Видеозапись

Я в сложном положении. Чувствую себя просто Геростратом. Я – не евразиец. Я – русский, европеец, предки которого расселились на территории до Дальнего Востока, до Тихого океана и освоили эту территорию. Я, безусловно, симпатизирую многому из того, что здесь было сказано. Никогда бы мне в голову не пришло подчеркивать прелести однополярного мира. Я родился в те времена, когда мир был, по крайней мере, двухполярным, а, может быть, и трехполярным. Скорее, наверное, двухполярным. И мне этот мир казался гораздо более устойчивым, чем тот, который сейчас существует. Хотя бы по этой причине. Я совершенно не убежден в том, что Европа обречена во всех случаях быть просто придатком к Соединенным Штатам и эта ситуация, которая возникла по итогам Второй мировой войны, она вечная и неизменная.

Я совершенно не убежден в том, что, на самом деле, «евразийство», о котором писали в 20–30-е годы (я еще имею несчастье быть историком), рассматривая это как теорию евразийства, то, что в наше время утверждает, например, уважаемый Александр Гельевич Дугин, называя это евразийством, и то, что, в конце концов, реализуют сегодня руководители государств Белоруссии, России и Казахстана под названием «Евразийский союз», это все одно и то же. Проще всего с руководителями. Они, я думаю, назвали этот союз Евразийским не потому, что собираются «мы наш, мы новый мир построить» и противопоставить всему миру очередной альтернативный идейный проект (который уже разрабатывали, правда, под другим названием: он назывался «коммунизм»). Они, скорее, назвали его «Евразийским» потому, что это такое симпатичное географическое определение той территории, которая объединяет страны, вошедшие в этот Евразийский союз. Плюс некоторая доля безусловной заинтересованности, особенной заинтересованности такого далеко и вперед смотрящего человека, как Президент Казахстана Нурсултан Назарбаев. Понимаете, Казахстану, мне кажется, важно быть евразийским, потому что таким образом он становится европейским. А вот в такой ли степени во всех ли случаях для нас, – Белоруссии или России или Украине, которую мы пытаемся втянуть в этот Евразийский союз, – совершенно беспроблемно называться евразийскими – это не так очевидно. Вы знаете, что есть политики, которые по своим причинам, не желая никакого союза на этом постсоветском пространстве, всячески спекулируют на этой теме, – в Белоруссии, на Украине, – что «мы, вообще-то, к Азии не имеем никакого отношения. Мы вообще в Европе. Мы очень рады, что мы от этой Азии освободились в 91-м году». И сказать, что, знаете, мы можем этим пренебречь, неправильно. Это надо иметь ввиду, учитывать, если мы действительно собираемся развивать евразийскую интеграцию.

Я дальше, вы не волнуйтесь, скажу, что ее надо, конечно, развивать, но только мотивы мои несколько иные, чем те, которые были представлены некоторыми из наших выступающих.

Дальше, чтобы просто обострить нашу научную дискуссию. Я, например, совершенно не убежден, что мы в России должны очень сильно радоваться тому, что такой элемент евразийства как исламский фактор будет у нас развиваться. Я с удовольствием веду диалог с исламским миром, хотел бы, чтобы мы так позорно не проигрывали, как это произошло в Ливии, и переживаю за то, что происходит в Сирии. Но я бы хотел смотреть на это со стороны, а не изнутри. Потому что религия, которая в данном случае имеется в виду, мировая религия, имеет свои центры не на нашей территории. И не под нашим контролем эти центры развивают свои теории. Я вынужден, естественно, как и все, кто живет в России, это учитывать, я не призываю ни к каким религиозным распрям, но я при этом понимаю определенную уязвимость. Тот фактор, что Россия еще и исламская страна, для кого-то кажется дополнительным фактором силы России. Для меня он, определенно, является фактором нашей слабости, через это мы получаем на Северном Кавказе, ваххабизм и все остальное.

Это надо объективно оценивать, а не предаваться каким-то иллюзиям о том, что мы, знаете, создадим на основе многоконфессиональности и многонациональности такой новый мир, в котором все неминуемо будем жить дружно как во времена кота Леопольда. Мы уже жили дружно и не все в этом дружном прошлом было идеально, из-за чего оно, к сожалению, распалось.

Как относиться человеку, – который, повторяю, считает себя европейцем и считает, что наши предки творили европейскую историю – на просторах Азии в том числе, – к новым геополитическим вызовам? Я понимаю необходимость сотрудничества, например, с Китаем, приветствую это сотрудничество и т.д. Но я не хочу, чтобы когда-нибудь кто-нибудь подписал какую-нибудь Антанту с Китаем против Америки. Так же, как не хочу подписать какую-нибудь Антанту с Америкой против Китая. Во всяком союзе такого рода Россия будет сегодня младшим партнером, а я не хочу быть младшим партнером. Надо сотрудничать с этими странами, развивать сотрудничество, использовать их, в том числе конкурентные противоречия, к своей выгоде. И это обычная, как сказал бы в этом случае Александр Андреевич Проханов, «имперская политика».

