Фёдор Лукьянов

| Газета.Ру

События в Киеве продолжаются, но как минимум один итог «вильнюсской баталии» можно подвести. Страница под названием «Восточное партнерство» перевернута, этот проект, вероятнее всего, завершается в его нынешнем виде. И дело не только и не столько в Украине, сколько в исчерпании очередной фазы развития европейской интеграции в целом.

Увлечение Украиной и другими бывшими союзными республиками было частью повестки дня, которая сформировалась в начале прошлого десятилетия. Тогда, на волне общего подъема ожиданий, связанных с интеграционными успехами, возникло убеждение, что ЕС способен быстро развиваться вглубь и вширь одновременно.

Движение вглубь олицетворяла работа над конституцией для Европы – навстречу федерализации Старого Света. А вширь – приращение периферии Евросоюза. Во-первых, прием новых членов из Балтии, Восточной Европы и Средиземноморья, во-вторых – распространение нормативно-правового пространства ЕС за новые границы на западную часть бывшего СССР и Северную Африку/Ближний Восток.

Последнее оформилось в виде «политики соседства», которая сначала охватывала такие разные государства, как Ливия и Палестинская автономия, с одной стороны, Молдавия и Белоруссия – с другой. Быстро стало понятно, что единого подхода к столь разношерстной компании быть не может, и во второй половине 2000-х «соседство» разделилось на два направления – Средиземноморский союз, который активно продвигал президент Франции Николя Саркози, и «Восточное партнерство», инициированное главами МИД Польши и Швеции Радеком Сикорским и Карлом Бильдтом после российско-грузинской войны.

К этому времени уже выяснилось, что Евросоюз не станет глобальным игроком мирового класса, хотя именно на это было нацелено его создание, согласно непринятой конституции и заменившему ее Лиссабонскому договору, единой внешнеполитической службы. Тем важнее выглядело укрепление позиций в качестве региональной силы.

Средиземноморский союз и вообще ближневосточная линия ЕС не выдержали испытания «арабской весной». Спустя три года после начала катаклизмов Европа присутствует там в качестве статиста, полностью отдав инициативу США, России и региональным тяжеловесам. «Восточное партнерство» выглядело намного более перспективным. Европейский союз обладает большой притягательной силой для бывших союзных республик, они видят в нем образец некоей «иной правильной жизни», к которой надо стремиться. Тем более что на другом полюсе – Россия, никогда не отличавшаяся умением элегантно и тактично вести себя в отношении небольших соседей.

Здесь, однако, ЕС переоценил собственную привлекательность и недооценил степень сопротивления, с которым столкнется.

В условиях финансового кризиса Брюссель и ведущие столицы не хотели тратить заметных средств на «партнерство», надеясь обойтись морально-политическим поощрением. Возможно, это и сработало бы, если бы заранее объявили главный приз, сказав: сближение с единой Европой, принятие ее норм и условий взаимодействия приведут в долгосрочной перспективе (сколь угодно длительной) к полноценному членству Украины, Молдавии, Белоруссии и стран Южного Кавказа в Европейском союзе.

Однако этого ни один европейский чиновник или политик не произнес ни разу – по понятным причинам. Внутренние неурядицы привели к тому, что идея расширения утратила поддержку, раздражать граждан обещаниями, что в «семью» когда-нибудь вольется еще группа дальних и бедных родственников, никто не хотел. Отсюда и казус, наиболее ярко проявившийся в украинском случае: Киеву предлагалось пойти на неизбежный масштабный кризис – обрыв отношений с Россией, который, скорее всего, повлек бы за собой социально-экономический обвал и политическое обострение, в обмен на фантик – обещания абстрактного счастья в неопределенном будущем.

При этом, проявив предметный интерес к постсоветским странам, ЕС вступил на почву, по которой до этого не ходил. Относительно безболезненное расширение Евросоюза в 1990–2000-е годы стало возможным благодаря тому, что Брюссель не встречал противодействия, проблемой было только состояние стран-кандидатов, их способность не быть обузой. Государства «Восточного партнерства» находятся в намного худшем состоянии, чем те, кто вступал в 2004 году, а по многим показателям уступают и отставшим Румынии и Болгарии. Но главное – эти страны очень тесно связаны с Россией, и она в силу исторических, психологических и геополитических причин воспринимает их как неотъемлемую и легитимную часть своей сферы интересов.

