категориями жертв и палачей происходил в массовом порядке, иногда по нескольку раз в течение одной человеческой жизни. Люди предавали, обрекая своих ближних на страшные мучения и смерть, чтобы отвратить эту опасность от себя, улучшить жилищные условия, продвинуться по службе или, наконец, просто из элементарной человеческой ревности, зависти или недоброжелательности.

Не забудем, что Россия с ее великой классической литературой и не менее великой музыкой, как и Германия, считалась одним из оплотов духовности. Памятуя об этих «сбоях», несколько по-иному начинаешь воспринимать «эксцессы» перемен в далеко не столь благополучных странах мира. Как в свое время писал Тургенев, «если сливки плохи, что же молоко?».

Проявлений жестокости и зла в современном мире слишком много, чтобы оставить их без внимания. Бороться с болезнью невозможно, не поставив диагноза. Всем нам хочется надеяться, что по мере исторического прогресса, роста общего уровня образования и культуры, развития права, преодоления бедности и т.п. уважение к человеческой жизни будет постепенно утверждаться как универсальная ценность любого общества и системы межгосударственных отношений. Но это — в принципе и в идеале.

Поэтому ставить национальную безопасность твоей страны и благополучие твоих граждан в зависимость от «доброты» других участников международного общения, с которыми приходится иметь дело, сегодня несерьезно и безответственно. Когда-нибудь, через несколько десятилетий или столетий, после того как сложится общепланетарная общность людей и добро победит во всемирном масштабе, можно будет положиться на гуманистическое саморегулирование межчеловеческих отношений и отказаться от опоры на силу. Но это произойдет нескоро.

Тезис о гуманистической зрелости современного человека вовсе не притянут за уши для того, чтобы послужить целям нашего разговора об обеспечении безопасности и благополучия России на фоне надвигающегося системного кризиса западной цивилизации. Государства — не нечто сверхъестественное или механическое, существующее автономно от составляющих их людей. Воля и действия государства, равно как и международной организации, партии и т.п., производны от воли и действий граждан этого государства, участников этой организации, членов этой партии. Движение «Талибан» убивает и взрывает не потому, что его кто-то раз и навсегда запрограммировал на это, а потому, что десятки и сотни тысяч, а может быть и миллионы людей в различных регионах мира в сегодняшней социально-экономической, политической, психологической и т.п. обстановке хотят убивать и взрывать.

Если оставить в стороне надежду на универсальное торжество добра, станет очевидно, что государство может обеспечивать свою национальную безопасность двояко: через наращивание собственной национальной силы во всех ее компонентах — и твердой и мягкой, и вступая в альянсы с более сильными партнерами, чью защиту ты достаточно комфортно можешь принять.

На нынешнем историческом этапе ни Россия, ни другие основные международные игроки пока не готовы рассматривать опцию, при которой Россия оказалась бы младшим партнером при другом, более сильном государстве. Типа Австро-Венгрии при Германской империи или Англии при США. И не дай нам Бог дожить до того дня, когда эта опция будет восприниматься как нечто само собой разумеющееся.

Значит, нам остается положиться на свои собственные силы, чтобы достойно встроиться в современный мир и защититься от его эксцессов. Тезис — общепринятый и общепризнанный. На эту тему сказано и написано достаточно много. И останавливаться на этом никакой необходимости нет. Но есть, наверное, смысл в заключение затронуть еще один сюжет. Речь идет о том инструменте, который, при всей своей недостаточности и ущербности, единственный открывает перспективу преодоления угрожающего России системного кризиса. То есть, если конкретно, о роли и задачах современного российского государства.

