Что на самом деле произошло с американским шпионом Фоглом, в каких областях взаимодействия с Россией США не дорабатывают и где должно быть сотрудничество «на полную катушку», а также что ждать от нового раунда переговоров «шестерки» с Ираном — об этом в интервью специальному корреспонденту РИА Новости Елизавете Исаковой рассказал член СВОП, заместитель министра иностранных дел РФ Сергей Рябков.

— Сергей Алексеевич, объясните, пожалуйста, что действительно произошло с Райаном Фоглом, который был объявлен «персона нон-грата»? Многие западные СМИ поспешили заявить, что операция была показной, а шпионский скандал был изначально искусственно создан.

— Если кто-то думает, что это инсценировка или часть невидимой игры, то подобные предположения, на мой взгляд, ошибочны. Потому что ситуация, приведшая к объявлению дипломата американского посольства «персона нон-грата» и требованию, чтобы он покинул Российскую Федерацию в течение короткого срока, завершилась вполне реальной, серьезной и результативной акцией российских служб, фактически прервавших деятельность американца, несовместимую с его дипломатическим статусом.

Подробности этого события и то, какие мы делаем из него выводы, я не готов излагать. Не случайно, согласно общемировой практике, спецслужбы не комментируют свою деятельность. Тем более МИД не имеет оснований углубляться в детали.

Но это серьезно, это не какой-то фейк. Конечно, негативный эффект от таких событий есть. В результате сложности в отношениях с США, мягко говоря, не уменьшились. Наоборот, их стало больше.

— Сейчас многие эксперты говорят об улучшении отношений Москвы и Вашингтона. Прошло уже шесть встреч главы МИД РФ Сергея Лаврова и госсекретаря США Джона Керри, однако периодически всплывает та или иная информация, из-за которой у сторон вполне реально возникают разногласия даже по уже, казалось бы, согласованным вопросам. К примеру, случай с резолюцией СПЧ ООН по Сирии, о которой недавно упоминал Лавров. Не складывается ли ощущение, что кто-то в Вашингтоне против сближения США с Россией?

— Думаю, преждевременно говорить об улучшении российско-американских отношений. Но своевременно говорить об интенсификации контактов на различных уровнях. В политике и дипломатии диалог и интенсивность обсуждений всех вопросов, в том числе спорных и трудных, вызывающих противоречия, – это предпосылка для всего остального. Без диалога, без обсуждения не бывает улучшения.

Несмотря на действительно беспрецедентную, рекордную интенсивность контактов на высоком уровне, которая достигнута за последние месяцы, в повестке дня по-прежнему сохраняются темы, где расхождений намного больше, чем совпадающих элементов в позиции сторон. И эти темы, без преувеличения, касаются всего спектра отношений — от контроля над вооружениями до гуманитарных вопросов.

Но Сирию, которую Вы упомянули, я бы не стал однозначно ставить именно в такой ряд. По Сирии за последнее время подходы несколько сблизились. Результаты встречи Сергея Лаврова с Джоном Керри 7 мая в Москве, на мой взгляд, весьма обещающие с точки зрения создания базы для политического решения. Реализуются ли эти новые шансы – отдельный вопрос.

На наш взгляд, в плане воздействия на сирийские оппозиционные структуры США однозначно не дорабатывают, чтобы, во-первых, на международную конференцию, за проведение которой мы выступаем, приехали представители оппозиционных групп. Не обязательно это будет одна общая делегация, это могут быть представители разных групп. Но главное, чтобы все они имели от тех, кого они представляют, полномочия договариваться с правительственной делегацией. И, во-вторых, чтобы США не допускали попыток оппозиционеров навязывать ультиматумы, выдвигать предварительные условия. Главным таким условием у оппозиционеров, во всяком случае, у значительной части внешней сирийской оппозиции, является требование ухода президента Сирии Башара Асада. Это неприемлемо. На такой основе договориться не получится.

