Юрий Батурин

журнал «Знамя»

Документированная хроника Ново-Огаревского процесса

---

НЕОБХОДИМОЕ ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ

Подмосковная правительственная резиденция Ново-Огарево, где готовился новый Союзный договор, который должен был остановить дезинтеграцию СССР, оказалась площадкой, куда стекались все сведения о процессах в стране. Туда съезжались руководители Советского Союза, союзных и автономных республик, где все они, вынужденные быстро реагировать на калейдоскопические изменения ситуации, были видны как на ладони. На ново-огаревской «сцене» выпукло проступали противоречия и проблемы, отношения и личности. Споры, которые там велись, иногда представляли собой довольно тонкую игру, иногда — импровизации, иногда — грубые «подставки». Своего рода многосторонние политические шахматы. Сам термин «Ново-Огаревский процесс» вошел в политический обиход только летом 1991 года, когда на переговоры в Ново-Огарево стали допускать прессу. Но начался он значительно раньше, поэтому хронологические рамки книги¹, выдержки из которой предлагаются читателю, охватывают два полных года — 1990 и 1991.

Работу над подготовкой нового Союзного договора М.С. Горбачев поручил своему помощнику, доктору юридических наук, члену-корреспонденту АН СССР Г.Х. Шахназарову. Так сложилось, что автор настоящей публикации в 1990–1991 годах работал под началом Г.Х. Шахназарова в возглавляемом им секторе теории политических систем и политических отношений Института государства и права АН СССР, а затем в аппарате Президента СССР, и сначала по поручению шефа, а потом по своим служебным обязанностям занимался проектом нового Союзного договора.

Когда начались обсуждения проекта Союзного договора на заседаниях подготовительного комитета (Совета Федерации СССР), в Ново-Огареве было принято решение не допускать посторонних лиц, чтобы участники чувствовали себя свободнее. Но своему помощнику Г.Х. Шахназарову и советнику Г.И. Ревенко М.С. Горбачев разрешил присутствовать на этих встречах и поручил внимательно следить за ходом обсуждения, все фиксировать с тем, чтобы к следующему заседанию проанализировать возражения и предложения и подготовить тактику проведения следующего раунда.

Притом, что и Г.Х. Шахназаров, и Г.И. Ревенко по ходу заседаний (не только в Ново-Огареве) должны были помогать Президенту СССР, в случае возникновения сложной ситуации вовремя показывая ему нужный документ или записку, они никак не могли бы одновременно за всем следить и все фиксировать. Они убедили М.С. Горбачева допустить на заседания по одному своему сотруднику — З.А. Станкевича (от Г.И. Ревенко) и меня. Таким образом, мы, два молодых человека, которым совершенно не по рангу было находиться в одном помещении с высшим государственным руководством, смогли не только прикоснуться к Истории, но и многое сохранить для нее.

Нам было предоставлено удобное место, откуда мы могли обозревать весь зал, длинный стол, всех слышать и все записывать. Недостатка в бумаге и авторучках мы никогда не испытывали².

ХОЛОДНАЯ ОСЕНЬ ПОСЛЕ ЖАРКОГО АВГУСТА

События нескольких дней августа 1991 года, кратко обозначаемые с тех пор как ГКЧП, многократно и подробно описаны. Не они являются предметом данного исследования, а то, как они повлияли на процесс подготовки Союзного договора.

Уже 20 августа Верховный Совет Эстонской Республики принял постановление «О государственной независимости Эстонии».

21 августа Верховный Совет Латвийской Республики принял Конституционный закон «О государственном статусе Латвийской Республики».

22 августа Б.Н. Ельцин издал Указ «Об обеспечении экономической основы суверенитета РСФСР», предусматривающий передачу РСФСР всех предприятий и организаций союзного значения, находящихся на ее территории, за исключением тех, управление которыми передано по российским законам органам СССР».

23 августа Президент СССР провел совещание с руководителями девяти республик (Ельцин, Кравчук, Дементей, Каримов, Назарбаев, Муталибов, Акаев, Махкамов, Ниязов), на котором рассматривались первоочередные меры, необходимые в сложившейся в стране ситуации, и была подчеркнута необходимость скорейшего заключения Союзного договора.

24 августа Верховный Совет Украинской ССР принял Акт провозглашения независимости Украины с условием подтверждения на референдуме 1 декабря 1991 года.

24 августа президент РСФСР заявил о признании Россией Эстонии, Литвы и Латвии как суверенных независимых государств.

25 августа Верховный Совет Белорусской ССР принял постановление «Об обеспечении политической и экономической самостоятельности Белорусской ССР».

26 августа начала работать внеочередная сессия Верховного Совета СССР, на которой выступил М.С. Горбачев, призвав к «незамедлительному возобновлению процедуры подписания Союзного договора» как приоритетной задачи.

27 августа чрезвычайная сессия парламента Молдавии провозгласила независимость Республики Молдова.

В тот же день состоялась встреча президентов СССР, РСФСР, Казахской ССР и Кыргызстана. Участники подтвердили свою приверженность идее Ново-Огаревского процесса и подписания Союзного договора с необходимыми доработками, вызванными новой ситуацией. Президент СССР поручает Г.Х. Шахназарову немедленно возобновить подготовку Союзного договора.

28 августа РСФСР принимает под свою юрисдикцию Государственный банк СССР и Внешэкономбанк СССР.

30 августа Верховный Совет Азербайджанской Республики принял Декларацию «О восстановлении государственной независимости Азербайджанской Республики» на основе Акта 1918 года.

31 августа Верховные Советы Узбекской ССР и Киргизской ССР провозгласили государственную независимость Узбекистана и Киргизии.

30–31 августа состоялось совместное заседание Совета Федерации и Президентского совета, на котором Б.Н. Ельцин высказал ключевую для понимания того периода мысль: «Попытка создать российскую программу перехода к рынку показала, что для ее осуществления надо развалить Союз. Мы отказались от этой попытки и предложили Президенту СССР использовать эти наработки для общесоюзной программы»⁶. Он категорически отверг утверждения, что нарастающий хаос — следствие деклараций о суверенитете республик.

На этом заседании 31 августа было решено сформировать подготовительный комитет по разработке нового Союзного договора. (Фактически, подготовительный комитет из полномочных представителей республик, как он задумывался, так и не был сформирован, а подготовительным комитетом с мая 1991 года называли заседания Совета Федерации, на которых обсуждался проект нового Союзного договора.)

10 сентября М.С. Горбачев встретился с Б.Н. Ельциным, чтобы обсудить проблемы работы над новой редакцией Союзного договора. К тому времени Б.Н. Ельцин еще не сформулировал свою новую позицию в отношении проекта, но по его поручению работа над предложениями шла. Инициировал встречу Горбачев, который еще в конце августа — начале сентября начал убеждать Ельцина возобновить встречи в Ново-Огареве. Ельцин, наконец, согласился, но с условием, что будет подготовлен совершенно новый проект договора — начнем, мол, с чистого листа. Такой постановкой вопроса он себя никак не ограничивал, потому и согласился, тем более знал, что его советники новый проект готовят.

В тот же день, 10 сентября, из секретариата Б.Н. Ельцина на имя Г.Х. Шахназарова поступил проект договора о Союзе суверенных государств. Но на нем не оказалось никаких следов авторства, он не был даже завизирован и явно носил характер пробного вброса. В проекте не было ни слова о том, что Союз — единое государство, но в преамбуле указывалось, что «Союз выступает в международных отношениях в качестве субъекта международного права». Вводилось полное, неполное и ассоциированное членство в Союзе. Налоги и сборы не предусматривались, но указывалось, что «доходная часть бюджета образуется из фиксированных взносов государств-членов Союза и дохода, полученного от использования имущества, переданного членам Союза и его органам для осуществления их полномочий» (часть 2 статьи 7). Законы должен издавать однопалатный Верховный Совет, он же избирает президента Союза, который возглавляет небольшой кабинет министров, состоящий «из министра иностранных дел, министра обороны, министра финансов, министра экономики, министра по социальным вопросам, министра внутренних дел и руководителя службы безопасности Союза» (часть 4 статьи 13)⁷. По содержанию проекта было видно, что если его рассматривать не как зондирующий, а как отражающий действительную позицию Ельцина, то все придется начинать сначала.

Г.Х. Шахназаров тут же набросал записку М.С. Горбачеву, в которой предложил использовать инициативу РСФСР для возобновления переговорного процесса: «Тактически правильно начать с консультаций с представителями высших государственных структур РСФСР, а затем вынести вопрос на Госсовет СССР, — писал он. — В аппарате Президента СССР необходимо создать рабочую группу по подготовке Союзного договора в составе: Г.Х. Шахназаров, В.Н. Кудрявцев, Б.Н. Топорнин, Ю.М. Батурин, Г.С. Остроумов, А.А. Сазонов, З.А. Станкевич»⁸. Новый проект Союзного договора и сроки его подписания виделись Г.Х. Шахназарову так: «В Союзном договоре должны быть предусмотрены разные виды членства: полное (федеративные отношения), неполное (конфедеративные отношения) и ассоциированное (отношения сообщества)⁹. За основу вполне можно взять имеющийся проект. По-видимому, в максимальной степени удастся сохранить раздел «Принципы». Статьи, касающиеся разделения компетенции между Союзом и республиками, станут короче из-за сокращения союзных функций, а также благодаря отсылке к экономическому и другим соглашениям по ряду вопросов. Наибольшие изменения придется внести в раздел «Органы Союза». Обсуждение и согласование порядка работы над Союзным договором [провести] на Госсовете СССР 23 сентября. Если начать работу с 12 сентября, подписание Союзного договора могло бы произойти 27 ноября. Если потребуются повторные встречи руководителей республик, как это было в Ново-Огареве, подписание отложится на декабрь, но тем не менее реально завершить договорный процесс в 1991 г.»¹⁰

Согласие М.С. Горбачева было получено (кроме положения о трех видах членства). 11 сентября Г.Х. Шахназаров собрал группу, поставил задачу, и началась интенсивная работа. В тот же день он позвонил Бурбулису, договорился о встрече в Белом доме и взял с собой меня. От Б.Н. Ельцина участвовали С.М. Шахрай, С.Б. Станкевич, Ф.В. Шелов-Коведяев и А.В. Яблоков. Позднее присоединился Н.В. Федоров. От М.С. Горбачева — мы вдвоем. Разговор шел корректно, но нам наглядно демонстрировали нашу роль представителей проигравшей стороны: Бурбулис отходил подписывать бумаги и дважды, тут же в кабинете, пересаживался за другой стол для проведения других встреч. Шахназарову это надоело, и он предложил перенести встречу, если Бурбулис столь занят. Вечером переговоры продолжились уже в Кремле, в кабинете Шахназарова. Составы почти те же (насколько я помню, не участвовали Г.Э. Бурбулис и А.В. Яблоков, но зато был В.П. Лукин). Обсуждался проект договора, присланный накануне Ельциным. Поскольку то был тест, тональность неоднократно менялась. «Россияне», как тогда мы их называли, даже позволяли себе повышать голос и пытаться диктовать. Шахназаров не удержался и вспылил: «Вы бы, молодые люди, поуважительнее относились к моему возрасту участника войны…». Шахрай постарался сгладить неловкость и даже сказал Шахназарову, что считает его своим учителем, что, как мне тогда показалось, стало еще одной неловкостью. Обсуждение продолжалось в более деловом тоне.