Да, я сторонник империи. И, в конце концов, я готов пренебречь названием. Может быть, она будет на этом этапе называться «Евразийской». Но я хочу, чтобы было понятно – это география, в первую очередь, а не вовсе не постройка перпендикуляра всему остальному миру. Я, естественно, против того, чтобы у нас были однополые браки и чтобы мы развивали здесь демократию в духе той, которая приводит к таким решениям. Но разве мне нужно для этого прибегать к евразийству? Для этого мне можно прибегать к нашему православию и этого будет вполне достаточно. И к нашим культурным традициям. И к элементарному представлению о том, что гомосексуализм опасен, просто опасен со всех точек зрения. Опасен для человечества, если хотите, угрозой вымирания и заражения болезнями, которые в результате его развиваются – и духовными, и физическими.

Мне кажется, что некоторая доля вот такого скептицизма необходима. Иначе мы, действительно, будем здесь говорить: вы знаете, кто не с нами, тот против нас, все альтернативно, либо Евразия, либо Антихрист. Будем строить совершенно новый мир, который ничем не будет похож на тот, который существует в Европе и в Америке.

Мы не будем строить такой мир. Не получится у нас построить такой мир. Мы строили мир, который был перпендикулярным, но он не построился. Есть некоторые вещи, которые надо понимать, мне кажется.

Что нужно делать? Нужно, действительно, насколько возможно возвратиться к традиционным ценностям и понимать, что есть национальные интересы, защита интересов твоего народа. Можно назвать это как угодно, лишь бы в печку не совали. Сегодня для Приднестровья, я так думаю, очень важно было бы вспомнить о популярном в свое время в ПМР тезисе о присоединении к Союзному государству России и Белоруссии. Да, оно находится у нас в некотором загоне. И это вина не Приднестровья, это наша вина в России и в Белоруссии. Но, скажем, тот факт, что Приднестровье здесь находится, а не где-то в Азии, означает, что это ближе. Если бы это государство России и Белоруссии стало бы Союзным государством России, Белоруссии и Украины, давайте помечтаем, то чем это не решение проблемы Приднестровья?

Вы вправе сказать, что это некая утопия, учитывая нынешнее состояние Украины. Ну, в этом смысле и евразийский проект тоже элемент утопии, потому что, если мы будем разбираться каковы мотивы евразийских участников этого проекта, один из которых, например, совершенно спокойно ездит в Турцию и там рассказывает о том, что Казахстан – страна тюркского мира, и мы все, тюрки, должны объединиться и т.д. Вы же, наверное, знаете, что это происходило в сентябре прошлого года? Как-то не похоже на проповедь евразийства со стороны одного из его главных идеологов на государственном уровне. Я говорю о президенте Назарбаеве. В данном случае это было сделано, я думаю, в духе такого, знаете, легкого испытания своих партнеров по Евразийскому союзу. Для того, чтобы сказать: смотрите, если вы не будете в конкретных вопросах (не в прекрасных теоретических вопросах, а в конкретных практических – доля прибыли, доля отчислений от таможенных сборов и т.д. идти навстречу Казахстану, то у нас есть и другая перспектива, других союзов, тюркских например (Турция, Азербайджан, Казахстан и т.д.).

Такую ситуацию надо просто видеть. Мир не столь прост, он многослоен, он многосложен. Поэтому, да, конечно, сегодня Украина это трудный партнер, если вообще партнер для Российской Федерации. Тот факт, что в Астане было сказано о присоединении Украины в качестве наблюдателя Таможенного Евразийского союза, во-первых, обратите внимание наблюдателем Украина еще не стала, речь идет том, что к осени будут подготовлены условия, написаны документы, в которых будет определяться этот статус, и вот тогда, осенью, Украина может стать наблюдателем в этом самом Союзе. Но вы ведь знаете хорошо, что одновременно и параллельно Украина ведет переговоры о заключении Ассоциации для свободной торговли с Европейским союзом. Я вот хочу вам сказать, что, если Украина в ноябре подпишет, не будет никакой Украины ни в каком Таможенном союзе. И не будет никакого снижения цены на газ для Украины тоже. Это должно быть абсолютно ясно. Но что это означает, если всего этого не будет для Украины? Это означает очень серьезные проблемы, если не сейчас, то в ближайшем будущем для политиков, которые сегодня осуществляют власть на Украине. И для нас тоже.

И для нас тоже, потому что по закону политического маятника на место тех, кто сегодня находятся у власти в Киеве, могут прийти гораздо худшие: те, которые уже были до 2010 года. Вы знаете, они назывались «оранжевой» властью. Опять испытание и надо выбирать из двух зол меньшее. Пока вот выбрали – пошли навстречу президенту Януковичу, согласились сделать вид, что нас устраивает то, что они хотят быть наблюдателями в Евразийском союзе. Но завтра при написании этого документа те, кто будут его писать (его будут писать эксперты России, Белоруссии и Казахстана, то есть члены Союза), они скажут, что наблюдателем в Таможенном союзе может быть только та страна, которая собирается вступить в этот Союз. А если Украина не собирается вступить в этот Союз, она просто не может претендовать на то, чтобы быть наблюдателем. И это логично.