В части «вразумления» оппозиционных сил и создания такой политической среды, когда договоренности окажутся возможными, США, повторяю, не дорабатывают. Как не дорабатывают они и в плане диалога со своими союзниками из ряда стран Персидского залива, которые занимают радикальную позицию.

У нас есть расхождения с США и в отношении круга внешних участников международной конференции по Сирии, прежде всего, в вопросе приглашения на нее Ирана. Этот вопрос пока не решен. Но без Ирана не получится добиться успеха подобного мероприятия.

— Если позволите, обратимся к Ирану как непосредственному участнику переговоров с «шестеркой» по ядерной программе. Накануне в интервью РИА Новости посол Ирана в Москве Сейед Махмудреза Саджади рассказал о том, что же на самом деле потребовал Тегеран от международных посредников на встречах в Алма-Ате. Среди предложений Ирана, в частности, готовность сотрудничать с «шестеркой» по поставкам топлива для Тегеранского реактора, если иранское ядерное досье исключат из повестки СБ ООН, а также совместное со странами группы проектирование и строительство АЭС и легководных реакторов в Иране. Готова ли «шестерка» пойти навстречу таким продолжениям Тегерана? Обсуждаются ли планы сотрудничества с Ираном по строительству новых АЭС на двусторонней основе между Москвой и Тегераном?

— Позиция международных посредников касается, прежде всего, комплекса вопросов, которые, по мнению всех участников группы, носят первоочередной характер с точки зрения восстановления или хотя бы начала формирования атмосферы доверия между Ираном и «шестеркой». Соответственно, «группа шести» фокусирует внимание на таких вопросах, как функционирование обогатительного объекта в Форду, приостановка обогащения урана иранской стороной выше пятипроцентного уровня, а также на ситуации с накопленным в Иране в результате обогатительных работ ядерным материалом.

В порядке встречных и ответных мер, в соответствии с согласованными всеми участниками переговоров, включая иранцев, принципами поэтапности и взаимности, группа сделала некоторые предложения Ирану, которые не включают упомянутые Вами аспекты.

Вопрос о поставках топлива для Тегеранского исследовательского реактора рассматривался ранее, в том числе на предыдущих раундах, и иранская сторона в принципе заняла такую позицию, что этот вопрос более не актуален — с учетом того, что иранские специалисты теперь сами способны производить топливо для данного реактора.

Что касается строительства новых «легководников», то есть энергетических блоков по технологии, которая, на мой взгляд, наиболее безопасна, то все возможно в будущем. Мы всегда выступали и будем выступать в пользу гарантированного обеспечения для Ирана в полном объеме всех прав, предусмотренных Договором о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), включая право на мирное использование атомной энергии (а ничего более мирного, чем энергетические реакторы легководного типа, в этой области нет), если будет восстановлено доверие к мирному характеру иранской ядерной программы. А вот здесь есть вопросы.

Поэтому мы все-таки считаем, что двигаться нужно постепенно, шаг за шагом, на основе поэтапности и взаимности (это российская формула, и мы ее по-прежнему рассматриваем как ключевую для решения имеющихся проблем), и начинать с наиболее острых тем.

Думаем, что следующий раунд вполне пригоден для того, чтобы договориться хотя бы о первых конкретных шагах. Хотелось бы, чтобы этот раунд состоялся как можно быстрее.

— До президентских выборов в Иране, до середины июня? Или «шестерка», как это отмечала высокий представитель ЕС по международным делам и политике безопасности Кэтрин Эштон, лучше подождать результатов выборной кампании, прежде чем собираться? Означает ли это, что с новым иранским лидером группа надеется на изменение позиции Тегерана по ряду вопросов?

— Мы надеемся, что получится договориться. И наши надежды не связаны с теми или иными персоналиями, которые принимают решения по развитию ядерной программы в Иране или по переговорной тактике. Наши надежды связаны с тем, что стороны уже прошли огромный путь, проделали колоссальный объем работы, и есть возможность, на мой взгляд, осуществить следующий шаг.