13 сентября вариант проекта был готов, и в тот же день у Горбачева состоялось совещание по экономическому соглашению между республиками, в конце которого Г.Х. Шахназаров дал информацию о ходе работы над Союзным договором, подчеркнув, что формула союзного государства в проекте сохраняется. Что же касается трудного вопроса о союзных налогах, то, вероятно, в Союзном договоре надо будет сделать отсылку к экономическому соглашению. Тем временем от РСФСР в группу Г.Х. Шахназарова был направлен В.П. Аверчев, с которым работалось продуктивно, но чьими результатами, как нам казалось, у Ельцина не интересовались. Шахрай, Станкевич и Лукин больше не приезжали. Владимир Аверчев в то время занимал пост эксперта Комитета по международным делам Верховного Совета РСФСР, возглавляемого Владимиром Лукиным. Тот факт, что работать над Союзным договором поручили представителю такого ранга, означал, что российская команда считала этот вопрос второстепенным. А мне появление Аверчева показалось удачным. Мы с ним были в буквальном смысле «ребята с одного двора». Он был на три года старше меня, что в школьные времена было существенно, мы входили разные возрастные группы. Но, тем не менее, при встрече здоровались. У нас с ним не было «буфера настороженности». Аверчев формулировал очередное требование из своего «задания», я возражал, аргументировал, мы обсуждали и приходили к каким-то выводам. В целом мы легко и без противостояния делали порученную работу.

Итак, располагая версией проекта, завизированного представителем РСФСР, М.С. Горбачев получал небольшую дополнительную степень свободы для дальнейших переговоров. 14 сентября была подготовлена новая версия проекта¹¹. Г.Х. Шахназаров вспоминал: «Отправляя президенту согласованный на рабочем уровне проект, я, откровенно говоря, полагал, что он будет удовлетворен и велит послать его в республики. Вышло не совсем так. На другой день ранним утром я был приглашен к нему, и состоялась самая крупная за время нашей совместной работы размолвка.

— Что же вы, братцы, сложили оружие, без боя сдали все позиции! — без предисловия начал Михаил Сергеевич.

— С чего вы взяли? Напротив, в основу проекта как раз положен наш вариант. Россияне согласились отказаться от предложенной ими структуры, которая, по существу, упраздняла Союз.

Горбачев сердито взмахнул рукой.

— При чем тут структура. Это последнее дело. Гораздо важнее то, что вы капитулировали по главным пунктам.

— Каким именно?

— Прежде всего Союзное государство или Союз государств? Категорически нельзя соглашаться с последней формулой.

— Почему? Вы сказали, что приходится соглашаться на конфедерацию. А что такое конфедерация, как не союз государств? Да и само название нашей страны — Союз республик — есть союз государств. Знаете, Михаил Сергеевич, дело ведь не в названии. Какое бы словечко мы тут ни оставили — федерация, конфедерация, все будет зависеть от реального распределения полномочий. А в проекте четко определены все функции Союзного государства — оборона, транспорт, связь, границы, гражданство. Если говорить всерьез, в мире нет ни одной конфедерации. Конфедерация — это временное состояние между федерацией и унитарным государством…

— Будешь мне лекции читать, — рассердился президент, — это я и без тебя знаю, в университете учил. Извольте написать: Союзное государство. Никаких возражений слушать не хочу…

Но делать нечего. Получив безоговорочное указание, я в течение пяти минут внес поправки, подготовил текст, и на другой день Горбачев его разослал с приглашением собраться вновь в Ново-Огареве»¹².

Вот фрагмент из записки Г.Х. Шахназарова М.С. Горбачеву:

«Михаил Сергеевич!

Посылаю, как обязался, проект, составленный в основном на базе прежнего, с учетом сегодняшних договоренностей и некоторых положений российского варианта. К сожалению, Шахрай и Лукин не смогли высвободиться сегодня, поскольку у них завтра начало работы Верховного Совета. Но обещали приехать во второй половине дня. Попытаемся согласовать с ними наш вариант, а там, где будут упираться, вставим альтернативные варианты. Снимать их придется уже вам в разговоре с Ельциным. Кстати, одним из сильных аргументов в пользу того, чтобы «прижиматься» к старому тексту, является то, что в противном случае можно вызвать новую борьбу со стороны союзных и в особенности автономных республик…

18.09.91. Шахназаров»¹³.

Проект, конечно, сильно отличался от подготовленного к подписанию 20 августа, и редакционная работа над ним шла каждодневно. Так, уже 19 сентября «Исполнительная администрация Государственного Совета была превращена просто в «Администрацию Союза ССР» (статья 14).

М.С. Горбачев совершенно напрасно столь жестко набросился на своего помощника. Прежде всего, это была лишь согласованная рабочая версия. Без обсуждения в Ново-Огареве она не могла считаться даже проектом. Просто бумажка.

Во-вторых, подготовка совместного с представителями РСФСР проекта была лишь взаимным зондажем с разными, правда, целями. Так, союзная группа хотела вернуть Ельцина в переговорный процесс, что в конце концов и удалось.

В-третьих, вариант, который столь резко отверг Горбачев, значительно сильнее отличался от присланного Ельциным проекта, чем от летнего проекта Союзного договора. Между прочим, серьезных возражений с российской стороны не последовало, что подтверждает: цель была тестирование позиций команды Горбачева, а вовсе не содержание и уж тем более не конкретные формулировки. Причем все очень стремительно менялось. К тому времени, как Горбачев «зарубил» представленный Шахназаровым проект, с участием Аверчева (от РСФСР), была подготовлена новая версия проекта. События развивались куда быстрее появления текстов, а сам процесс взаимодействия был много важнее юридиче­ских формул. Но эта вспышка Горбачева показывает, в каком нервном напряжении находился Президент СССР.

О ПОЗИЦИИ РОССИИ

Об изменениипозицииБ.Н. Ельцина можно судить по его собственноручной правке варианта проекта от 19 сентября 1991 года. Сохранив в тексте положение о том, что «Союз Свободных Суверенных Республик (СССР) — союзное демократическое государство…», он убрал следующие за этой формулой слова: «…образованное в результате объединения равноправных республик» (принцип первый преамбулы), а также полностью вычеркнул статьи 7 («Союзные налоги и сборы») и 8 («Конституция Союза»)¹⁴. Эти поправки фактически за­крывали все возможности создания нового Союза как единого государства. 20 сентября Горбачев проводит еще одно совещание по Союзному договору. Присутствуют Силаев, Руцкой, Явлинский, Сабуров, Шахназаров. В ходе совещания Горбачев звонит Назарбаеву, обещает прислать рабочий вариант проекта Союзного договора на текущую дату и сообщает ему, что, по мнению Ельцина, подписание — дело месяцев. Но надо уже начинать подписывать договор: РСФСР, Казахстан, Белоруссия, Азербайджан и, вероятно, Средняя Азия. «В течение недели доработать, подписать, потом ратифицировать семью-восемью государствами — это и союзный рынок»¹⁵. Положив трубку, говорит: «Назарбаев за то, чтобы в течение недели подписать Союзный договор»¹⁶.

Горячее желание М.С. Горбачева как можно быстрее подписать Союзный договор лишает его объективного взгляда на развитие политических процессов в стране. На самом деле, ситуация очень сложна, и подписание договора «за неделю» недостижимо.

27 сентября М.С. Горбачев вызвал к себе Г.Х. Шахназарова и Г.И. Ревенко по подготовке Союзного договора. Фрагмент разговора приводится в записи Шахназарова:

«Шахназаров. Договор [Союзный] мы подпишем, даст Бог, не раньше декабря.

Горбачев. Почему?

Шахназаров. Украина раньше не решится.

Горбачев. Ну и что, подпишем с Россией, Белоруссией, Казахстаном, остальные потом примкнут.

Шахназаров. Не уверен. Сейчас там сложные процессы.

Горбачев. Да ну!

Шахназаров. Никуда не уйти от того, что в Средней Азии растут фундаменталистские настроения.

Горбачев. А какие новости от Ельцина?

Шахназаров. Пока никаких. Может быть, съездить к нему?

Горбачев. Чего еще! Нам надо честь беречь.

Шахназаров. Похоже, у них к нам сейчас снисходительное, малость даже высокомерное отношение, они с нами в кошки-мышки играют»¹⁷.

Тем не менее Шахназарову удается добиться согласия Горбачева. 28 сентября Горбачев дает поручение Шахназарову, и он вместе со мной, своим помощником, едет в Белый дом на переговоры о новой редакции проекта Союзного договора. Со стороны России в переговорах участвовали Г.Э. Бурбулис, С.М. Шахрай, Н.В. Федоров, С.Б. Станкевич, Ф.В. Шелов-Коведяев, А.В. Яблоков. В процессе переговоров Шахназаров звонил Горбачеву, чтобы оперативно получить согласие на ряд формулировок. Положение о Конституции Союза удалось возвратить в проект (видимо, стороны, вкладывая каждая свой смысл в понятие Конституции, рассчитывали с ее помощью добиться своих целей). Однако не удалось вернуть статью о налогах и сборах, а это уже делало для республик возможным «финансовое прекращение» союзного государства в любой момент. На следующий день состоялась еще одна встреча — на этот раз в кабинете Г.Х. Шахназарова¹⁸ с С.М. Шахраем и В.П. Лукиным. На ней удалось восстановить первый (сокращенный Б.Н. Ельциным) принцип преамбулы. Таким образом, располагая двумя версиями проекта, завизированными представителями РСФСР, М.С. Горбачев получал небольшую дополнительную степень свободы для дальнейших переговоров.

Переговоры продолжались ежедневно на разных уровнях. 1 октября 1991 года президент СССР направляет членам политического консультативного совета проект Союзного договора, вновь доработанный с учетом замечаний Б.Н. Ельцина и согласованный с ним. 2 октября прошло обсуждение проекта Союзного договора на политическом консультативном совете. Более чем через три недели, 25 октября, Б.Н. Ельцин присылает 12 замечаний к уже согласованному с ним проекту¹⁹. Судя по глубине замечаний («неясная формулировка», «целесообразно выделить абзацы 2 и 3 в самостоятельную статью», «изложить абзац в следующей редакции», привести в соответствие абзацы…», «термин “апелляция” заменить словом “дела”», «перенос резиденции Верховного Суда из Москвы в какой-либо другой город»), цель Б.Н. Ельцина — затягивать процесс — прямо противоположна цели М.С. Горбачева — торопить события.

ЧТО СКАЖЕТ УКРАИНА?

11 октября состоялось заседание Государственного Совета. Обсуждался порядок дальнейшей работы над Союзным договором. Это заседание проходило в Кремле, а не в Ново-Огареве, и меня с З.А. Станкевичем туда не пригласили. Хотя это было странно с учетом того, что присутствовало даже телевидение для прямой трансляции. Впрочем, как оказалось, после речи Горбачева телевизионную трансляцию прекратили. Поэтому описание заседания привожу по моей записи рассказа Г.Х. Шахназарова, через несколько лет сверенного и откорректированного мною по записям А.С. Грачева, пресс-секретаря М.С. Горбачева²⁰.

Заседание началось без Ельцина, хотя присутствующие и подождали его некоторое время. В кратком вступительном слове Горбачев сказал, что придает нынешнему совещанию исключительное значение. Он обеспокоен тем, как развивается ситуация, когда мы оказались перед угрозой распада государства. На V Съезде народных депутатов руководителям республик удалось предотвратить худшее. Появилась надежда. Были приняты принципиальные решения: о подготовке Договора о Союзе Суверенных Государств, о заключении экономиче­ского соглашения, о единых вооруженных силах и военной реформе. Но именно теперь возникла опасность новых расхождений и отката назад. Члены Госсовета чувствуют сильное давление с разных сторон и позиций вплоть до попыток столкнуть их друг с другом, посеять подозрения по отношению друг к другу, затормозить принятие Союзного договора, подготовленного на базе уже согласованных позиций. Поэтому Госсовет просто обязан принять сегодня решения по главным вопросам. По существу это было не столько вступительное слово, сколько политическое заявление.