А арсенал Москвы сегодня намного богаче, чем на рубеже веков, когда решался вопрос о первой волне расширения евроатлантических институтов.

Отказ Армении и Украины от ассоциации с ЕС не просто лишил содержания разрекламированный вильнюсский саммит. «Восточное партнерство» никогда не было общеевропейским приоритетом, движущей силой выступала группа стран – Польша, Швеция, Литва, до некоторой степени Германия, считающие важным восточный вектор развития сообщества. Большинство других относились к проекту в диапазоне от нейтрального до индифферентного. Для чиновников же Еврокомиссии важны формальные результаты (возможность убедительно отчитаться по потраченным средствам и усилиям) и перспектива увеличить на этой теме свой административный вес. Сейчас и с тем и с другим дело обстоит совсем неважно.

Председательствовать в ЕС в 2014 году будут Италия и Греция, для которых будущее стран «Восточного партнерства» совсем не приоритет, зато проблем с собственным бытием в единой Европе выше головы. Предстоит смена состава Еврокомиссии, а это значит, что на довольно долгий срок Брюссель погрузится в аппаратно-бюрократическую суету и будет занят только собой.

Ну и самое главное – во второй половине десятилетия Европе, скорее всего, придется заняться собственным фундаментальным переустройством, поскольку кризис зоны евро наглядно продемонстрировал: нынешняя модель нефункциональна в современных условиях и при таком составе объединения. И пока ЕС не определится со своей политической и институциональной конфигурацией на следующий этап развития, ожидать активной внешней политики и экспансии на новые пространства не стоит.

Тема, конечно, не исчезнет. Наиболее интересна судьба Молдавии, которая волею обстоятельств превратилась в любимое дитя европейцев.

Поскольку Кишинев дисциплинированно выполняет предписания, Брюсселю выгодно осыпать его милостями, чтобы показать остальным, как много те потеряли. Обещанный безвизовый режим – из этой серии. Пока, правда, непонятно, что будет, когда Молдавия подойдет к подписанию договора об ассоциации (в Вильнюсе он парафирован), станет ли Россия применять демонстративные меры, сработавшие в украинском случае, и будет ли единая Европа бороться – просто из принципа. Грузия не столь важна – ни о каких перспективах ее реальной интеграции речи не шло никогда, просто по географическим причинам.

Серьезного разговора с Украиной ждать не стоит. Никто уже не будет «покупать» лояльность Киева, какую бы цену Янукович и Азаров ни выставляли, а заявления о возврате к переговорам насчет подписания в следующем году – демагогия.

Символично, что в диалоге появилось словосочетание «дорожная карта» – в последние годы так сложилось, что ее начинают рисовать тогда, когда двигаться никто никуда не собирается.

Загадывать, что будет, когда и если власть в Киеве сменится, бессмысленно, поскольку стране при любом сценарии предстоит острый кризис, из которого политическая система выйдет в другом виде. Нельзя забывать, что «европейский выбор» действительно популярен среди населения Украины – и на западе, и на востоке. Но граждан волнует не форма отношений с ЕС, это просто символ, они мечтают об утопии – другой Родине, качественно отличной от нынешней деградирующей державы под властью коррумпированного и беспринципного олигархата.

В отличие от стран Балтии или государств Центральной Европы Украина слишком велика и своеобразна, чтобы делегировать решение своих проблем внешним силам и ждать, когда те приведут ее к новому состоянию. Но она и слишком аморфна, чтобы мобилизоваться на самостоятельное достижение поставленной цели.

Как мы видим, пока Киев не может даже поставить такую цель. А гражданские и политические активисты, которые вполне искренне и с благими намерениями выходят протестовать на бесконечные «майданы», не становятся питательной средой для формирования ответственного и профессионального политического класса.