Георгий Бовт: Милый Лёлик
Оказывается, Брежнев — самый любимый руководитель ХХ века. Так следует из опроса Левада-центра.
Наш дорогой Леонид Ильич (прилагательное «дорогой» было самым скромным в обращении к нему при жизни и власти) обошел Ленина, Хрущева и даже великого и ужасного Сталина. Хотя, если суммировать ответы об отношении «положительно» и «скорее положительно», то Ленин будет и теперь живее всех живых, за ним — верный, но превзошедший его по кровожадности ученик, и лишь потом — «верный ленинец, пламенный борец за дело родной Коммунистической партии» и прочая, прочая, прочая Брежнев.
Многие было ужаснулись при виде результатов опроса. Что же вы, мол, хотите от «такого народа», если ему брежневский застой люб и мил. Какая ему демократия! Какой плюрализм & терпимость! Какие, прости, господи, свободные выборы!
Если подойти рассудочно, то сокрушаться, конечно, можно: любовь к застою идеологически культивируют. Как, впрочем, и любовь к Сталину как символу патриотизма. Можно вспомнить об обильно политых патокой такой ностальгии фильмах о славном советском прошлом, заполонивших телеэкраны. Все сделаны с любовью. Что о Высоцком, что о Людмиле Зыкиной, что о Галине Брежневой. Что о хоккеисте Валерии Харламове. Что о Фурцевой. Не модно нынче самокопание в тоталитарном прошлом как «невыносимой легкости бытия», если прибегать к аналогиям наших бывших собратьев по соцлагерю. И не то что даже это прямо запрещено. А просто народ не поймет, не воспримет иную картинку, чем лубочную. Причин тому можно приводить множество. Кто-то будет упирать на постимперские комплексы, фантомные боли нации, отчаянно ищущей опоры (скрепы, как сказано) в прошлом, не находя их в достаточном количестве в настоящем. Кто-то будет рассуждать, что это, дескать, вообще привычная поза нашего народа: идти вперед с головой, повернутой в прошлое, которое всегда непредсказуемо. Кто-то — и с такими я, пожалуй, полностью соглашусь — заметит, что Стена — не буквально Берлинская, нет — разрушенная было в реальности, успешно построена в головах нового поколения. Само оно Брежнева не видело, времени его не помнит и не знает (спасибо нынешней школе за ее стремительную деградацию, в том числе в части преподавания истории), но ему кажется, что время то было прекрасное. Как сказка, только еще лучше.
Практически бесполезно таким современным людям рассказывать о своих впечатлениях от того чудовищного старческого маразма, в который впало тогда руководство страны. Со всеми для страны соответствующими последствиями. Именно при Брежневе было окончательно добито русское село, которое начали истреблять еще Ленин со Сталиным. Именно при нем СССР проспал очередную волну технологической эволюции, научные институты погрузились в свои бессмысленные «чаепития», из которых многие так и не вышли до сих пор. Достигнув внушительных масштабов, советская экономика окончательно утратила связь с человеком как потребителем (поэтому сегодня, в частности, бессмысленно сравнивать поздний советский ВВП на душу населения с нынешним — производимый хлам был никому не нужен). Можно, конечно, пытаться приводить все эти рациональные доводы, пытаясь противостоять потокам прославляющего «совок» официоза разве что из принципа «делай, что должно». Но, боюсь, что миссия эта в нынешней общественно-политической ситуации обречена.
Нельзя передать ощущение бессмысленного стояния в очередях за тем, что должны «вот-вот выбросить». Кто из 30-летних может адекватно понять счастье советской женщины, которой на работе вдруг распределили право приобрести финские сапоги? Или она их достала по блату. Или не сапоги, а гречку. А гордость пройти по улицам увешанным, словно шафер на свадьбе лентой, связками туалетной бумаги? Холодильник или телевизор — через профком. Садовый участок — тоже. Путевки — через то же место. Крым, Гагры, ну, еще пара мест. Можно, конечно, дикарем, но без гарантии, что возьмешь обратный билет. Зато с гарантией, что жить чаще всего придется в вонючем сарае. Я как-то проживал с родителями на балконе. Про заграницу и думать не могли, а если выезжали (пройдя горнило выездных комиссий старых большевиков, — это те, кто вообще был вправе выезжать, многих ведь даже до большевиков не допускали), то строем и почти без денег. Зато теперь весело рассказывать, как балерины Большого театра варили сосиски, опуская кипятильник в раковину в гостиничном номере, чтобы сэкономить валюту на пару колготок. Хоть кислотой друг дружку не обливали. А потому что кому и кого танцевать в «Спартаке» или «Спящей» решал не Филин, а в том числе (не умаляя, конечно, заслуги великого Григоровича) партком с месткомом. Страшную вещь скажу: пива не было! Ну, почти.
Если сложить все силы, которые уходили у советских людей на обустройство своего убогого быта — все эти доставания по блату или по спискам или по длинным очередям, и сложить это с их же усилиями на производстве, то по производительности труда мы давно уже догнали и перегнали саму Америку. Хотя лозунг сей провозгласил брежневский предшественник. «Мы мерилом работы считали усталость», — верно подметит потом «Наутилус».