В этом месте в зал вошел Ельцин. Горбачев поинтересовался у собравшихся, стоит ли продолжать трансляцию. Решили не продолжать. Обсудили повестку дня. Горбачев предложил сначала продолжить разговор о Союзном договоре. Предложение не прошло. Перешли к обсуждению более волнующей руководителей республик темы — о создании экономического сообщества. Докладывал Г.А. Явлинский. Договорились о подписании. После обеда Горбачев вернулся к Союзному договору, предложив высказаться каждому. Воцарилось молчание. Никто не хотел брать слово первым. Ждали, что это сделает Ельцин, но тот молчал.

— Есть два варианта, — сказал Горбачев. — Поработать и в недельный срок прислать свои замечания по проекту. А через неделю обсудить на Госсовете. Второй вариант — сформировать комиссию и поручить эту работу ей.

— Я за первый вариант, — откликнулся Назарбаев.

— Мы за независимость в Союзе, — непонятно сказал Каримов. — Проект прорабатываем. Но неясно, продолжается ли процесс или все начинаем заново?

— Объявим, что обсудили организационные вопросы подготовки Союзного договора, — предложил Горбачев. — И в самом скором времени вернемся к нему.

— До референдума 1 декабря Верховный совет Украины не будет принимать участия в подготовке Союзного договора, — предупредил Кравчук.

— Надо подготовить обращение к народу Украины и ее Верховному Совету, — Горбачев никак не хотел отпускать Украину. — Не стоит держаться решений, принятых под горячую руку.

— Думаю, Верховный Совет Украины подтвердит свое решение, — отрезал Кравчук.

— Что ж, Бог с вами, а мы очистим душу! — эмоционально завершил тему Горбачев.

— Да, надо обратиться к Верховному Совету Украины, — неожиданно поддержал Горбачева Ельцин.

— Такое обращение может иметь обратный эффект, — возразил Кравчук.

Но члены Госсовета единодушно (кроме Кравчука) проголосовали за обращение.

Обращение Президента СССР и руководителей восьми союзных республик к Верховному Совету Украины «Ради достойного будущего для себя и потомков» подписали Горбачев, Ельцин, Шушкевич, Назарбаев, Каримов, Муталибов, Акаев, Ниязов, Искандаров. Оно было опубликовано 23 октября.

Здесь важно понять общественные настроения на Украине той поры, чтобы понять, могло ли обращение повлиять на развитие событий, и сравнить их с настроениями в РСФСР и, для примера, в другой крупной союзной республике. Опрос, проведенный Фондом социально-политических исследований (исполнитель — Центр оперативных исследований Института социологических исследований АН СССР), позволил сделать ряд выводов в отношении перспектив политики, направленной на воссоздание Союза, и подписания Союзного договора.

Основной вопрос, заданный опрашиваемым («Поддерживаете ли вы в целом идею существования Союза в форме союза суверенных государств?»), в условиях осени 1991 года воспринимался как аналог вопроса референдума СССР 17 марта 1991 года («Считаете ли Вы необходимым сохранение Союза Совет­ских Социалистических Республик как обновленной Федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?»). Это позволило судить об изменении отношения к идее Союза за полгода.

Более детальный анализ изменения ориентаций за полгода показывает, что наиболее сложной (в смысле нетипичной картины) была ситуация на Украине и особенно в Киеве. 17 марта 1991 года за приведенную выше формулу, предложенную «Союзным центром», высказалось 45% проголосовавших, а за противопоставленную ей свою, украинскую формулу, которая в тех условиях воспринималась как «центробежная» (Союз на условиях Декларации о суверенитете Украины) — 78%. В этих условиях результаты опроса (60% в Киеве за Союз) фиксировали, скорее всего, сохранение и, возможно, некоторый рост центростремительных настроений в условиях, когда подразумеваемой альтернативной («центробежной») формулой сегодня является идея «независимости». В контексте произошедшего общего сдвига в сторону обособления Украины и следовало воспринимать некоторую консолидацию сторонников идеи сохранения Союза — притом что реальное наполнение этой идеи неизбежно несколько изменилось.

И в марте, и в октябре 1991 года в сознании значительной части украинцев «центростремительная» и «центробежная» формулы причудливым образом сочетались. 17 марта как минимум 25% участников референдума в Киеве вы­сказались одновременно за весьма различные варианты: «центральный» и «украинский», на всей Украине «надвое» высказались 50% проголосовавших. «Просоюзное» большинство осенью 1991 года не исключало, как ни парадоксально это звучит, что, как и в марте 1991 года, значительная часть населения (в Киеве это, ориентировочно, как минимум 20–30%, примерно столько же на всей Украине) готова поддержать и «независимость» (видимо, понимая под ней «не-зависимость»), и идею Союза.

Разброс политических ориентаций на Украине был весьма велик. На референдуме 17 марта за формулу «центра» высказались от 16–20% на Западной Украине до 80–88% на востоке республики и в Крыму (за «украинскую», соответственно, от 30–50% на западе до 85–90% во внутренних областях Украины). Опросы, проведенные в октябре, показали, что за независимость высказывались уже от 80–90% опрошенных (запад) до 40% (восток). Что касается Киева, то он по национальному составу (в Киеве тогда было 72% украинцев, 26% русских; на всей Украине, соответственно, 73% и 22%), геополитическому положению и, естественно, по реакциям населения на идеи союза и независимости (о чем свидетельствуют и данные референдума, а также украинских опросов), занимал «среднее» положение, дающее приблизительно «среднеукраинские» показатели.

Неожиданно высокую готовность принять идею политического союза (99% всех, кто, согласившись в принципе с идеей союза, сумел ответить на вопрос о его типе!) продемонстрировали жители Киева. Необходимо признать, что для киевлян, согласных с необходимостью союза вообще, «союз» — это однозначно союз политический. Идея чисто экономического союза здесь пока неактуальна. Важно, что весьма ограничена повсеместно (а у киевлян — просто мала) популярность идеи военного союза. При общей готовности принять политический союз (едва ли возможный, в принципе, без военного) это можно объяснить только, во-первых, ощущением отсутствия реального противника, во-вторых, ощущением военного союза как общего экономического бремени и, в-третьих (особенно после августовского путча), ощущением небезопасности армии, не контролируемой «своей» властью.

Отличаясь от всех остальных готовностью принять идею политического союза, киевляне резко выделялись среди сторонников союза долей тех, кто не готов ответить, какой тип союза ему ближе (23%, у остальных — от 0,5 до 6%). Идея чисто экономического союза не пользовалась на Украине популярностью. Идея военного союза в условиях конца 1991 года также не являлась притягательной. Обращала на себя внимание поляризация массового сознания киевлян: или политический союз (без военного), или никакого.

Удельный вес принципиальных, непримиримых противников любого союза в целом был относительно невелик, хотя и весьма различен в разных городах, но в Киеве составлял значительную часть населения — почти четверть²¹.

Особое внимание предполагалось уделить крайней пестроте ориентаций на Украине, что требовало выработки комплексной, специфичной для каждой ее части союзной политики, однако времени для этого уже не оставалось.

ЗАПАСА ВРЕМЕНИ НЕ ОСТАЛОСЬ

2 ноября 1991 года М.С. Горбачев встретился с Б.Н. Ельциным. Его рассказ о прошедшей беседе в тот же день записал Г.Х. Шахназаров: «…Я сказал ему: давай по-мужски. Ты меняешь политику, уходишь от всего, о чем мы условились. А раз так — теряет смысл и Госсовет, и экономическое сообщество. Я подаю в отставку. Бери вожжи в руки, раз тебе этого хочется, правь в одиночку. Я в этой кутерьме участвовать не буду. Скажу всем так: вот, друзья, лидеры 15 республик, я вас подвел к независимости, теперь, похоже, вам Союз больше не нужен. Что ж, живите дальше, как заблагорассудится, а меня увольте. Ельцин стал горячо доказывать, что политику менять не собирается, верен обязательствам, слово у него твердое. Тогда я его спросил, значит ли это, что он согласует свои реформы с республиками? Обязательно, отвечал он, я их только решил прижать: дескать, не будете следовать за Россией в реформах — нам придется делать все без вас, и уж тогда не посетуйте, будем блюсти прежде всего свой интерес. Так что в ближайшие дни все согласуем, им деваться некуда»²².

4 ноября 1991 года в Кремле проходило очередное заседание Государственного совета СССР. Открыл его Президент Советского Союза М.С. Горбачев, а Президент России Б.Н. Ельцин демонстративно опоздал, войдя в середине сорокаминутной речи Горбачева, которую тот произносил даже не перед членами Госсовета, а обращаясь посредством телевидения к стране:

— Мы находимся в тяжелой ситуации. Я задаю всем вам и себе вопрос: почему это происходит? Складывается впечатление, что мы легко и без должной ответственности распорядились “капиталом”, созданным большой совместной работой после путча. Говоря о “капитале”, я имею в виду возникшую тогда у людей надежду, уверенность, что можно справиться с ситуацией, повести страну по пути реформ и быстрее выйти из кризиса. А теперь мы проваливаем все согласованное тогда. Опять начались политические игры, перетягивание каната…

Особенно остро мы осознали недопустимость распада государства. Как говорится, заглянули за черту и увидели пропасть, куда можем скатиться, если это произойдет. Трудно идет подготовка Союзного договора. В субботу мы с Борисом Николаевичем пришли к общему мнению, что надо быстрее заключить Договор о Союзе Суверенных Государств. Такого же мнения и Каримов, Назарбаев, Ниязов, Шушкевич. Борис Николаевич и многие члены Госсовета тоже за быстрое продвижение по Союзному договору, за то, что собрать Госсовет 11 ноября и идти постатейно.

У нас остался очень небольшой лимит времени. Не хочу обобщать и ставить всех на одну доску, но есть большие различия в позициях, они тормозят процесс, а между тем страна задыхается, не имея ясности по главным вопросам. Это опасно. И Госсовет — мы с вами — несет за это ответственность…

Подписали экономическое соглашение, но осуществлять его не торопимся. Центральный вопрос — экономическая программа Ельцина. Надеюсь, Госсовет поддержит ее. Меня беспокоит, что у Ельцина нет ясности в отношении экономического соглашения. Мы не должны позволить распадаться союзному рынку. Окукливание никого не спасет.

Ставлю перед Госсоветом вопрос политически: что будем решать в первую очередь? Вопросы о Вооруженных силах, о МИДе, о МВД? Все это вопросы Союзного договора. Они в повестке сегодняшнего заседания. Если члены Госсовета меняют позицию, давайте определяться. Мы должны на Госсовете провести разговор, который даст импульс дальнейшей работе по созданию Союза Суверенных Государств.

— Давайте пойдем по повестке, — Ельцин решительно остановил речь Горбачева, большую часть которой не слышал, поскольку только что вошел.

— Я поставил вопросы, по которым надо обменяться мнениями, — несколько растерянно ответил Горбачев, не ожидавший такой резкости.

— Повторяю: переходим к первому пункту повестки дня.

