Федор Лукьянов: Визави для Обамы
Конец эпохи Махмуда Ахмадинеджада
В воскресенье Хассан Роухани официально займет пост президента Ирана. Завершается восьмилетнее правление Махмуда Ахмадинеджада — политика, который, безусловно, останется и в иранской, и в международной памяти своей специфической харизмой, одиозными заявлениями и стремлением (в итоге неудачным) превратиться в лидера всего исламского мира, преодолев традиционное недоверие арабов-суннитов к персам-шиитам.
Ахмадинеджада провожают без сожаления. Иранцы устали от постоянных конфликтов с окружающим миром, которые привели к жестким санкциям и заметному ухудшению экономического положения, и от отсутствия гибкости — и во внутренней, и во внешней политике.
А иностранные партнеры отчаялись добиться от Тегерана при Ахмадинеджаде хотя бы даже показной готовности к компромиссу. Исчерпанность такой политики ощутило и высшее руководство Ирана — духовный руководитель и его непосредственное окружение. Избрание Роухани стало удачным выходом из тупика: новый президент считается умеренным во всех отношениях. Его приход на пост (а в Иране хоть и проходят плюралистические выборы, система предварительных фильтров обеспечивает высокую управляемость процесса) позволил «стравить» нараставшее напряжение и обозначить возможность поворота в отношениях с Западом.
Эпоха Махмуда Ахмадинеджада не была случайным эпизодом, она наглядно отобразила особенности времени, на которое выпала. Ахмадинеджад стал президентом Ирана в 2005 году, когда соседний Ирак полыхал после американского вторжения и свержения Саддама Хусейна, а весь Ближний Восток лихорадило в преддверии, как оказалось через несколько лет, кардинального переустройства. Предыдущую восьмилетку президентом Ирана отслужил Мохаммед Хатами, считавшийся представителем реформаторского крыла. Несмотря на примирительную риторику и готовность Тегерана к определенной гибкости, мировое сообщество (прежде всего США) не воспользовалось моментом, чтобы качественно изменить отношения с Ираном. После 11 сентября 2001 года стало совсем не до этого: американская политика в регионе отражала стремление Вашингтона переустроить мир так (силовое давление плюс демократизация), чтобы он не нес угрозы Америке. По обе стороны от границ Ирана (Ирак и Афганистан) располагались американские оккупационные войска. А лозунги о продвижении демократии заставляли все режимы в этой части света опасаться, что в случае несоответствия высоким критериям они могут стать объектом военного воздействия. На этом фоне выборы в Иране принесли сюрприз — Ахмадинеджад не был кандидатом власти, он победил благодаря поддержке народных масс.
Вполне символично, что Ахмадинеджад покидает политику спустя несколько месяцев после ухода (физического) другого символа демонстративного противостояния Америке и Западу — Уго Чавеса. Звездный час венесуэльского лидера тоже пришелся на время президентства Джорджа Буша-младшего, когда американская политика стала предельно наступательной и встретила растущее «сопротивление материала» по всему миру. С появлением Барака Обамы курс стал меняться, Соединенные Штаты постепенно снижали идеологический накал в своей внешней политике. Примечательно, что одним из первых испытаний для Обамы стали президентские выборы в Иране летом 2009 года. Ахмадинеджад был тогда переизбран, но его победа вызвала неприятие продвинутой части общества и вылилась в массовые протесты. Обама, который до этого успел публично протянуть «руку примирения» Тегерану, попал под град обвинений у себя дома за нежелание помочь «демократическим силам». Было заметно, насколько не хочется президенту США вмешиваться во всю эту историю, поскольку он был уверен, что никакого толку от этого все равно не будет: у Вашингтона отсутствуют необходимые инструменты воздействия на Иран. В результате так и вышло: Обама поддержал оппонентов Ахмадинеджада, однако на исход противостояния в Иране это никак не повлияло, выступления разогнали.
События «арабской весны» в равной степени стали сюрпризом и для Вашингтона, и для Тегерана и продемонстрировали всю парадоксальность региональной и мировой ситуации. Падение прозападных режимов в Тунисе и особенно в Египте Иран встретил с глубоким удовлетворением — Мубарака там всегда именовали американской марионеткой и коллаборационистом за мир с Израилем.
Соединенные Штаты и Запад нашли свой повод для радости: моментально отказавшись от поддержки лояльных автократов, они приветствовали демократический прорыв в арабском мире с тайной надеждой, что перемены распространятся дальше, захватив и Иран.
Дальше, однако, все только запутывалось, поскольку, дойдя до Сирии, «демократическое пробуждение» превратилось в очевидное геополитическое и религиозное противостояние арабских монархий Персидского залива с Ираном, результат которого чем дальше, тем непонятнее. Изначально Саудовская Аравия и ее единомышленники не без оснований полагали, что «арабская весна» позволит им отбросить Иран назад с тех позиций в регионе, которые он занял благодаря американскому свержению Саддама Хусейна (Ирак де-факто стал союзником Ирана). Казалось, что режим Башара Асада обречен, а его крах если и не станет прелюдией для атаки против Ирана для его ядерного разоружения, то уж точно качественно ослабит его влияние.
Однако сегодня другое впечатление. Давно списанный в тираж Асад продолжает удерживать власть, шиитский альянс Ирана и перед ливанской «Хезболлах» не собирается отступать, зато в рядах региональных патронов оппозиции все больше признаков разброда. Тегеран чувствует себя уверенно, а плавная смена власти подтвердила устойчивость режима мулл. Но главное — чем дальше, тем больше ощущение, что Соединенные Штаты не то чтобы утрачивают инициативу на Ближнем Востоке, а добровольно от нее отказываются. Большинство комментаторов в самой Америке интерпретируют это как проявление слабости и нерешительности Обамы. Есть, правда, и другое толкование: американский президент намеренно и осознанно выбирает отстраненность просто из тех соображений, что сделать что-либо в царящем на Ближнем Востоке хаосе невозможно, а США нужно заниматься своими делами и тщательно выбирать приоритеты. Сохранится ли такое направление политики надолго — неизвестно, не исключено, что президентские выборы 2016 года в Америке станут как раз «референдумом» на тему о роли Соединенных Штатов в мире.
Как бы то ни было, предстоящие два года открывают шанс на изменение положения Ирана в регионе, а ключевым для этого является наличие какой-то базовой договоренности с США. Роухани может стать гармоничным визави для Обамы, так же как Ахмадинеджад полностью соответствовал Бушу.
На расползающемся Ближнем Востоке ставшая за тридцать с лишним лет привычной для Вашингтона опора на суннитские силы перестает обеспечивать необходимый баланс интересов. Острый конфликт с шиитским миром, связанный с исламской революцией в Иране и откровенным антиамериканизмом некогда революционного Тегерана, сегодня не соответствует интересам ни США, ни их союзника в регионе Израиля. Угрозы продолжат звучать, но, скорее всего, в скором времени можно ожидать попытки изменить расстановку сил и альянсов.