Когда люди встречаются за переговорным столом первый раз и обсуждают сложнейшую тему, то, как правило, деловой разговор не клеится, обсуждение уходит в дебри. Рассматриваются аспекты, в общем-то далекие от сути возможной договоренности. Но со временем все это преодолевается. И мы сейчас подошли к рубежу, когда очень понятно, что на взгляд России и других участников «шестерки» нужно сделать, чтобы стыковка позиций все-таки произошла. Как стыковка космических аппаратов, которые долго сближаются, маневрируют, еще не видя друг друга, совершают определенные перемещения. Но потом наступает момент, когда они уже рядом, нужно нажать на кнопку, чтобы сработал механизм стыковочного узла и оба аппарата превратились в некую новую конструкцию. В данном случае мы хотели бы, чтобы после нажатия по столицам таких кнопок принятия политических решений был достигнут нужный результат.

— То есть, по сути, сейчас все зависит от Ирана?

— Нет, я бы так не сказал. От Ирана зависит очень многое, но и «группа шести» должна быть готовой. Мы работаем в направлении того, чтобы на следующем переговорном раунде вступить в прямой процесс торга – то есть согласования конкретных шагов, определения характера взаимных встречных компенсаций, которые могут составить суть договоренности. Нельзя допустить, чтобы шанс оказался упущен. Поэтому «домашнюю работу», необходимую для повышения вероятности выхода именно на такой результат, важно провести не только иранцам, но и «группе шести».

— А есть ли сейчас внутри «шестерки» понимание по месту и времени нового раунда?

— Мы всегда говорили, и я это подтверждаю вновь, что для российской стороны место проведения мероприятия второстепенно. Что окажется приемлемо для всех участников, на том и нужно остановиться. Если мы смогли за последнее время провести два неплохих, достаточно насыщенных и результативных раунда в Алма-Ате, то почему бы не продолжить там, тем более что, как мы знаем — и об этом говорилось официально — наши казахстанские партнеры предлагают такой вариант. Он, наверное, для всех был бы удобен и комфортен.

Что касается сроков, то чем быстрее, тем лучше. Вы сказали, что речь могла идти о раунде до президентских выборов в Иране. Да, мы выступали за это. Мы, конечно, тоже отметили, что из офиса госпожи Эштон поступил сигнал о возможности проведения нового раунда лишь после президентских выборов в Иране. Наверное, на то есть свои резоны. В конечном счете, мы не можем в национальном качестве навязать кому-то срок, хотя мы можем аргументировать (что мы и делаем) в пользу скорого проведения раунда, объясняя, почему затягивающиеся раз за разом паузы между раундами вредны, почему они как минимум тормозят, а в худшем варианте — отбрасывают назад весь процесс. Но не все от нас зависит.

— Согласовано практически все, кроме сроков нового раунда?

— Сроки – это каждый раз проблема. Мы хотим все-таки добиться того, чтобы при всей важности внутриполитического календаря и тех графиков, которые есть у Кэтрин Эштон и у других участников переговоров, подходящие окна для следующего раунда были найдены не в отдаленной перспективе, даже не осенью нынешнего года, а как можно быстрее.

Хотя есть нюанс, связанный, например, с тем, что глава иранской делегации на переговорах с «шестеркой», руководитель Высшего Совета Национальной безопасности ИРИ Саид Джалили является одним из участников избирательной кампании — кандидатом на пост президента Исламской Республики Иран. Конечно, это тоже оказывает влияние на планы продолжения переговоров.

— Я хотела бы вернуться к ответу на иранские предложения. Насколько я поняла, вопрос о строительстве легководного реактора можно решить на двусторонней основе между Москвой и Тегераном?

— Легководные реакторы производятся в нескольких странах. Понятно, что «Росатом » обладает технологиями в этой области, которые весьма и весьма конкурентоспособны. Кстати, когда пару недель назад здесь находился генеральный директор МАГАТЭ Юкио Амано, ему были показаны имеющиеся в этой сфере достижения. В том числе, насколько мы продвинулись в плане повышения уровня безопасности таких объектов — с учетом уроков фукусимской аварии. И доктор Амано, как я понимаю, был впечатлен.