— Но у нас же первый пункт — «Текущий момент. Обмен мнениями», — раздраженно отреагировал Горбачев. — Кто хочет слова?

После долгой паузы, вызванной неловкостью ситуации, Горбачев решил закрыть первый вопрос:

— Если все ясно, нет и необходимости обсуждать.

— Мы уже выражали свою принципиальную поддержку, теперь надо говорить конкретно, — взял слово Назарбаев. — Надо вместе двигаться к рынку. Если мы работаем в рамках экономического соглашения — одно дело. Если нет — другой разговор.

Опять воцарилось молчание. Стало понятно, что без текста проекта Союзного договора, как формирующего ход дискуссии, продвинуться вперед не удастся. Наконец, премьер Украины Витольд Фокин нашел тему:

— У меня вопрос к Борису Николаевичу. Донбасс сейчас в руках шахтеров. Там непростые политические процессы идут. Половина шахт стоит из-за отсутствия леса, который Россия не поставила.

— Пока мы не покажем свою состоятельность в исполнении экономического соглашения, мы не можем выходить на Союзный договор, — ответил вместо молчавшего Ельцина Каримов.

Министр обороны маршал Шапошников охарактеризовал ситуацию в Во­оруженных силах как грозившую перейти в острый кризис с непредсказуемыми международными последствиями. Надо избежать дележа мощного военного потенциала мировой сверхдержавы. Ельцин поддержал Шапошникова:

— Поскольку мы, несмотря на все трудности, пытаемся создать новое государство — Союз Суверенных Государств, — оно должно иметь и единые Вооруженные силы.

При обсуждении вопроса о коллективной безопасности суверенных государств Назарбаев предложил неожиданную формулировку:

— Надо записать так: «…заключение Договора о совместной обороне государств — членов Содружества».

— Какого еще Содружества? — изумился Горбачев. Но этот вопрос не получил ответа, утонув в многоголосной перепалке²³.

Общественное мнение в крупных городах Казахстана и России (самых больших республиках) сильно отличалось от Украины. В той мере, в какой можно говорить о явной, неоднозначной динамике, ее допустимо рассматривать как косвенное отражение тенденций развития общественного мнения в каждой из трех республик в целом. Настроения в поддержку Союза за полгода не ослабли, оставшись на прежнем уровне. Так, если 17 марта 1991 года в трех республиках (РСФСР, Украина, Казахстан) за Союз проголосовали 73% принявших участие в референдуме, то, по данным опроса осени 1991-го, в крупных городах этих же трех республик за Союз высказались 75% всех ответивших.

Национальный состав Алма-Аты (в 1991 году — 24% казахов, 57% русских) совершенно иной. Там было констатировано отсутствие резкой динамики позиций в отношении Союза при некотором ослаблении крайне высокой (и, вероятно, «подсознательной») ассоциации с Союзом, выявленной в марте 1991 года: 94% участников референдума проголосовало «за», в то время как данные опроса по Алма-Ате показали 86%.

В Красноярске характер отношения к Союзу изменился мало (70% «за» в Красноярском крае на референдуме, 74% «за» в октябре 1991 года).

В Москве число сторонников Союза возросло за полгода с 50 до 81%, что, скорее всего, свидетельствовало о голосовании части москвичей 17 марта 1991 года не столько против идеи Союза, сколько против тогдашнего «союзного центра» с его политикой, когда «центр» (и Союз) еще были сильны. Наглядный процесс распада Союза вызвал резкий всплеск «просоюзных» настроений в Москве. Усиление таких настроений характерно было для большинства русских областей РСФСР, хотя и в разной степени.

Сравнение отношения к Союзу в трех городах с преимущественно русским населением (Москва, Красноярск, Алма-Ата) позволяет говорить о трех разных типах реакции:

— высокая (81%) поддержка Союза в Москве, отражающая, видимо, ориентацию ядра русских областей в европейской части страны;

— чрезвычайно высокая (86%) поддержка Союза русским, по преимуществу, населением города в составе «национальной» республики;

— умеренная (74%) поддержка в русских регионах, обладающих самобытностью, не относящихся к историческому ядру государства и не находящихся в зоне потенциальных конфликтов с республиками.

Результаты опроса давали некоторое представление как о том, какой тип союза желателен для различных групп опрошенных, так, косвенно, и о том, какой союз они готовы принять. Пересчет результатов опроса без учета воздержавшихся от ответа (то есть так, как если бы это был подсчет голосов на референдуме) показал следующее.

Данные, полученные в Москве, Красноярске (Россия) и Алма-Ате (Казахстан) в принципе близки и свидетельствуют о том, что приблизительно треть населения предпочитает исключительно экономический союз, в то время как две трети — политический (в том числе 40% — и военный). Наибольшая склонность к чисто экономическому союзу и наибольшая отстраненность от политического — у жителей Красноярска, что, возможно, отражает некоторую отстраненность Сибири от основных узлов межреспубликанских противоречий и относительную ослабленность политической самоидентификации с центром.

Если моделировать в условиях октября 1991 года ситуацию референдума, то окажется, что за политический союз высказалось бы около 52% в Москве, 56% — в Алма-Ате, 44% — в Красноярске. Для сравнения — в Киеве около 59%.

Контуры (поскольку данных было недостаточно) социального портрета сторонников и противников союза выглядят следующим образом.

Выделялись две группы людей, непропорционально сильно тяготевших к поддержке союза, особенно политического. Первых можно условно назвать «людьми, борющимися за привычный уклад», вторых — «людьми с известным положением». В первой группе много пожилых людей, неработающих, пенсионеров, тех, кто работает на государственных предприятиях. Во второй — людей среднего возраста, образованных и высокообразованных сотрудников государственных учреждений, кооператоров, работников акционерных обществ. Консервативная (в социальном смысле) группа чаще обычного предпочитала «полную» формулу союза (экономический, политический, военный). В то же время за экономический и политический союз без военного высказывались люди более молодые, занятые в динамичном секторе экономики (совместные предприятия, акционерные общества).

К меньшинству — противникам союза, но также и тем, кто готов принять лишь экономический союз, тяготели молодые люди, студенты, учащиеся, предприниматели, занятые на арендных и совместных предприятиях, в акционерных обществах. Во всех без исключения социально-демографических группах как противники союза, так и сторонники чисто экономического объединения на сегодняшний день в явном меньшинстве.

Противников союза также можно было разделить на достаточно обособленные группы. Большую (в среднем по всем городам, кроме Киева) составляют те, кто отвергает союз из опасения его экономической невыгодности для республики. К этой группе тяготеют молодежь, студенты, учащиеся, люди менее образованные, рабочие, женщины, а также предприниматели, работники акционерных и арендных предприятий. В сущности, «антисоюзная» ориентация этих людей условна: она могла измениться, если они убедились бы в экономических преимуществах союза.

Вторую, меньшую (кроме Киева) группу составляют те, чей антисоюзный выбор был более осознан и, скорее всего, необратим. Это люди, озабоченные защитой суверенитета, а также те относительно немногие, кто настроен явно националистически. Среди противников союза таких около 46% (в том числе в Алма-Ате — 11%, в Москве — 36%, в Красноярске — 43%, в Киеве — 58%). Если же определить долю этих «непримиримых» в числе всех, кто так или иначе (положительно ли отрицательно) определил свое отношение к союзу, то она составит: во всех четырех городах — 11%, в Москве — 7%, в Киеве — 23%, в Алма-Ате — 2%, в Красноярске — 11%.

Таким образом, в ноябре 1991 года идея необходимости союза, в том числе союза политического, пока что по-прежнему преобладала в массовом сознании. Доля тех, кто выступает против союза из экономических соображений, достаточно устойчива по всем городам (12–17%): это те, чья позиция могла измениться²⁴.

5 ноября М.С. Горбачев направляет членам Государственного Совета СССР проект Договора о Союзе Суверенных Государств с учетом поступивших замечаний. В проекте договора термин «Правительство Союза ССР» заменяется на «Администрация Союза». Бюджет Союза предлагается устанавливать отдельным соглашением. Признаков федеративного государства становится все меньше.

6 ноября Верховный Совет Украины дал согласие на парафирование правительством республики Договора об экономическом сообществе.

8 ноября, вернувшись из Москвы, Л.М. Кравчук провел пресс-конференцию, на которой обозначил важнейшие задачи: самое главное — провести референдум о независимости Украины, далее — преодолеть кризис и приступить к созданию национальной армии, выпустить собственную валюту. Нет необходимости в союзном Министерстве иностранных дел, нужны самостоятельные внешние сношения. В отношении Союзного договора Кравчук сказал: «Моя позиция — прекращать разговоры о ново-огаревском процессе. И выяснить, наконец, что же такое Союз. И кого представляет Верховный Совет Союза? 15 республик, как было раньше, или союз семи, как стало сейчас? И каково положение самого Горбачева? Ново-Огаревский процесс — это теперь плюсквамперфект!»²⁵

СКОЛЬКО АПОСТОЛОВ БЫЛО У ГОРБАЧЕВА?

14 ноября 1991 года в Ново-Огареве вновь собрался Государственный Совет СССР.

— Не вижу Лукьянова, — пошутил Президент России Б.Н. Ельцин²⁶, решительно занимая место по правую руку от Президента СССР М.С. Горбачева, где обычно сидел А.И. Лукьянов, председатель Верховного Совета СССР, участвовавший во всех ново-огаревских встречах, завершившихся в конце июля 1991 года соглашением семи республик Советского Союза заключить новый Союзный договор. А в августе, за день до назначенного дня подписания договора, ГКЧП объявил чрезвычайное положение. Первые же опубликованные документы ГКЧП предварялись заявлением Лукьянова, в котором проект Союзного договора объявлялся подрывным документом. Сам Лукьянов не вошел в состав ГКЧП, но позиция председателя Верховного Совета в отношении Союзного договора была ему бесценным подарком. Лукьянов, сидящий в следственном изоляторе «Матросская Тишина», незримо присутствовал на последних ново-огаревских дебатах.

В этот день заседание Госсовета началось позже, чем обычно, в 12 часов дня. Расселись, поприветствовали друг друга, перебросились короткими репликами. На обсуждение порядка работы ушло минимум времени. Было решено идти прямо по тексту.

Первый вопрос, давным-давно пройденный, но снова оказавшийся в центре внимания — о названии будущего Союза. Может быть, Союз Суверенных Республик?

— Скажут, по пути потеряли одно «С», — под общий смех пошутил Ельцин.

— ССГос нельзя? — спросил Назарбаев. — Чтобы «Г» не было.

— ССГ так ССГ. Для Горбачева название — дело вторичное. Речь о государственности.

В проекте, разосланном участникам Госсовета, была предложена достаточно универсальная формула: «Союз Суверенных Государств — союзное государство». Некоторые из руководителей республик поддержали ее, но не все. Горбачев вновь и вновь возвращает участников обсуждения к существу:

— Надо решить главный вопрос: будем создавать государство союзное или нет?

— У меня складывается впечатление, что люди все равно без нас придут к этому. — Назарбаев не уточнил, к чему люди придут. — А у нас есть такая воля?

— Союз создать есть воля, — твердо ответил Ельцин.

— Тогда второй вопрос: какой Союз? — подошел к самой сути Назарбаев.

— А твоя точка зрения? — быстро спросил Горбачев.