Почему это так важно властям Украины – прослыть наблюдателями в Таможенном союзе? Да потому, что во внутриполитических целях, – вы же понимаете, Украина состоит, как минимум, из двух Украин, а, может быть, гораздо большего числа Украин, – можно на Западной Украине говорить: «Вот, смотрите, от нас требовали, чтобы мы отказались от европейского выбора, от вхождения в Европейский союз! Мы выстояли! Да, мы подмахнули бумагу, но быть наблюдателем же ничего не значит. Мы идем навстречу Европейскому союзу и намерены подписать с ним в Вильнюсе документ». Это будут говорить на Западе. Представители нынешней власти уже говорят. А на Востоке представители нынешней власти Украины говорят: «Да мы уже в Таможенном союзе одной ногой! Вот то, что вы просили от нас, когда за нас голосовали, мы же это реализуем!». Разве это не типичная украинская политика на протяжении двадцати лет? Совершенно типичная. Просто сейчас все подходит к моменту истины.

Это очень важная борьба и все, что возможно бросить в топку этой борьбы для того, чтобы Украину все-таки вырвать из этого притяжения, нужно бросить. В данном случае, я хочу сказать, дело не в европейских ценностях таких или иных. Дело просто в геополитике, дело в национальных интересах, дело в выборе, в конечном счете, Украины – с кем она дальше будет, в каком пространстве она будет развиваться. И сейчас как раз то самое время, когда востребована «мягкая сила». Которой мы тоже заинтересовались в последнее время в Российской Федерации, считая, что «мягкая сила» это несколько дополнительных сотрудников Россотрудничества и дополнительное финансирование этому органу. На самом деле, если говорить о теоретике этой «мягкой силы» – Нае, то он говорил и в очередной раз недавно об этом сказал: это, прежде всего, явление в обществе. Государство тоже может в этом участвовать, но, прежде всего, общественные силы.

Разве мы не в состоянии в обществе развернуть все-таки агитацию за славянскую идею? Три народа – белорусы, украинцы и русские, – выходцы из одного прежнего общего пространства, исторически являются одним народом, который просто назвали в силу разных причин разными именами… А потом пошло – поехало, – включились другие и начали нас растаскивать по разным углам. Попробуем это преодолеть, по крайней мере, на уровне общества. Не все же задано сегодня на Украине объединением «Свобода» и наступлением бандеровщины. Бандеровцы точно в этом участвовать не будут. Вопрос очень серьезный к Украине. Как и с кем она собирается дальше идти?

Я уверен, что решение проблем Приднестровья, по большому счету, очень сильно зависит от решения судьбы Украины. Потому что, что бы не случалось с Приднестровьем, если бы Приднестровье граничило с Российской Федерацией, вы знаете, что ситуация могла бы быть давно существенно иной. По крайней мере, есть две страны, которые теперь имеют дипломатические отношения с Приднестровьем, которые это испытали на своей собственной судьбе. При всех заблуждениях России (когда после распада Советского Союза произошли все эти конфликты: грузино-абхазский и грузино-осетинский), Россия постепенно возвращается к правильному пониманию смыслов.

А теперь все-таки о хорошем. Я, безусловно, считаю, что надо вести евразийские исследования. Безусловно, считаю, что это очень интересная теория, даже в таком радикальном виде, в каком ее представил Александр Гельевич (Дугин). Безусловно, я считаю, что Приднестровью есть смысл, поскольку есть мода на евразийство, воспользоваться этой модой так, как до этого Приднестровье пыталась воспользоваться модой на Союзное государство, когда она была: постучаться и предложить, выдвинуть концепцию евразийского региона и т.д. У меня, конечно, есть, откровенно говоря, некоторое беспокойство в связи с тем, что при всем подъеме евразийских настроений в Приднестровье те, кому вы адресуете свои надежды, по-моему, не готовы на сегодняшний день их воспринять в полном объеме. Я не хотел бы, чтобы вы в очередной раз разочаровались, потому что, вроде вот, забрезжил свет и что-то не произошло. Вы должны понимать, что, как это бывает и на базаре тоже, всего, чего мы хотим, не всегда получаем в полном объеме. Получаем что-то среднее, но не ту цену, которую запрашиваем, и не ту, которую устанавливает продавец.

Россия сегодня пришла к пониманию того, что эксперименты, которые угрожают внутренней стабильности Приднестровья, угрожают, в принципе, его существованию, опасны для интересов Российской Федерации. Мне кажется, что мы некоторый опыт извлекли (я имею ввиду людей, принимающих решения в России и т.д.). И вот, мне кажется, прочным залогом, гораздо большим, чем может быть все остальное, тот факт, что Президентом у нас в настоящий момент является Путин, а не кто-нибудь другой. Это мне кажется залогом того, что Приднестровье может разрабатывать свои евразийские концепции и пытаться решить свои проблемы, а Россия должна помогать Приднестровью. И, может быть, самая главная помощь Приднестровью состоялась бы в том случае, если бы России удалось все-таки переубедить Украину. А на это направлены усилия, поверьте, и очень серьезные. Спасибо.