Поэтому когда дело дойдет до продолжения взаимодействия с Ираном в этой сфере, мы очень хотели бы рассчитывать на то, что предложения российской стороны будут не просто внимательно рассмотрены иранскими партнерами, а окажутся для них привлекательными со всех точек зрения.

Мы продолжим работу в этом направлении, но будем проводить ее в общем контексте идущих сейчас дискуссий. В отрыве от общей ситуации, складывающейся вокруг иранской ядерной программы, это не получится.

Вместе с тем вновь подчеркну, что сотрудничество в области использования мирной атомной энергии и развитие таких программ – это неотъемлемое право любого государства, являющегося участником ДНЯО, соответственно, и Ирана тоже.

— Если обратиться вновь к взаимодействию с США, каковы шансы на то, что беспрецедентная интенсификация контактов между Москвой и Вашингтоном, о которой вы говорили, выльется в принятие согласованных документов во время предстоящей встречи президентов США и России в Северной Ирландии?

— Шансы высокие. Надо дождаться встречи президентов. До нее осталось две недели. Мы вплотную занимаемся доработкой вопросов, связанных с возможными новыми договоренностями с США в важных сферах. Однако я не могу предвосхищать то, что будет, как я надеюсь, объявлено в Лох-Эрне.

— Можно ли ожидать новых договоренностей в вопросе усыновления? Эту тему поднимала во время визита в Москву делегация конгрессменов США. Они, в частности, выражали надежду на согласование неких новых документов в сфере усыновления.

— В этой сфере не обещаю никаких новых договоренностей. По той простой причине, что мы вынуждены были отказаться от прежних не для того, чтобы разрабатывать новые, а чтобы обезопасить детей из России от парадоксальным образом участившихся после подписания того самого соглашения, которое сейчас денонсировано, случаев преступного обращения с нашими детьми, вплоть до убийств. Кроме этого, мы считаем недостаточным взаимодействие с российской стороной американских органов опеки, правоохранителей, агентств, которые занимались усыновлением, и таких структур, как небезызвестный детский дом «Рэнч фор кидз» в Монтане, куда мы до сих пор не можем попасть. Налицо и недостаточная активность Госдепартамента как ведомства, по идее обязанного взаимодействовать с нами на полную катушку. Ведь по прежнему соглашению именно Госдепартамент был уполномочен вести эту работу с нами, чтобы мы получали полную информацию о реальном положении усыновленных детей в американских семьях и могли эффективно действовать в ситуациях, которые требуют вмешательства, разбирательства для оказания помощи тем нашим маленьким согражданам, которые попали в беду.

Поэтому пока мы в этих сферах не наведем порядок, нечего и говорить о новых договоренностях. Мы эту работу не бросаем, мы ее ведем постоянно, и мы ее продолжим. И в Конгрессе США, в обеих его палатах наши партнеры знают, что просто перевернуть страницу и сказать «Ну все, давайте мы сейчас продолжим усыновленческую практику, понадеявшись на то, что все будет хорошо», не получится.

Не хотелось бы сейчас пункт за пунктом разбирать всю повестку дня, пересказывая то, что мы сказали американским партнерам и услышали от них. Но уверяю Вас, это одно из направлений, где диалог идет постоянно.

В частности, тема поднималась во время очередных контактов в Москве с американскими представителями 30 мая. Мы продолжим эти контакты, когда в июне в США — надеемся, даты получится согласовать — побывают уполномоченный при президенте России по правам ребенка Павел Астахов и уполномоченный МИД России по правам человека, демократии и верховенству права Константин Долгов.

— А по результатам ваших контактов сложилось ли у вас ощущение, что процесс сдвинулся с мертвой точки?

— Будем надеяться.

— По некоторым данным, на середину июня запланированы очередные российско-американские консультации по ПРО. Можете ли вы это подтвердить?