 

Государство и демократия

Любое государство в принципе призвано действовать на трех направлениях. Во-первых, защищать свое население и свою территорию от угроз извне. Во-вторых, обеспечивать экономический рост и минимальный уровень благосостояния и благополучия внутри. В-третьих, поддерживать общественный порядок и, по мере взросления человеческой цивилизации, утверждать ценность человеческой жизни. Государство не должно быть слишком сильным и агрессивным, потому что тогда оно подомнет под себя гражданское общество и человеческую личность. Но оно не может быть и слишком слабым и аморфным, ибо в этом случае неизбежны хаос, криминал и опять-таки подавление человеческой личности. Его место где-то посередине.

Для Западной Европы, поскольку НАТО еще не окончательно развалилось и худо-бедно дает гарантии безопасности своим членам, центр тяжести в деятельности государства сместился на второе и третье направление. Для нас — в принципе аналогично, хотя в нашей ситуации государству приходится заботиться и об обеспечении внешней безопасности. Но центральный вызов, с которым сегодня сталкиваются все государства в Старом Свете, включая и Россию, остается неизменным — вытащить свои страны из глубочайшего системного кризиса.

Если наши государства справятся с этой задачей — можно считать, что у европейской цивилизации есть будущее. Не справятся — неизбежно ускорение внутренних процессов депопуляции, деиндустриализации и социально-политической дезинтеграции с перспективой полной утраты этими странами сколько-нибудь значимой роли в мировом развитии.

Конечно, если рассуждать отвлеченно, любое государство есть зло. Оно подавляет индивида. Но люди пока не научились жить без государства. В тех зонах, где оно отсутствует, его заменяет такая форма общественной организации, как банда.

За примерами беспредела в отсутствии государства вовсе не обязательно отправляться в Африку. Возьмем самую сильную страну современной демократии, гордую своей демократической зрелостью, — Соединенные Штаты. Там в 2005 г. город Нью-Орлеан, столицу штата Луизиана, накрыло ураганом «Катрина». Население пришлось эвакуировать. В отсутствие государственного надзора и контроля — «дядьки с палкой» — люди, казалось бы, с молоком матери впитавшие привычку к соблюдению весьма жестких правил человеческого общежития, за считанные дни обнаружили полнейшую неспособность к элементарной самоорганизации и поддержанию порядка. Такие каноны человеческого общежития, как уважительное отношение к старикам и забота о слабых, оказались напрочь забыты. Массовое дезертирство госслужащих, мародерство, изнасилования, хулиганство…

Вспоминаю об этом не для того, чтобы уколоть «американских империалистов». Просто из этой истории ясно видно, что люди, даже в самых развитых обществах, не очень готовы обходиться без государства. Кстати, в Японии после прошлогоднего землетрясения и цунами, оставивших страшные разрушения, ничего подобного не происходило…

Для поразившего европейскую цивилизацию кризиса нет иного выхода помимо усиления государства. И оценивать успешность государства в этой ситуации грядущие поколения будут по тому, насколько оно оказалось эффективным в преодолении этого кризиса. Каково это государство по своей форме — зрело-демократическое или слегка авторитарное — с точки зрения исторического процесса и судеб конкретных людей имеет минимальное значение. При прочих равных демократическая форма правления в принципе предпочтительней. Особенно на протяжении длительных исторических отрезков и при отсутствии серьезных внутренних кризисов и внешних угроз. Не более и не менее. Но не будем забывать, что демократия — это только форма организации политической системы государства, которая в последнее время все чаще отождествляется со свободными выборами. Сама по себе демократия не решает ни одну проблему — не поднимает производство, не борется с преступностью, не лечит больных, не заботится о детях и т.п. Все зависит от того, какое содержание мы вкладываем в эту форму.

Честно скажу, я бесконечно разочарован в связи с тем, что наши западные партнеры, к которым я реально отношусь с уважением, равно как и наша домашняя оппозиция, сегодня все повально зациклились на упрощенном утверждении демократии. Эта увлеченность — не для XXI века с его проблемами. В XX веке, когда идеалам либерализма и демократии противостояло сразу несколько тоталитарных идеологий, такая постановка вопроса могла быть оправдана. Да и то — с большими оговорками.

