Сергей Чапнин: В основе диалога – личное свидетельство
Выступление на заседании дискуссионного клуба «Валдай» в Иверском монастыре по теме «Многообразие России для современного мира».
Прежде всего мне бы хотелось поблагодарить Сергея Александровича Шмемана за его замечательное, сильное личное свидетельство о русской эмиграции. И вместе с тем не могу согласиться с тем, что русская эмиграция России уже «все передала». Да, в этом есть своя правда, но не вся. Что еще русская эмиграция не вернула России? Моя мечта — это возвращение в Россию вашего видения настоящей, исторической, не-советской России. И в связи с этим я не могу не упомянуть новую книгу отца Сергея Александровича — замечательного богослова и проповедника протопресвитера Александра Шмемана — «Литургия смерти». Надеюсь, книга появится уже в октябре. Это глубокое, убедительное, мощное — я бы даже сказал пророческое — свидетельство о том, что смерти нет. И такое свидетельство нам необходимо, оно лежит и в основе нашего понимания истории. Об этом важно не забывать и тогда, когда мы говорим о межрелигиозном диалоге. Об этом важно не забывать, даже если мы приехали в Валдайский Иверский монастырь «всего на полдня».
И еще одна ремарка. В первой части дискуссии выступило немало официальных лиц, поэтому я буду говорить как частное лицо — как православный христианин и исследователь религиозной жизни в современной России.
О многом хотелось бы сказать, но я ограничусь пятью тезисами.
Тезис первый: четыре направления диалога
Если мы посмотрим на структуру диалога с участием Русской Православной Церкви и других религиозных общин, то увидим, что в нем есть четыре основных направления. Это диалог:
- между различными религиями и религиозными общинами,
- между религиозными общинами и государством (в т.ч. и межгосударственными образованиями),
- между носителями религиозного и светского мировоззрения,
- и, наконец, внутри религиозных сообществ.
Каждое из направлений имеет свои особенности. Отчасти об этом уже говорили предыдущие выступающие, но четко эти направления никто пока не обозначил. Я считаю, что это полезно сделать. К сожалению, формат 10-минутного выступления не позволяет дать характеристику каждому из направлений.
Тезис второй: проблема понятийного аппарата
Осип Мандельштамом как-то заметил: «Отвлеченные понятия в конце исторической эпохи всегда воняют тухлой рыбой». Очень схожие чувства я испытываю сегодня.
Митрополит Иларион уже отметил, что в основе межрелигиозного диалога сегодня не лежит обсуждение вероучения участвующих в диалоге сторон. У такого подхода есть и плюсы, и минусы. Это практически неминуемо означает, что необходим новый язык или хотя бы новый понятийный аппарат, который будет приемлем для всех участников диалога. Какой язык для этого используется сегодня? Вольно или невольно религиозные лидеры переходят на язык секулярного общества, и сами члены религиозных общин эти совместные документы практически не понимают. Для них этот язык однозначно чужой. Достигает ли такой диалог какой-то цели? Я глубоко сомневаюсь.
Опыт использования таких отвлеченных понятий в течение последних десятилетий подсказывает, что их содержание становится всё более и более размытым.
Речь, в частности, идет о таких понятиях как:
- идеалы,
- ценности,
- духовность.
С богословской точки зрения связь этих понятий с реалиями духовной жизни в ее христианском понимании всё менее очевидна. Можно ли и дальше игнорировать эту проблему? Вопрос пока открытый.
Тезис третий: проблемы пространства и субъектов диалога
Опыт межрелигиозного диалога ясно показывает, что есть «два пространства» такого диалога:
1) Первое пространство с некоторой долей условности можно назвать «искусственным»: в нем находятся практически все формы диалога с участием официальных делегаций, с переговорами, декларациями и т.п.;
2) Второе пространство также с долей условности можно назвать «естественным»: это диалог на местном уровне, между соседями, прочно связанный с необходимостью сосуществования религиозных общин на одной территории.
Эти «два пространства» не обособленные, но характер их взаимодействия или даже взаимопроникновения необходимо еще раз прояснить.
