Федор Лукьянов: Итоги года. Демократия победила, пожертвовав собой
Событием номер один 2011 года в международной политике стала, без сомнения, «арабская весна». Последствия социально-политического пробуждения стран Северной Африки и Ближнего Востока многообразны и выходят далеко за пределы региона.
Событием номер один 2011 года в международной политике стала, без сомнения, «арабская весна». Последствия социально-политического пробуждения стран Северной Африки и Ближнего Востока многообразны и выходят далеко за пределы региона.
Процесс, который начался в последних числах 2010-го, уже привел к смене режимов в четырех странах (Тунис, Египет, Ливия, Йемен). Он придал импульс исламу как политической силе, резко стимулировал конкуренцию региональных держав, замешанную на геополитических амбициях и противостоянии суннитов и шиитов (в частности, это проявилось в событиях в Бахрейне и Сирии), вызвал перегруппировку сил внутри НАТО и переосмысление роли этой организации. Наконец, он вновь поставил вопрос о демократизации как средстве решения проблем и сущности демократии в современном мире.
Содержание арабских революций станет еще предметом внимательного изучения, поскольку отражает важные особенности современного мира. Страны, оказавшиеся в центре шторма, не относятся (за исключением Йемена) к числу наиболее бедных и отсталых, так что чисто экономические причины потрясений не способны дать исчерпывающее объяснение. Более существенными представляются социально-политические корни событий. Авторитарные модели, дизайн которых не менялся, по сути, с середины ХХ века, долго считались безальтернативными для Ближнего Востока, однако на фоне бурных мировых перемен последних десятилетий стали выглядеть все большим анахронизмом. Коммуникационная революция начала нынешнего столетия сделала международный опыт достоянием арабских масс — не подавляющих, но достаточно широких для того, чтобы спровоцировать перемены.
Ключевым стал вопрос легитимности. Не случайно консервативные монархии Персидского залива, где передача власти по наследству является законной и всеми признанной формой преемственности, отделались легким испугом. А автократические республики, в которых формально избранные президенты намеревались передать власть детям или иным наследникам, осыпались под ударами народного недовольства.
Степень исламизации политических систем региона пока полностью не определилась. Там, где за истекший год уже состоялись выборы (Тунис, Египет), партии, ориентированные на политический ислам, добились очевидного успеха. Там, где голосования пока не было (Ливия, Йемен, Сирия), растет активность исламистов. Удивляться нечему — после десятилетий единоличного или как минимум однопартийного правления другой основы для консолидации, кроме религиозной, не осталось. Дальнейшее развитие демократии на Ближнем Востоке возможно в том случае, если помимо исламских партий будут формироваться и светские, а доминирующие религиозные течения проявят заинтересованность в строительстве современных политических институтов. В противном случае демократическая «весна» станет легитимацией новой антидемократической модели, на сей раз замешанной на исламе.
Очевидным следствием 2011 года стало обострение борьбы за региональное лидерство, в которой тон задают две наиболее состоятельные углеводородные монархии — Саудовская Аравия и Катар. Именно их усилиями Лига арабских государств, которую всегда называли «клубом диктаторов», превратилась в инструмент смены режимов (исключение составил Бахрейн, где вмешательство саудитов помогло раздавить шиитское протестное движение) и способ оправдания интервенций (акция НАТО в Ливии стала возможна, прежде всего, благодаря поддержке со стороны арабских держав).
Переплетение трех процессов — великодержавного соперничества за влияние в регионе (Эр-Рияд — Тегеран), межконфессионального противостояния (сунниты — шииты) и эскалации международной озабоченности в связи с иранской ядерной программой — создает новую ситуацию на всем Большом Ближнем Востоке. Это повышает риск силовой акции в 2012 году, хотя обилие слухов на эту тему, которые появились в последнее время, еще ни о чем не свидетельствует. Тем не менее, объективное совпадение интересов таких, например, разных стран, как Саудовская Аравия и Израиль, в сочетании с избирательной кампанией в США заставляет серьезно относиться к перспективе конфликта. Иранско-шиитская составляющая выходит на передний план и в столкновении вокруг Сирии — давление арабского мира на алавитский режим в Дамаске все больше напоминает «войну по доверенности» против форпоста Ирана.
Интервенция НАТО в Ливии, которая была объявлена крупной победой, продемонстрировала, что, во-первых, военная дееспособность альянса весьма ограниченна, во-вторых, организация стала намного менее монолитной. Речь скорее идет не о натовской акции, хотя официально она была таковой, а об операции отдельных стран, которые преследуют при этом собственные интересы. Франция и Великобритания извлекли для себя пользу из ведущей роли в кампании, а США опробовали модель, при которой лидерство передается европейцам в тех случаях, когда очаг конфликта им важен.
Самый противоречивый итог года — это то, что случилось с понятием «демократия». С одной стороны, вторжение в Ливию законодательно оформленное как обеспечение «бесполетных зон», а фактически представлявшее собой откровенную операцию по смене режима, продемонстрировало окончательное стирание граней. Бомбовая поддержка «демократических сил», то есть одной из сторон гражданской войны, о которой до того момента не было ничего известно, далеко выходила за пределы приличий, как бы ни относиться к режиму Каддафи. Двадцатилетняя трансформация демократии и гуманитарной защиты из благородной идеи в достаточно циничный инструмент достигла в Ливии своего апогея и высокой степени дискредитации.
В то же время нельзя не отметить, что, даже дискредитировав себя, демократия, точнее идея о необходимости сменяемости власти и недопустимости ее неограниченного продления, распространилась по миру и пустила корни. Полноценные диктатуры, которые еще в 1980-е годы были вполне нормальной и даже по-своему легитимной формой правления, сегодня уже невозможны, разве что в Северной Корее. Намерение вождей Египта и Ливии просто передать бразды правления по наследству детям вызвали отторжение населения. В иной форме это произошло и в совсем других местах, например, в Приднестровье, где население не захотело выбрать ни многолетнего правителя, ни ставленника Москвы, а поддержало, по сути, самовыдвиженца. Тот же феномен проявился и в России, где политическая атмосфера изменилась явно не в пользу власти после единоличного решения Владимира Путина о возвращении на пост президента.
Получается, что демократия победила, пожертвовав собой. Навязывание ее дает обратный эффект, но противостоять объективному стремлению людей к политическому самовыражению не получается. Это результат не столько 2011 года, сколько двадцатилетия, которое прошло со времени окончания «холодной войны» и распада СССР.