В самом деле, давайте устроим широкомасштабный диспут на тему — в какой степени демократические процедуры помешали или поспособствовали приходу нацистов к власти в Германии. Ведь свои 13 или 17 млн голосов НСДАП так или иначе получала. Может быть, докопаемся до истины. Но я бы предпочел кардинальное решение — чтобы этих не совсем свободных демократических выборов в Германии не было вообще. А вместо этого какой-нибудь бравый генерал, например, фон Браухич или Людвиг Бек, организовал военный переворот и попросту перестрелял верхушку нацистов. И тогда, скорее всего, угроза Второй мировой войны была бы отведена, во всяком случае, она не реализовалась бы в столь брутально-геноцидальной форме. И все последующее развитие человечества пошло бы иначе. Вполне вероятно — значительно более гуманно.

Или другой пример из недавнего прошлого. В 2006 г. США настояли на проведении свободных выборов на территории Палестинской автономии. Хотя ежу было понятно, что в той обстановке победить на выборах должно было ХАМАС. Так и произошло. Демократия восторжествовала. Но Палестинская автономия с тех пор поделена на два анклава — Западный берег, где осталась у власти ФАТХ, и сектор Газа, где к власти пришло ХАМАС. Пролито море крови. Мирный процесс напрочь заблокирован. Спрашивается — стоило столь усердно добиваться свободных демократических выборов?

Ирак сейчас, после девяти лет американской оккупации, — свободная демократическая страна. Там проходят формально свободные демократические выборы. И это замечательно. Раньше у власти находился свирепый диктатор, который жестоко подавлял свой народ, травил химическим оружием курдов, топил в пойме Шатт-эль-Араб шиитов, воевал с соседями, угрожал всему региону. Все это так. Но женщины в тогдашнем Багдаде ходили в коротеньких юбочках и с непокрытыми головами. А христианское меньшинство в 1,4 млн человек чувствовало себя достаточно нестесненно и исповедовало свою веру. Сейчас в Ираке осталось 500 тыс. христиан. А как живется иракским женщинам, мы знаем из теленовостей. Как знаем и то, что положение женщин и религиозных меньшинств является одним из наиболее универсальных показателей, характеризующих цивилизационную зрелость любого общества. Спрашивается, стоило ли…? Чем закончится арабская весна с ее «прорывом» к демократии — тоже большой вопрос, результаты выборов там, где они прошли, говорят сами за себя.

За последние десятилетия человечество проделало великий путь. Нам пора научиться оценивать зрелость государств и обществ не только по демократичности избирательного процесса, но и по реальному качеству жизни реальных граждан, выражающемуся в безопасности и комфорте конкретной человеческой жизни. Такая оценка намного труднее. Но если мы не будем учиться применять ее, мы вскоре утратим ориентиры в происходящих сегодня в мире стремительных переменах.

* * *

Собственно, в этом — ответ на вопрос, что сегодня требуется России, чтобы выбраться из нашего собственного кризиса, обусловленного хаотическим демонтажем Советского Союза и характером формирования российской государственности в 1990-е гг., и не скатиться в разрастающийся кризис западного социального государства. По логике вещей, мы туда обречены скатиться. Только не имея амортизационных механизмов и сложившейся в последние десятилетия в Западной Европе привычки к ненасильственному урегулированию разногласий.

Если коротко, нам нужно государство в стиле Ли Куан Ю. С неизбежными модификациями, потому что мы не китайцы. Сильное, добротное, честное государство. И умное. И жесткое — когда надо. А остальное — приложится.

И западноевропейцам я могу пожелать того же — сильного эффективного государства, способного решать социально-экономические проблемы, заставлять людей работать, но и защищать их — и от террористов, и от криминала, и от финансово-экономических неурядиц.

Альтернатива — в лучшем случае через одно поколение Западная Европа превратится в зону шопинга и культурного отдыха для китайцев, индийцев, американцев и, может быть, нас. Тоже не самый плохой вариант…