В первом случае ситуация осложняется тем, что нередко бывает трудно найти реального субъекта для межрелигиозного диалога:
- в религиозных общинах с иерархической структурой (как, например, традиционные христианские Церкви) участником диалога нередко становятся специально назначенные профессионалы, которые порой ведут диалог ради диалога;
- с другой стороны, в неиерархических (сетевых) религиях (как, например, ислам) проблема диалога связана с субъектом диалога как таковым (точнее, с его отсутствием). Кто может выступать от имени общины и какой именно общины? Ведь разные общины могут иметь разные взгляды на те или иные проблемы и, достижение взаимопонимания с одной группой мусульман, вовсе не означает, что к этим договоренностям присоединятся другие исламские общины. Таких гарантий нет.
Тезис четвертый: проблема политической религии
Сегодня политическая религия — это не только исламизм. Кто даст гарантии, что в современном православии нет аналогичного движения в сторону политической религии? Вполне возможно, что мы сейчас находимся на таком этапе, когда все религии становятся политическими, а не политические, традиционные постепенно отмирают. Что будет лет через 15-20?
Да, традиционные религии могут находится в диалоге. Но могу ли вести диалог различные политические религии? Ответа на этот вопрос сегодня нет. И причина понятна: сам феномен политической религии новый, про него еще далеко не всё понятно. Выступавшие сегодня мусульмане уже признались, что ни-как-кой диалог традиционного российского ислама с салафитами невозможен.
Уже появился и не первый год используется термин «политическое православие». Думаю, это не случайно, и у него есть вполне определенное содержание. Сегодня речь идет о людях жестких, но не кровожадных. Их радикализм пока не принял форм вооруженной борьбы, террористических акций. Пока те, кто исповедуют такую версию Православия, увлекаются популистской риторикой и проводят акции, которые можно квалифицировать как актуальное искусство. Но кто даст гарантии (при нынешнем терпимом отношении к этим группам церковной иерархии), что в будущем ситуация не изменится?
Здесь же важную роль играют и неудачные мифологемы, превратившиеся в идеологические конструкты. Для православных — это концепт «Святой Руси».
Тезис пятый и последний: проблема постсоветской гражданской религии
Отвечая на вопрос Александра Проханова, митрополит Иларион уже затронул проблему исторической памяти. Да, для Православной Церкви большой проблемой является наследие советского прошлого. Но, обращаясь к истории России ХХ века, проблема примирения и прощения не единственная.
Коммунизм первых двух послереволюционных десятилетий носил очевидно религиозный характер. Об этом немало сказано. Впоследствии этот религиозный пафос угас, но проблема осталась: элементы коммунизма как религиозного мировоззрения сохраняются в сознании современных россиян. Сохранились и некоторые парарелигиозные ритуалы.
В чем здесь корень проблемы? Начиная с конца 1980-х годов миллионы россиян приняли святое крещение, но при этом не были научены основам веры. Это означает, что элементы постсоветской гражданской религии проникли и в жизнь Православной Церкви.
Как следствие, возникли такие парадоксальные понятие как «православный коммунист» и даже «православный сталинист». Есть и те, кто называют себя православными христианами, но при этом дерзают говорить, что Сталин для них «святой».
Эта простсоветская гражданская религия активно способствует «дрейфу» современного российского Православия в сторону политической религии. И здесь надо выделить две основные черты:
1. само Православие понимается не как личная вера во Христа Спасителя, а как идеология, своего рода подпорка для патриотизма и шире — для поддержки современной государственности;
2. важной составляющей духовной/церковной жизни является борьба за «чистоту православия», выявление и обличение «внутренних врагов», деление православных христиан на либералов и консерваторов, традиционалистов и обновленцев и т.д.
* * *
И последнее. Диалог должен быть ответственным. Как это можно гарантировать?
В эпоху развития информационно-коммуникационных технологий оказывается, что личное свидетельство гораздо важнее, чем институциональные формы диалога (да, конечно, они тоже важны). Для многих это не только неожиданно, но и непонятно. И вот тут возникают проблемы: а где те религиозные лидеры, которые имеют личный авторитет? Оказывается, что сегодня их достаточно мало; а ведь этот личный авторитет очень часто и является основой для доверительного разговора. Моя вера и жизнь в вере должны быть очевидны не только для меня самого, но и для тех, кто живет рядом.
В конструктивном диалоге авторитет организации или религиозной общины будет далеко не на первом месте.
И с этой точки зрения, на мой взгляд, религиозные общины в современной России к ответственному диалогу пока не готовы.