— Не надо никого тянуть, — Назарбаев отвечал твердо, уверенно. — Никто из нас не пророк, но в душе я убежден, что обязательно придут другие руководители вместо нас, когда народ созреет, и он обойдется без нас. Когда это произойдет — через год или два, я не знаю. Так давайте будем мудрее чуть-чуть, если мы действительно хотим блага нашим народам. Мы уж два года уговариваем всех. Не лучше ли сказать: «Друзья, у нас Союз, а с вами отношения строятся так-то и так-то».

— Ну, а какой Союз? — настаивал Горбачев.

— О федерации теперь говорить, думаю, очень сложно, — Назарбаев произнес это явно с сожалением. — Может быть, конфедерация? Если пойдем на конфедерацию, успокоимся… Я за конфедерацию.

— Но все-таки — какой Союз? — настаивал Горбачев.

— Союз государств! — Ельцина уже не удовлетворяет конфедерация, и в своем ответе он уходит еще дальше.

То есть Ельцин выступил против формулы единого государства. Однако Президент СССР стоял на своем.

— Я категорически настаиваю, — высказывает свою позицию Горбачев. — Если мы не создадим союзное государство, я вам прогнозирую беду…

— Союз государств! — дает ответ Ельцин.

— Если нет государства, я в этом процессе не участвую. Я могу прямо сейчас вас покинуть. А вы тут работайте, — Горбачев встает и начинает собирать бумаги.

— Это называется «эмоции», — Ельцин точно заметил, что Горбачев почти вышел из себя.

— Нет, нет и нет! — Горбачев не играл. Он действительно был на грани срыва. — Я уже заявил, если не будет государства, я считаю свою миссию исчерпанной.

— Михаил Сергеевич, вы всегда были сторонником решения вопросов не в ультимативной форме, — попытался смягчить ситуацию Шушкевич, но договорить свою мысль Шушкевич не успел, его перебил Горбачев:

— Безусловно, — ответил Горбачев.

— Мне кажется, вы должны продолжать… — но договорить свою мысль Шушкевич не успел.

— Ну, что вы ей-богу! Я не могу взять ответственность за богадельню, которая не сможет управлять ситуацией, — перебил Шушкевича Горбачев, вложил бумаги в папку, вжикнул молнией и объявил перерыв²⁷.

Полтора часа Ельцин, Назарбаев и еще несколько членов Госсовета совещались в небольшой комнате на первом этаже, время от времени посылая Горбачеву через его помощников формулировки, представляющиеся им более-менее приемлемыми. Горбачев удалился в другую комнату и, казалось, отдыхал. На самом деле он напряженно думал, думал о цене компромисса. Как же быстро несется время в такие минуты. Необходимо принять решение, которое сильно отразится на судьбе страны. Горбачев определил для себя предел уступки: от федеративного государства — к государству конфедеративному. Перерыв закончился.

— Ну вот, нашли компромисс, — Горбачев продолжил заседание. — Этой формулой вы учитываете настырность Президента СССР, а Президент СССР учитывает вашу настырность…

Только благодаря энергии и напору Горбачева была выработана следующая формулировка: «Союз Суверенных Государств (ССГ) — конфедеративное демо­кратическое государство, осуществляющее власть в пределах полномочий, которыми его добровольно наделяют участники договора».

— Конфедеративное демократическое государство, осуществляющее власть… — по бумажке начал зачитывать Ельцин согласованную в комнате формулу.

— Согласен, — вздохнул Горбачев и замолчал.

Да и что тут было говорить.

— «…осуществляющее…» — Ельцин хотел все же зачитать формулировку до конца.

— Когда я говорю, что согласен, — перебил его Горбачев, — Борис Николаевич замедляет чтение и думает, почему Горбачев согласен.

— Да, я часто подозреваю вас, безусловно, — после уступки Горбачева Ельцин решил взять инициативу на себя.

Горбачев засмеялся, но как-то невесело.

— …Тогда сразу перечитываешь и начинаешь думать: «То ли я говорю», — не обращая внимания на смех Горбачева, договорил Ельцин.

Ельцин вообще стал шутить довольно рискованно. Когда позже обсуждался вопрос о столице, Нурсултан Назарбаев посетовал:

— Столица — Москва. Значит, Кремль захватит Россия. И все.

— Ну, на это немного времени потребуется. Но мы не забываем друзей, приватизируем и для вас, — ответил Ельцин, глядя не столько на Назарбаева, сколько на Горбачева.

Президент СССР, уже передавший своим указом 12 июня Президенту РСФСР часть апартаментов в Кремле, сделал вид, что не заметил укола.

Заседание уже заканчивалось, члены Госсовета стали собирать свои записи, задвигали стульями, когда Горбачев почти безразлично заметил:

— На основе своих бесед с депутатами предлагаю восстановить должность председателя Верховного Совета.

— Вдруг освободят Лукьянова, надо же вместе быть, — съязвил Ельцин.

— Спикер должен быть. Но только как подобрать такого, чтобы не предавал? — раздался чей-то голос с дальнего конца стола заседаний.

— Из двенадцати апостолов Иисус Христос и то не сумел разглядеть Иуду. А тут этих апостолов… — пробормотал Горбачев. — Ну, так договорились?

— Как плохо начали, и как хорошо закончили, — заключил Ельцин²⁸.

ПАРАФИРОВАНИЕ КАК ТОЧНАЯ НАУКА

Согласованный 14 ноября проект вновь был направлен членам Госсовета, который собрался снова в Ново-Огареве 25 ноября 1991 года. На этот день было назначено парафирование проекта Союзного договора.

— Как мы условились на предыдущем заседании Госсовета, на сегодняшнее заседание вносится вопрос о парафировании Союзного договора, — открыл Госсовет Горбачев. — Таким образом, это вопрос у нас согласованный.

— К сожалению, появились некоторые формулировки, о которых мы не договаривались, — сказал Ельцин.

— Ну давайте пройдемся по тексту, — согласился Горбачев. — Вы обратили внимание, что в прессе вдруг слишком большие дебаты пошли о названии «ССГ». К вам какие-то обращения были на этот счет? Есть предмет для обсуждения? Пусть ССГ?

Тема ССГ уже никого не интересовала. Участники заседания поняли, что у Ельцина есть домашняя заготовка. И ждали. А Горбачев начал быстро перелистывать проект договора:

— Преамбула. Нет замечаний?

— В преамбуле нет, — Ельцин был предельно краток и готовился приступить к главному.

— По основным принципам. Первое…

— Тут нужно задержаться, Михаил Сергеевич, — еще до того, как кто-либо успел вставить реплику, вклинился Ельцин.

— Мы же договорились об этом, четыре часа дебатировали, — Горбачев почувствовал, что сейчас Ельцин вытащит «бомбу».

В зале наступила мертвая тишина. Все поняли: началось… Ельцин очень осторожно произнес:

— Я понимаю, но мы провели все-таки разведочный разговор в некоторых комитетах Верховного Совета… Большинство сходится на том, что все-таки не Союз — не конфедеративное демократическое государство, а конфедерация демократических суверенных государств.

Так Ельцин со ссылкой на Верховный Совет РСФСР отказался от им же, Ельциным, 11 дней назад утвержденной формулы «конфедеративное демократическое государство». Теперь Ельцин шагнул уже за установленный Горбачевым для себя предел.

— Ну об этом мы столько спорили, такие дебаты были, — Горбачев еще не осознал, что установленная им «красная линия» уже пройдена. — Если аннулировать все, о чем тогда договорились, тогда нет смысла дальше идти. В этом вся соль…

— Я просто говорю: давайте спрогнозируем, а что, если, скажем, Верховный Совет России не примет, не одобрит, не ратифицирует? — Ельцин по-прежнему не переходил на категорический тон, оставляя Горбачеву немного надежды.

— Не думаю, — отверг его предположение Горбачев.

— Вы не думаете так, потому что хуже знаете обстановку.

— Я не вижу смысла возобновлять дебаты, — Горбачеву нужно было быстрее уйти от «красной линии», пока еще разговор шел в предположительном наклонении. — Разве мы их не прошли, Борис Николаевич?

— Тогда таким образом, — Ельцин воспользовался любимым и надежным приемом. — Учитывая, что у меня есть замечания еще по ряду статей, и чтобы их не обсуждать, я при парафировании прилагаю протокольное заявление, — подготовленно сказал Ельцин и помахал в воздухе страничками уже отпечатанного текста.

Ельцин передает Горбачеву протокольное заявление на пяти страницах, содержащее 22 замечания.

— Мы парафируем с учетом вот этих замечаний. Так? Но я думаю, что это нормальный вообще путь подписания документов, а на Верховном Совете будем, конечно, отстаивать ту часть, которая была нами уже пройдена. Но, конечно, Верховный Совет будет на этих поправках настаивать. Там уж подойдем к какому-то окончательному варианту.

— Что же говорить за Верховный Совет?! Давайте дадим им наше мнение, Борис Николаевич. Ведь там идентичные документы рассматриваются, — возразил Горбачев, предложив разумный выход: А Верховные Советы свою позицию выскажут. Не вижу смысла возобновлять дебаты. Мы же все это очень серьезно обсудили, сообщили людям. Что же мы вообще действительно за люди, что мы за деятели?

— Мы сейчас снова возвращаемся к жесткой структуре, к союзным органам, хотя договаривались, что это будут межреспубликанские органы для координации, — попытался перевести спор в другую плоскость Ельцин.

— Ну, хорошо, — примиряюще произнес Горбачев. — До этого еще доберемся. Главное — первый пункт надо пройти: будем сохранять государство, как договорились, в конфедеративной форме, или отказываемся от того, о чем договорились?

— Мы не отказываемся — конфедерация суверенных демократических государств, — подтвердил Ельцин.

— Мы это прошли уже, Борис Николаевич. Все эти формулы были, — терпеливо повторял Горбачев. — Надо определяться с государством — есть оно или нет. Иначе дальше нет смысла продолжать работу.

— Да и с юридической точки зрения это неграмотно, — продолжал гнуть свою линию Ельцин, — поскольку конфедерация всегда является союзом государств, а не государством.

— Конфедеративное государство Канада со всеми атрибутами государства, со всеми властями, все конфедеративное, с огромной самостоятельностью провинций, с правительствами в провинциях… — привел контрпример Горбачев.

— Я предлагаю вариант, Михаил Сергеевич, чтобы действительно по каждому пункту не возвращаться… — Ельцин понял, что на государственно-правовом поле ему юриста Горбачева не переиграть.

— Какой вариант?

— Я прилагаю протокольную запись — замечания к некоторым статьям.

— Ну, если Президент России выходит с замечаниями и против того, чтобы сохранять государство, о чем речь дальше вести? — Горбачев обращался даже не к Ельцину, а ко всем собравшимся. — Как же двигаться вперед?

— Там есть и другие замечания, но это самое принципиальное, — невозмутимо закончил Ельцин, не обращая внимания на риторический вопрос Горбачева.

— Борис Николаевич, как же так? Это же несолидно для Государственного Совета. Только-только мы потратили десять часов на согласование, сообщили всему миру и народу — и все опять вверх ногами.

— Полагаю, что над предложением Бориса Николаевича надо подумать, — поддержал Ельцина Ниязов. — Суть здесь не меняется, мне кажется.

— Меняется, — резко произнес Горбачев. — Государства нет союзного. Или — или! Или союз государств, или союзное государство. Принципиально разные конструкции.

— Не понимаю, как ты можешь так быстро менять позицию, — сказал Горбачев Ельцину, имея в виду, в том числе, и сентябрьские согласования. — Как же можно с тобой договариваться. Это же наш проект с тобой.

— Нет, я тогда оставил за собой этот вопрос, Михаил Сергеевич. Вы просто забыли, — ответил Ельцин.