Ах, да. Чуть не забыл. Духовность. Люди были добрые, простодушные, не испорченные чистоганом. Не знавшие трудностей выживания в джунглях капитализма. И у них якобы были Идея, Великая Цель и Мечта. Дружба народов в духе фильма «Свинарка и пастух». А потом пришли горбачевы-ельцины и все опошлили. Ну-ну. Можно, конечно, пытаться как-то бороться и против этих мифов. Некоторые и впрямь пытаются: прутся на федеральные каналы, чтобы дебатировать с циничными андроидами, запрограммированными на одну идею — «все действительное — разумно, а все разумное — действительно», притом это не самолично прочитанный Гегель, а самозабвенно так понятый Путин — дабы всякий раз представать в этих поединках бесславными лузерами-маргиналами. Пустое это дело.
Те, кто нажрался «совка» по самое горло, никогда его не забудут и никогда в нем второй раз жить не станут. Кто не нажрался тогда — тех, боюсь, не переубедить.
Пусть получат свою порцию в ином времени, в иных проявлениях, представлениях и ипостасях. В конечном счете любой процесс лучше довести до логического конца. Новое качество, в том числе массового самосознания, должно вызреть. Логический конец брежневского застоя был близок уже к 80-м годам, им сильно пахло уже в Афганистане, и потом, когда Америка чуть было не навязала непосильную гонку вооружений в космосе. Но естественную смерть в виде полной и притом кровавой катастрофы предотвратил Михал Сергеич, заменив ее веселой, безбашенной, авантюрной, но не принятой большинством обывателей эвтаназией. Советский режим вместе со страной, думаю, был спасаем примерно до середины 70-х годов. Реформы были возможны, более того, отчасти даже инициированы. Но именно дорогой Леонид Ильич вместе с окружавшими его геронтократами виновны в том, что эту последнюю возможность не использовали. Сколько еще стран сгубила банальная человеческая глупость? А сколько еще она сгубит?
Теперь о хорошем. Спросите, скажем, какого американца — нравится ли ему его недавнее прошлое? Те же 60–70-е годы ХХ века. Уверен, многие выступят ровно такими же «брежневцами».
Это тогда попавший в ловушку «Уотергейта» Никсон казался всем совершенным мерзавцем, а сейчас, в ретроспективе, выглядит одним из самых эффективных президентов прошлого века. Так и с Брежневым. А что его, собственно, теперь-то ненавидеть? Он кончил свои дни дряхлым человеком, осознавшим даже свою дряхлость. Просился на покой, но его не пускали — кто же кроме вас, кроме вас некому. Он был объектом всеобщих насмешек, ходячим героем анекдотов. Под конец жизни обыватель его совсем не уважал, прозвав презрительно Леликом. Хотя в день смерти его многие искренне плакали. Как плакали по Сталину. Или Ленину. Можно долго перечислять все маразматические проявления позднего брежневского режима. Начиная с «ленинских зачетов» (ну-ка, кто помнит?) и кончая непрестанным цитированием гениальной трилогии генсека — «Малая земля», «Возрождение», «Целина». Говорят, ее писал великий журналист Аграновский: тема «сотрудничества» интеллигенции («говна нации», по определению Ленина) с властью — это отдельная благодатная и вечная русская тема. Кстати, гонорар Леонида Ильича составил баснословные по тогдашним меркам 179 с лишним тысяч рублей.
Но, объективно говоря, при нем люди действительно вздохнули. Режим был не в пример мягче сталинской гулаговщины. Провозглашенный лозунг на «укрепление благосостояния советского народа» впервые после первой мировой войны дал людям почувствовать, что они более не на мобилизации, а имеют право на быт и хоть какое-то обустройство. С расширением массового жилищного строительства, начатого еще Хрущевым, пространство частной жизни расширилось. В этом есть определенная аналогия и с нынешним временем: власть до недавних пор совсем не лезла в это еще более расширившееся пространство, за что ей отдельное спасибо. При Брежневе не было массовых репрессий. Его не боялись. Такой правитель не часто появляется на Руси. При нем стали массово раздавать садовые участки (с маразматическими ограничениями, но все же), появился какой-то бытовой импорт. В советских семьях появились телевизоры, холодильники и стиральные машины (по бытовому уровню это отдаленно напоминало Америку 20-х годов с поправкой на тотальный дефицит, конечно, и колбасные электрички).
Собственно, по большому счету Брежнев оставил нам один — самый главный — невыученный урок. О том, как важно вовремя уйти и дать дорогу тем, кто тоньше и лучше чувствует новое время, его вызовы и угрозы.
Те, кто сейчас вспоминает время Брежнева, были тогда на 30 лет моложе. А людям не свойственно относиться ко времени своей молодости как к некоему нескончаемому кошмару. Оно и не была таковым. По-своему это время, конечно же, было прекрасным. Так же будут вспоминать и время нынешнее. Даже те, кто бегает по протестным митингам или сильно не любит Путина, сидя на кухне.
А у всех людей во все времена и при всех режимах все равно есть своя Идея, своя Великая Мечта и своя Цель. Важно не дать их никому приватизировать. Ни во имя коммунизма, ни во имя демократии, ни во имя даже патриотизма, которым вообще часто прикрываются, чтобы украсть вашу мечту. Ни за ваучеры, ни за место в Думе. Ни за благосклонный взгляд очередного дорогого Леонида Ильича. Потому что и он — ничто. На фоне Истории-то. И вашего собственного Я.