— Планы проведения таких консультаций, насколько я знаю, есть у коллег из военных ведомств. У нас, по линии МИДа и Госдепартамента, консультации прошли 24 мая, когда здесь была и.о. старшего замгоссекретаря по вопросам контроля над вооружениями и международной безопасности Роуз Геттемюллер. Видимо, потребуется провести следующий раунд консультаций в ближайшее время, но это будет, скорее всего, не в июне. Нам этот раунд надо провести после того, как встретятся президенты России и США, и мы, соответственно, по итогам встречи получим дополнительные инструкции. Но в любом случае это вопрос ближайшего времени. Такие контакты идут постоянно.

— Насколько я понимаю, с госпожой Геттемюллер вы как раз обсуждали послания президентов США и России, в которых изложены представления обеих стран о том, как надо подходить к решению, в частности, вопроса о противоракетной обороне?

— Да, это была основная тема — вопросы стратегической стабильности в том виде, как они излагались президентами. Стратегическая стабильность — а это ПРО, ядерные вооружения и другие вопросы, оказывающие влияние на ситуацию в этой сфере, — фигурировали в переписке президентов. Естественно с госпожой Геттемюллер мы это обсудили очень подробно, с разбором всех деталей.

Но наша встреча касалась не только стратегической стабильности. Рассматривались и другие вопросы, в том числе работы над новыми документами нераспространенческого и военно-политического характера. В целом можно отметить продвижение по некоторым важным направлениям, не исключая соглашения «Нанн-Лугар плюс».

— Можно ли ожидать, что к ближайшей встрече президентов будут достигнуты договоренности в этой области?

— Мы работаем. Это одна из тех сфер, где определенные результаты возможны.

— Готовы ли Россия и США к возобновлению дискуссий в формате «2+2», когда встречаются министры обороны и министры иностранных дел двух стран? Об этом говорилось еще в начале года.

— Президенты должны принять решение о возобновлении такой работы. Мы в ней заинтересованы. Считаем, что множество вопросов находится на стыке ведения военного и внешнеполитического ведомств и с нашей, и с американской стороны. Это полезная форма работы.

Думаю, что если президенты подтвердят такой настрой и заявят о том, что работа министров в данном формате будет продолжена, то следующая встреча «2+2» состоится еще до ожидаемого приезда президента США в Россию в связи с саммитом «Группы двадцати».

— А как обстоят дела с доступом представителей России в Гуантанамо? Есть ли здесь подвижки?

— Тема обсуждается постоянно, но готовности США до конца довести решение задачи мы в должной мере не чувствуем. Получена информация от американцев, что пока нет полного понимания относительно целесообразности консульского доступа к самому «фигуранту» — Равилю Мингазову. Мы считаем такую постановку вопроса не совсем оправданной, потому что, в конце концов, чтобы в чем-то убедиться, нужно встретиться с человеком. Пока мы не достигли взаимопонимания в данной области. Это один из вопросов гуманитарного свойства, которые нас по-прежнему беспокоят.

Мы также постоянно посылаем сигналы американским партнерам и по ситуации, в которой оказались россияне Виктор Бут и Константин Ярошенко, степень сотрудничества американских властей здесь тоже нас не устраивает. Мы не должны все время ходить по кругу. Нужен прогресс. Хотя бы по условиям содержания наших сограждан в местах заключения, по режиму, по оказанию медицинской помощи, в которой они нуждаются. Хотя бы в этих аспектах. Я уже не беру более крупные вопросы, связанные с возвращением Бута и Ярошенко на Родину.

— Шансов договориться здесь пока нет ?

— Пока не очень получается, но мы проявляем настойчивость.

— Сергей Алексеевич, планируются ли в ближайшее время визиты на высоком уровне в страны Латинской Америки?

— Есть планы визитов разного уровня. Ближайший – это ожидаемая в первой половине июня поездка министра иностранных дел России Сергея Лаврова в две латиноамериканские страны.

С.А. Рябков

|  РИА Новости