Горбачев с трудом сдерживал возмущение отказом Ельцина от своих слов.

— Еще один принципиальный вопрос, — продолжает Ельцин. — Конечно, подписание договора, парафирование без Украины — это бесполезное дело. Союза не будет. Тогда Украина примет решения такие, которые сразу развалят Союз. Этого допустить нельзя! Только они примут решение о своей валюте национальной — и все, мы кончились.

— Ну, я думаю, что и там должно быть так же, — непонятно выразил свою мысль Горбачев. — Я прямо скажу: если мы сейчас с вами не договоримся, это подарок будет всем сепаратистским силам.

— Это уважение будет Украине, мол, мы хотим вместе с ней, — не соглашался Ельцин.

— То есть вы настаиваете? — и тут Горбачев отбросил дипломатию. — Ну, ей-богу, я уже все… Где-то я прочитал: «Горбачев себя исчерпал», — процитировал какую-то газетную публикацию Президент СССР. — Наверное, и у вас такое мнение. Давайте тогда вы сами договаривайтесь, а я стою на своем. Вот с этим согласен и буду я работать, а дальше — нет. Не хочу себя связывать с хаосом, который последует за вашей расплывчатой позицией. Это просто будет беда. Если у кого-то есть замыслы обойтись без Союза, надо прямо и говорить. А то ведь так: все говорят — Союз, Союз… А как только подошли к подписанию и сохранению государства, так начинаются маневры. И тут даже и Украина…

— Ну уж по Украине вы никаких гарантий дать не можете, — перебил Горбачева Ельцин.

— Никто не дает гарантий, Борис Николаевич, вы и по России не можете дать, — язвительно, но ровно ответил Горбачев.

— А что такое Союз без Украины? Я себе не представляю. Если они называют 1 декабря, то давайте и дождемся 1 декабря, — наступал Ельцин.

— Что, нам на том заседании не было известно про 1 декабря?

— Но я не уверен, что именно 1 декабря решает вопрос.

— Сформулируйте свое предложение, Борис Николаевич. Окончательно, чтобы было ясно.

— В протокольном заявлении все сформулировано и подписано.

— То есть вы на этом настаиваете?

— Если парафировать.

— Давайте решением Госсовета считать текст согласованным. И направим его на рассмотрение Верховных Советов, — Горбачев очень упорно отстаивает свою позицию.

— Думаю, можно еще короче: направить данный вариант проекта на рассмотрение Верховных Советов, — подтверждая бесплодность дальнейших разговоров, отреагировал Ельцин.

— А какая разница? — Горбачев еще не верил в поражение.

— М-м-м…

— Какая разница? — торопил его Горбачев.

— Разница в «согласовано» — наконец лаконично сформулировал Ельцин.

— А если «не согласовано», то не надо и направлять, — мгновенно отреагировал Горбачев.

— Ну, тем не менее решили все-таки направить. В прошлый раз тоже в Верховный Совет направляли, и тоже не был до конца документ доработан.

— Слушайте, давайте так сделаем, останьтесь, договоритесь без свидетелей, мы покинем вас. Решите, что вы хотите. Но я хочу вас, своих товарищей, с которыми мы проходили через такие испытания, предупредить. Я, как говорят, каждой своей клеткой чувствую, что мы схлопочем, если, выйдя сейчас с Госсовета, не скажем: «Государство будет!» Новое, другое, но будет! Я оставляю вас, поговорите.

Горбачев встал и предложил своим помощникам и советникам оставить руководителей делегаций одних для совещания. Горбачев и его советники вы­шли. Горбачев уединился в своем кабинете. Через 24 минуты из зала вышли Ельцин и Шушкевич, поднялись к Горбачеву и какое-то время беседовали с ним. Еще через полчаса они вместе с Горбачевым поднялись в зал заседаний:

— Пришли мы к хану Союза. Бери нас под свою высокую руку, — начал Ельцин.

— Видишь, царь Борис, все можно решить, если честно сотрудничать, — в том же полушутливом тоне ответил Горбачев.

Вернулись в зал.

— Ну вот на основе вашего выдающегося документа были сделаны не менее выдающиеся дополнения, — начал новый раунд Горбачев. — Документ звучит теперь так…

Далее стали двигаться по замечаниям Ельцина, они в основном принимаются, но Борис Николаевич постоянно вставлял в адрес Советского Союза иронические замечания. В какой-то момент Горбачев отбросил дипломатию:

— Если у кого-то есть замысел не создавать Союз, надо так прямо и сказать. А то руководители государств занимаются маневрами.

— Нельзя согласиться с таким заявлением, — обиделся Станислав Шушкевич. — Я не принимаю это на свой счет.

— Я тоже, — твердо добавил Ельцин.

Только Леонид Кравчук не возражал Горбачеву. Во втором, после августов­ских событий, цикле ново-огаревских встреч он участия не принимал.

— У нас в парламенте такое настроение, чтобы не парафировать пока не обсудят в комитетах, — попытался уйти от парафирования другим путем Каримов²⁹.

Разгорелся долгий спор о необходимости и сроках парафирования, но никто не отметил главного, о чем говорили в кулуарах в перерыве: «У нас не понимают, что такое парафирование, если руководитель поставил подпись, это должно быть окончательным». Надо сказать, что Горбачев сам создал себе ловушку с парафированием. Во-первых, парафирование характерно для международных договоров, а ведь Горбачев стремился к Союзу как федерации. Во-вторых, парафирование — не обязательная стадия подписания договоров. Она применяется для удостоверения аутентичности многоязычных договоров, а новый Союзный договор готовился на одном языке — русском. В-третьих, парафирование используют, когда лица, ведущие переговоры, не уполномочены подписывать договор или для придания ему особой значимости, когда подписание совершает политическое лицо более высокого уровня. Оба последних случая не применимы: подписывать договор должны были сами переговорщики, правда, во главе делегаций. Именно об этом и говорили в кулуарах.

— Давайте опубликуем, не парафируя. Либо пусть парафируют рабочие группы, а не главы государств, — предложил Ельцин.

— Если мы выйдем с заседания, не парафировав договор, то это будет иметь тяжелые последствия, — жестко отчеканил Горбачев. — Тем более мы замордовали страну тем, что никак не можем занять какую-то позицию в отношении судьбы государства.

— Парафирование, или визирование, или решение Госсовета — все равно мы несем солидарную ответственность. Если так, то, пожалуйста, выберем любую форму. Не будем парафировать, примем решение Госсовета внести этот проект на обсуждение Верховных Советов. Но это означает, что у нас есть согласованная единая позиция. А Верховные Советы рассмотрят и решат вопрос — одобрять или не одобрять, или одобрять с какими-то пожеланиями, тогда, наверное, утвердят полномочные делегации и поручат им окончательное согласование. Борис Николаевич, если мы не парафируем, а принимаем решение Госсовета, то лишь снимается элемент визирования каждой страницы инициалами.

— Ладно, давайте примем такое решение Госсовета: проект Союзного договора представить Верховным Советам… — Ельцин не упустил момент, подловил Горбачева и спешил зафиксировать отказ от парафирования Союзного договора.

— Я не вижу смысла возобновлять дебаты, — пытался преодолеть возникшую коллективную преграду согласованию проекта Горбачев. — Мы все это уже прошли, Борис Николаевич, как же так? Это же несолидно для такой фирмы, как наша — Государственный Совет. Оповестили народ, оповестили мир, а что теперь?

Горбачев заговорил эмоционально, отбросив попытки рациональной аргументации:

— Нет, Борис Николаевич, давайте определимся. Если такова ваша точка зрения и вы все отменяете… Это ваше, президентов, общее дело, а я свою точку зрения высказал. Проводите сами беседы, я не буду вмешиваться. Именно вы создаете Союз!

— У нас нет категоричных замечаний. Нам нужно максимум десять дней, — донесся с другого конца длинного стола чей-то голос, кажется, Шушкевича.

Горбачев смотрел в глаза Ельцину и не уловил, кто это сказал, но суть схватил моментально.

— Вот самое категоричное замечание — вы не принимаете того, о чем уже договорились. Это самое категоричное!

Спор переходил на повышенные тона:

— Разрушается вообще основа всего этого документа. Тогда речь пойдет совсем о другом проекте. В конце концов, мы — Государственный Совет, или все время будем делать параллельные ходы? — рассердился Горбачев.

Параллельная дипломатия действительно достигла в те недели пика.

— Давайте внесем на Верховные Советы тот вариант, который у нас имеется, — предложил Ельцин.

— Ну и я об этом говорю, — согласился Горбачев.

— Да, но без парафирования, — Ельцин был непреклонен.

— Как это — без парафирования? — удивился Горбачев. — Мы согласны его вносить?

— Вносить согласны, но парафирование — это уже значит, что можно подписывать, обосновывал свою позицию Ельцин. — Что за парафирование перед обсуждением на Верховных Советах?

— Парафирование одно означает — что главы государств будут отстаивать этот документ, — предлагает свою трактовку Горбачев.

— Ну мы и будем отстаивать, — не возражал Ельцин.

— Если сейчас главы государств начинают крутить-вертеть, то это значит, что они хотят зарезервировать себе ходы… — в общем-то верно выразил суть дела Горбачев.

— В прошлый раз так было, и ничего не случилось… — Ельцин оборвал себя, ведь в прошлый раз и случилось — случился ГКЧП.

— Парафирование, Борис Николаевич, одно означает, что мы все договорились входить единым документом, терпеливо объяснял Горбачев. — Парафирование, или визирование, или решением Госсовета войти — все равно мы несем ответственность. Мы связаны единой позицией, и эту позицию должно проводить. Вот если так, то пожалуйста, в любой форме. Не будем парафировать, примем решение Госсовета внести этот проект на обсуждение Верховных Советов. Но это означает, что это наша согласованная единая позиция. А Верховные Советы рассмотрят, и решат вопрос — одобрять или не одобрять, или одобрять с какими-то пожеланиями, тогда, наверное, утвердят полномочные делегации и поручат им окончательное согласование. Борис Николаевич, если мы не парафируем, а принимаем решение Госсовета, то лишь снимается элемент визирования каждой страницы инициалами. Парафирование — это такая штука, две буквы ставятся: первая — от имени, вторая — от фамилии.

— Давайте примем решение Госсовета: проект, который у нас есть, предоставить Верховным Советам, — отступал Ельцин от своей линии.

— Так мы согласовали текст проекта или нет? — пытался добиться однозначного ответа от партнеров по переговорам Горбачев.

— Михаил Сергеевич, — перешел в наступление Шушкевич, — давайте только до конца продумаем, чтобы не было букета неожиданностей.

— Вот именно! — воскликнул Горбачев.

— Моя точка зрения такова, — продолжал Шушкевич. — Мы не имеем категорических замечаний по тексту Договора до сего дня в рамках той работы, которая прошла в Верховном Совете. Но она не закончена. Через десять дней мы в состоянии парафировать этот договор. Все. И дать его на ратификацию. И я вам гарантирую, что парафированный здесь мною договор через десять дней будет ратифицирован либо я уйду в отставку. Я убежден в этом.

— А я думаю, — грустно ответил Горбачев, — что вы протаскиваете идею о том, чтобы угробить наше союзное государство. Вы берете на себя такую ответственность… Вам тяжело потом будет нести ее. У меня все, откровенно говоря, вызывает глубокую грусть. Глубокую! И разочарование. Разочарование! Как собираетесь вы вести дела, как осуществлять реформу, не знаю, если будете создавать вашу богадельню, в которой ни о чем не договоришься? И все будут в дерьме захлебываться, и замордуете общество…³⁰

Но и рассерженный Горбачев уже не мог испугать членов Госсовета. Участники заседания разъехались. А через час состоялась самая трудная для Горбачева пресс-конференция в Ново-Огареве, после которой все средства массовой информации сообщили, что Союзный договор не парафирован.

