Нынешнее голосование не стало исключением. Успеха добились традиционные представители мейнстрима — христианских демократов ждал едва ли не триумф, а социал-демократы проиграли, но все же улучшили свой прошлый результат. Откровенно протестные партии, много обещавшие пару лет назад пираты и антиевропейская «Альтернатива для Германии», в бундестаг не прошли (хотя «альтернативщики» были близки), потерявшие свой идейный стержень либералы с треском провалились, зеленые и левые отступили.

По сравнению с другими государствами ЕС, где в парламентах давно представлены экстравагантные силы, Германия сохраняет политический пуризм — ни ксенофобы, ни совсем уж отвязанные леваки в пространство власти не попадают. Конечно, и экономическая ситуация не итальянская и не греческая, но требование к немцам делиться благосостоянием, которое постоянно звучит в Европе, тоже могло бы вызвать раздражение.

Одна из причин -Ангела Меркель, которую когда-то считали тусклой и неподходящей для самой большой политики, превратилась в едва ли не единственного настоящего лидера Европы. Политический ландшафт Старого Света невероятно уныл. Франция, которая при Николя Саркози находилась под явным влиянием Берлина, но хотя бы присутствовала на сцене, при Франсуа Олланде просто исчезла из дискуссии о Европе. Такого, пожалуй, не было никогда. Париж занят внутренними дрязгами и попытками самоутвердиться на Ближнем Востоке — пока без явного успеха. Великобритания усилиями Дэвида Кэмерона как будто вовсе отчаливает от единой Европы, правда, непонятно куда. Степень внешнеполитической дезориентации в Лондоне тоже, пожалуй, не имеет прецедентов, особенно с учетом предстоящего референдума о независимости Шотландии. Про Италию и говорить нечего — политика все больше напоминает цирковое представление в условиях маячащего на горизонте банкротства. Испания барахтается в последствиях рухнувшей пирамиды 2000-х. Более стабильное положение на севере Европы, но там нет стран и политиков, которые могли бы претендовать на общеевропейское лидерство, — калибр не тот.

Сейчас многие вспоминают, что такого результата, как на этих выборах, германские консерваторы добивались только при Конраде Аденауэре. Тот тоже не выглядел харизматиком, однако кропотливой работой сумел восстановить государство из руин, в которых оно лежало после Второй мировой войны. Конечно, будет большим преувеличением сказать, что Ангеле Меркель теперь придется возиться с обломками Евросоюза, того, кстати, объединения, у истоков которого стоял Аденауэр. Однако по масштабу задача, которая предстоит первой в истории женщине-канцлеру, сопоставима с тем, чем занимался ее великий предшественник. Речь не о латании экономических дыр или косметическом ремонте постройки, а о новом дизайне всего здания.

В середине ХХ века Западную Германию включили в проект единой Европы, чтобы не повторять ошибок Версальского договора. После поражения в Первой мировой войне державы-победительницы так стремились унизить агрессора, что своими руками посеяли семена неизбежного будущего реванша — спустя 20 лет он случился. После нового разгрома Германии Жан Монне и Робер Шуман исходили из того, что поверженного и разгромленного врага надо вовлечь в конструктивные отношения, а заодно впредь держать таким образом под контролем.

Сейчас Меркель тоже приходится думать о прошлом, но теперь все наоборот — ей необходимо так организовать перестройку Евросоюза, чтобы не напугать остальных германской мощью и не вызвать к жизни весь комплекс негативных ассоциаций минувшего столетия. В Греции канцлера уже встречали плакатами с антинацистской символикой, если подобное докатится до Франции, это грозит уже системным сопротивлением всему, идущему из Берлина.

Послевоенные канцлеры Западной, а потом и объединенной Германии понимали, насколько деликатно надо себя вести, чтобы не пробуждать ненужных воспоминаний. К концу ХХ века страна вроде бы преодолела шлейф прошлого, нация действительно как будто переродилась, совершенно избавившись от милитаризма, научилась прятаться за более уверенными и политически сильными партнерами. И вдруг оказалось, что никого больше нет — ни сильных, ни уверенных.

В некоторой степени Германия похожа на Китай. Тот тоже, по завету Дэн Сяопина, долго руководствовался максимой «не высовываться», поскольку понимал, что, как только он выйдет на авансцену, в него полетят все камни и шишки. Но настал момент, когда Китай стал таким большим, что просто не умещается в тени остальных. И действительно, давление немедленно начало нарастать, как и стремление соседей заручиться гарантиями кого-нибудь еще.

И у Берлина, и у Пекина нет экспансионистских намерений — они просто очень успешные и встроенные в глобальную экономику. Поэтому им придется искать способ, как сделать среду вокруг себя более благоприятной, избегая подозрений в том, что они все подминают под себя. Делить ответственность становится не с кем.