По состоянию на 12 ноября 1991 года в проекте еще сохранялась статья «Конституция СССР», но в представленном на совещание в Ново-Огареве 25 ноября проекте говорилось: «Конституционной основой Союза служит настоящий Договор и Декларация прав и свобод человека». В этом двухнедельном промежутке из текста проекта исчезло упоминание о Конституции СССР.

Конечно, еще можно было бы внести в проект нового Союзного договора поправки в течение дня и учесть все 22 замечания Ельцина. Но первое же из них кардинально меняло все, о чем договорились прежде: «Изложить пункт “Первое” в следующей редакции: Союз Суверенных Государств (ССГ) — конфедерация демократических суверенных государств, действующая в пределах полномочий, которыми ее добровольно наделяют участники Договора»³¹.

Все. Россия не была согласна на единое государство, а заниматься переговорами об эфемерной конфедерации смысла уже не было. Ровно через месяц М.С. Горбачев сложил с себя полномочия Президента СССР. В тот же день, 25 декабря 1991 года, в 19 часов 38 минут над Кремлем был спущен государственный флаг СССР и поднят флаг России.

Юридический интерес может представлять проблема определения даты окончания Союза ССР, ибо после Беловежского соглашения 8 декабря, которым декларировалось прекращение СССР, еще функционировали его государственные органы, Президент СССР подписывал указы и сделал несколько заявлений, были приняты официальные документы, в том числе и одобрившие проект Союзного договора³², Комитет конституционного надзора СССР выразил свою обеспокоенность тем, что политические заявления подменяют юридические решения, и даже после спуска флага 26 декабря заседала и принимала решения одна из палат Верховного Совета СССР, до середины 1992 года исполнялся союзный бюджет, решались вопросы союзной собственности, обороны, долгов СССР.

«ПАРАД СУВЕРЕНИТЕТОВ» И УРОКИ НОВО-ОГАРЕВСКОГО ПРОЦЕССА

(Неокончательные выводы)

Советские политики эпохи перестройки и руководители автономий всех уровней не хотели понять, что союзные республики и автономные республики существуют не потому, что кому-то хотелось отдать предпочтение одним народам и оттеснить другие. Как один из основных критериев статуса союзной республики ставилось требование, чтобы республика, обладая правом выхода из СССР, имела границу с каким-либо государством вне Советского Союза, так как иначе она не могла бы осуществить выход в прямом смысле слова и оставалась бы анклавом в СССР, то есть не могла бы обеспечить себе полностью независимое существование, в частности, ввиду сохранявшейся бы монополии Совет­ского Союза на разрешение или неразрешение ей перевозки людей и грузов, экспорта и импорта. Поэтому даже некоторые довольно крупные национальные республики со значительным населением, хозяйством, сложившимися нациями и национальной культурой в силу своего географического положения, будучи со всех сторон окружены областями с русским населением и, возможно, другими автономными республиками (как Татарская АССР, например), оставались автономными республиками. Хотя указанный критерий не единственный.

Если для статуса союзной республики требовалось преобладание населения коренной национальности, то для автономной, остающейся в составе союзной, было достаточно, чтобы коренное население составляло значительную, но необязательно преобладающую часть всего населения, так как ни целостность территории союзной республики, ни положение ее населения на территории автономной от этого не меняется. Для автономной области и национального округа удельный вес коренных жителей может быть еще ниже.

Понятие суверенитета касается прежде всего полноты государственности того или иного народа, его права распоряжаться своей судьбой. С точки зрения уровня государственности автономная республика или область не могла быть равной союзной республике, в состав которой она входила. Суверенитет государства как целого выше политического верховенства любой его части, взятой в отдельности, если даже это автономная республика, так как часть государства не является государством. Полнота же политического верховенства («суверенитета») автономной республики, области или национального округа слагается из прав автономии, части прав союзной республики, в которую она входит, и части прав союзного государства — СССР и обеспечивается демократическим устройством государственного механизма.

Иллюзия возможности провозглашения суверенитета автономной республики создавалась, быть может, и неудачным традиционным названием — республика, поскольку республика — это форма государственного правления. В других странах автономные образования называются краем, провинцией, областью, автономным районом. Нигде, кроме СССР, название «автономная республика» не прижилось. (Во Вьетнаме в 1946–1948 годах существовала Автономная Республика Кохинхина и в Албании несколько месяцев в течение 1914 года была Автономная Республика Северного Эпира).

Исторический опыт подтвердил, что суверенная республика с ее правом выхода из СССР не может существовать внутри другой суверенной союзной республики, не нарушая территориальной целостности последней. Поэтому провозглашение автономной республикой полного суверенитета и преобразование ее в союзную вело к нарушению целостности союзной республики (РСФСР) и могло вызвать конфликт между ними. Никакие формулировки о дружбе и мирном разрешении споров в декларациях тут не помогли бы. А такая императивная норма, например, о том, что «действие законодательных и иных актов РСФСР и СССР, вступающих в противоречие с суверенными правами республики, приостанавливаются» (Декларация о государственном суверенитете Удмуртской Республики; впрочем, формулировка достаточно стандартная и для других деклараций), уже несли в себе серьезнейший конфликт. «Парад суверенитетов», как мы видим, естественным образом вел к «войне законов» и параличу органов власти. В «войне законов» неминуемо терпели поражение органы власти низших уровней: органы власти Союза ССР проигрывали органам власти союзных республик, а те, хотя и с меньшим уроном, — республик автономных.

В период перестройки, когда национальные отношения в стране резко обострились, мирный вариант разрешения спора «республики в республике» был бы не только трудно осуществим, но, главное, чреват серьезнейшими осложнениями. Например, если автономная республика на каком-то политическом вираже объявила бы о выходе из Союза ССР (а ситуация иногда была близка к этому). Ведь связи таких внутренних автономных республик с союзной (РСФСР) настолько тесные, экономика органически слита, что разорвать их просто невозможно, не вызвав настоящий хаос во всей хозяйственной жизни, прежде всего самой автономной республики. В таком случае выход автономной республики из союзной и особенно из СССР неизбежно вызвал бы эскалацию вражды и новые конфликты между народами. Поэтому не в интересах самих автономных республик было принятие деклараций о суверенитете и тем более попытки осуществления провозглашенных требований. Вместо суверенитета и действительной автономии народы могли погрузиться в кошмар межнациональных распрей.

Чаще всего предложение о повышении государственного статуса автономных республик до уровня союзных суверенных республик обосновывали тем, что это территория коренного населения, давшего название республике, и его право обусловлено исторически. При этом почему-то молчаливо подразумевают, что право коренного населения решать вопрос о суверенитете выше прав других национальностей, населяющих ее территорию. «У нас в ряде регионов сложилось так. Да, вроде бы коренная нация приобретает определенные преимущества, неважно, благодаря деятельности республиканских органов, в ряде случаев благодаря деятельности местных органов, а как же другие граждане проживают на этой территории? — сказал, выступая на совещании республик по Союзному договору, профессор Г.В. Атаманчук. — Нельзя же, чтобы какой-то народ, назовем его условно коренным, имел какие-то преимущества по отношению к людям, которые волей судьбы были заброшены на данную территорию, может быть, столетиями живут здесь»³³.

Конечно, национальные права коренного населения бесспорны. Но верно также и то, что на территории всех автономных образований с давних пор проживает большое количество населения других национальностей, которое часто является преобладающим. Это, в основном, потомки переселившихся сюда из центральных и западных районов европейской части страны век, два, три и более назад, не говоря уж о переехавших на постоянное жительство в советский период. Именно они чаще всего являлись ведущей силой хозяйственного освоения и социально-экономического развития этих земель, помогая включать их в более развитую систему хозяйства. Переселение и хозяйственная деятельность их были прогрессивным явлением. И этой оценки не могли изменить те бесхозяйственность и ущемление жизненных интересов малых народов, которые проявились в последние десятилетия существования Советского Союза в связи со значительным расширением добычи и переработки полезных ископаемых в результате некомпетентности, непрофессионализма и бюрократических методов управления. Правильно говорил Г.В. Атаманчук: «С чем мы боремся? Тоталитаризм, авторитарно-бюрократическая система организации общественной жизни, управления. Это все-таки не взаимоотношения между народами. У нас были созданы определенные политические структуры, которые приняли такой негативный вид, деструктивный вид, которые мы должны преодолеть… Проблема сейчас — восстановить эти нормальные человеческие отношения, путем реформирования тех государственно-правовых структур, которые эти отношения или деформировали, или разрушали, или придавали тот извращенный вид, с которым мы сейчас боремся»³⁴.

Разве не граждане те «74 миллиона человек, которые живут за пределами каких-то определенных своих национально-государственных образований и как бы не находятся под защитой конкретных коренных народов»?³⁵ Право потомков тех, кто переселился в эти местности как в прошлые века, так и за десятилетия советской власти, на решение важных вопросов своей жизни, включая и государственное устройство вплоть до суверенитета, также неоспоримо. Ссылки на исконность принадлежности этих земель населению коренных народностей и этнических групп для «доказательства» их особых прав в отличие и в противовес пришлым были несостоятельны по существу и вредны политически. Следуя такой логике, пришлось бы признать не имеющими полноты прав пришельцами основную массу населения большинства стран Америки, Австралии и других регионов планеты, что просто абсурдно.

В описываемое время в семи автономных республиках РСФСР (Башкирия, Бурятия, Калмыкия, Карелия, Коми, Удмуртия, Якутия) коренное население составляло от 15 до 45%. Очевидно, русское население в таких автономных республиках могло выступить против превращения этих республик в суверенные союзные и связанного с этим выхода из федерации. Уже принятие некоторыми союзными республиками закона о государственном языке, обязательном для некоренного населения, и другие дискриминационные меры в достаточной мере убедили иноязычных в опасности таких решений. Тогда вероятным ответом коренного населения (а подстрекатели и экстремисты нашлись бы) стали бы нарастание межнациональной вражды и кровавые конфликты, как случилось в Закавказье, Средней Азии, Молдове. И все это из-за бездумно принимаемых решений о полном государственном суверенитете автономий.

Особую угрозу «парад суверенитетов» создавал для РСФСР, ставя ее на грань распада. Нетрудно представить, что произошло бы с ней в случае, если входящие в ее состав автономные республики стали бы союзными суверенными республиками с правом выхода из СССР. Действия, которые стали бы предпринимать новые «суверенные» республики, не считаясь с правами и интересами других республик и народов, с задачами экономического развития федерации, с потребностями межрегионального обмена и размещения производительных сил, неизбежно приводили бы к новым разногласиям, конфликтам и дальнейшему расстройству народного хозяйства РСФСР и СССР. Не для того РСФСР сама предоставляла автономии многим народам, чтобы впоследствии быть ими самой разорванной на куски.

Можно себе представить, какой опасности подвергалась целостность России. Она могла бы перестать быть единым федеративным многонациональным государством, а стать лоскутным образованием с вырванными кусками, придя в состояние, близкое Древней Руси в период феодальной раздробленности с множеством удельных княжеств и тем же бессилием.

Восприятие автономными республиками поведения и идей деклараций союзных республик происходило крупными блоками и могло воспроизвести столь же крупные последствия — не только позитивные, но и негативные. И когда некоторые политические деятели, депутаты, представители все новых партий и движений выступали за самый полный суверенитет союзных и автономных республик как государств, не считаясь с правами и интересами других народов и республик, это приносило много вреда и горя прежде всего народам самих этих республик, лишая их доверия соседей и подрывая сотрудничество с ними. К счастью, лидеры российских автономий, в основном, проявили мудрый подход и избежали катастрофы. Хотя лучшим решением вопроса для автономных республик явилось бы не поспешное повышение их статуса до союзной республики и суверенного государства, а последовательное и полное осуществление на демо­кратических принципах с помощью отрегулированного государственного механизма всех конкретных национальных требований.

Наконец, отметим, что все эти угрожавшие прямыми столкновениями акты (декларации и постановления о «верховенстве» своего законодательства) были лишь производящими политический эффект хлопушками (хотя и с разрушительными хозяйственно-экономическими последствиями), но реальной юридиче­ской силы не имели. Декларациями о государственном суверенитете названных республик изменялся их конституционный статус — из наименования исключалось определение «автономная», что, по замыслу авторов деклараций, приравнивало их к союзным республикам. Между тем, статус республики в качестве «союзной» четко определялся не в ее именовании, а в конституционных нормах СССР, РСФСР, самой республики. Как известно, в наименовании союзных республик отсутствует само определение «союзная», но конституции закрепляют за ними этот статус. Следовательно, без соответствующих конституционных изменений «новый» статус Татарстана, Башкортостана, Якутии (Саха) и других республик оказался юридически должным образом не оформлен, поскольку провозглашенное в декларациях не получило должного правового признания.

Можно согласиться с Б.Л. Железновым в том, что «декларации республик о государственном суверенитете, даже если первоначально они считались в республиках законами, по своей юридической природе не являлись нормативными актами, а были программными документами политического и идеологиче­ского характера»³⁶. Но, тем не менее, они оказывали значительное влияние на течение политической и экономической жизни страны. Общественное мнение в республиках, а также, и прежде всего, их Верховные Советы придавало декларациям и другим актам о государственном суверенитете особое внимание. В те времена сильнейшее воздействие на миропонимание людей, их отношение к жизни и создание определенного общественного настроя оказывала интеллигенция. Именно интеллигенция (значительная ее часть) поставила и довела до решения вопрос о реставрации капитализма как единственном способе выхода общества из кризиса. Именно интеллигенция практически повсеместно сформировала и взяла на себя руководство национальными движениями. И хотя многие интеллигенты были и остались интернационалистами даже после распада Союза, именно интеллигенция, к сожалению, возглавила «парад суверенитетов». Именно интеллигенция, будучи хорошо образованной верхушкой народа, и даже малая, но публичная часть этой верхушки, играла на таком тонком инструменте, как историческая память, настраивая ее на обособление, «суверенность» и победу в национальных конфликтах, в конечном счете — на победу тех или иных групп в борьбе политической.

Собственно, об этом говорили многие, поскольку не видеть политическую подоплеку происходившего было невозможно. Депутат Г.С. Таразевич (Молодеченский национально-территориальный округ № 71) прямо констатировал: «Идет борьба за власть, и в республиках, и в центре. И многие политики, как это было и раньше, и об этом хорошо знает история, не брезгуют ничем. В борьбе этой у нас во многих случаях разыгрывается национальная карта. Да, процесс демократизации раскрепостил народы, дал толчок мощному росту национального самосознания, развитию национальных движений. Это хорошо, это надо только приветствовать. Но всему есть свои пределы. И когда эти движения превращаются в борьбу за превосходство коренной нации, за ущемление прав и интересов других, то на этом, видимо, демократические процессы и заканчиваются, и начинается национализм. Идея управлять посредством господства одной нации над другими уже исторически давно потерпела решительное поражение. Вопрос силы решен так, что сила означает не что иное, как бессилие. И остается, таким образом, только разум, добрососедство, соглашение, договоренности, венцом которых становится право, закон. По этому пути мы и начали идти. Но натолкнулись на жесткое сопротивление центробежных сил, толкающих к размежеванию, к сепаратизму. Появление их тоже закономерно: это ответ на наше прошлое, это отрицание господствующих долгое время централизма и командно-административной системы»³⁷.

К концу 1990 года стало ясно, что «парад суверенитетов» зашел слишком далеко и начал прямо угрожать единству страны. Но поскольку союзный центр не принял жестких правовых мер в самом начале процесса и признал сам принцип суверенитета республик, ему ничего не оставалось, как идти по этому пути до конца. А это означало необходимость уйти от конфронтации органов государственной власти Союза и союзных республик, а затем и автономных республик, тем более что в соответствии с действующим законодательством Президент СССР был неправомочен своими указами отменять или приостанавливать действие высших представительных органов государственной власти республик, особенно после утверждения ими своего государственного суверенитета. Отсюда и возникла тактика бесконечных переговоров, обсуждений, согласований, которая, в принципе, не имеет конца, потому что совершенствование — процесс бесконечный. Так же, как не существует единственного («самого лучшего») решения при многокритериальной оптимизации, поскольку после нахождения области консенсуса дальнейшие улучшения по одним критериям приводят к ухудшениям по другим, так и после достижения консенсуса 23 июля 1991 года больше не имело смысла переговариваться — новый Союзный договор мог бы быть подписан несколькими республиками (например, РСФСР, Белоруссией, Казахстаном, Киргизией, Узбекистаном, Таджикистаном и Туркменией), причем Союз в усеченном составе продолжал бы самореформироваться (правда, с трудно прогнозируемым результатом). Но это уже область альтернативной истории.

ПЕРСОНАЛИИ

Акаев Аскар Акаевич (род. в 1944) — президент Киргизской ССР (1990–1991), президент Киргизской Республики (1991–2005).

Ардзинба Владислав Григорьевич (1945–2010) — председатель Верховного Совета Абхазской ССР (1990–1992), председатель Верховного Совета Республики Абхазия (1992–1994), президент Абхазии (1994–2005).

Галазов Ахсарбек Хаджимурзаевич (1929–2013) — председатель Верховного Совета Северо-Осетинской АССР (1990–1994), президент Республики Северная Осетия–Алания (1994–1998).

Дементей Николай Иванович (1930–2018) — председатель Верховного Совета Белорусской ССР (1990–1991).

Завгаев Доку Гапурович (род. в 1940) — председатель Верховного Совета Чечено-Ингушской АССР (1990–1991).

Зотин Владислав Максимович (род. в 1942) — председатель Верховного Совета Марийской АССР (1990–1991), президент Республики Марий Эл (1991–1997).

Искандаров Акбаршо Искандарович (род. в 1951) — заместитель председателя Верховного Совета Таджикистана (1990–1992), и.о. председателя Верховного Совета Таджикистана и и.о. президента Таджикистана (1991, 1992).

Каримов Ислам Абдуганиевич (1938–2016) — президент Узбекской ССР (1990–1991), президент Узбекистана (1991–2016).

Кравчук Леонид Макарович (1934–2022) — председатель Верховного Совета Украинской ССР (1990–1991), председатель Верховной рады Украины (1991), президент Украины (1991–1994).

Лукьянов Анатолий Иванович (1930–2019) — председатель Верховного Совета СССР (1990–1991).

Муталибов Аяз Ниязи оглы (1938–2022) — президент Азербайджанской ССР (1990–1991), президент Азербайджанской Республики (1991–1992).

Назарбаев Нурсултан Абишевич (род. в 1940) — президент Казахской ССР (1990–1991), президент Казахстана (1991–2019).

Николаев Михаил Ефимович (род. в 1937) — председатель Верховного Совета Якутской АССР/ССР (1990–1991), президент Республики Саха (Якутия) (1991–2002).

Ниязов Сапармурат Атаевич (1940–2006) — президент Туркменской ССР (1990–1991), президент Туркменистана (1991–2006).

Плющ Иван Степанович (1941–2014) — первый заместитель председателя Верховного Совета Украинской ССР (1990–1991), первый заместитель председателя Верховной рады Украины (1991), председатель Верховной рады Украины (1991–1994, 2000–2002).

Рахимов Муртаза Губайдуллович (род. в 1934) — председатель Верховного Совета Башкирской АССР (1990–1993), президент Башкортостана (1993–2010).

Степанов Виктор Николаевич (род. в 1947) — председатель Верховного Совета Карелии (1990–1994).

Шушкевич Станислав Станиславович (1934–2022) — председатель Верховного Совета Белорусской ССР (1991), председатель Верховного Совета Республики Беларусь (1991–1994).

Сноски

1  От редакции: главы печатаются по тексту монографии Ю.М. Батурина «Союз (не)возможный. Документированная хроника Ново-Огаревского процесса. 1990–1991» (М.: РАН, 2021). Книга вышла скромным тиражом, отсутствует в интернете и практически недоступна читателям.

2  Технология работы над этими практически дневниковыми записями была следующей. В ходе заседания делалась скоропись. На следующий день, пока вчерашнее заседание было еще свежо в памяти, записи приводились к понятному виду и делались пометки-комментарии по наиболее интересным фрагментам. Расширенные комментарии появились только в 1992 году. Записи приводятся в некотором сокращении ввиду их значительного объема. В основном из текста изъяты малозначащие реплики и повторы.

3 Батурин Ю.М. Личный архив. Передан в Государственный архив РФ (фонд 10354). Дневниковые записи.

4  Г.И. Ревенко, Г.Х. Шахназаров Президенту СССР М.С. Горбачеву. 31 июля 1991 года. 2 листа. — Батурин Ю.М. Личный архив. Передан в Государственный архив РФ (фонд 10354).

5  Президент СССР М.С. Горбачев президентам, председателям Верховных Советов республик. 2 августа 1991 года. 1 лист. — Батурин Ю.М. Личный архив. Передан в Государственный архив РФ (фонд 10354).

6  В Политбюро ЦК КПСС… По записям Анатолия Черняева, Вадима Медведева, Георгия Шахназарова (1985–1991). — М.: Альпина Бизнес Букс, 2006, с. 608 (выделено мной. — Ю.Б.).

7  Договор о Союзе суверенных государств. Проект. Вариант РСФСР. 11 листов. Получено 10 сентября 1991 года. — Батурин Ю.М. Личный архив. Передан в Государственный архив РФ (фонд 10354).

8 О программе работы над Союзным договором и другими межреспубликанскими соглашениями. Записка Г.Х. Шахназарова М.С. Горбачеву. Первая диктовка Г.Х. Шахназарова с его же рукописной правкой. — Батурин Ю.М. Личный архив. Передан в Государственный архив РФ (фонд 10354).

9 Так Г.Х. Шахназаров развивал идею представителей РСФСР, пытаясь, хотя бы сохранить ядро Союза (федеративные отношения).

10 О программе работы над Союзным договором и другими межреспубликанскими соглашениями. Записка Г.Х. Шахназарова М.С. Горбачеву. Примечание: два последних предложения зачеркнуты и заменены лаконичным: «Открытие Договора и подписание — конец ноября — начало декабря».

11 Договор о Союзе суверенных государств. Проект. Вариант 14 сентября. Подготовлен группой Г.Х. Шахназарова с участием В.П. Аверчева. 17 листов. — Батурин Ю.М. Личный архив. Передан в Государственный архив РФ (фонд 10354).

12 Шахназаров Г.Х. Цена свободы. Реформация Горбачева глазами его помощника. — М.: Россика: Зевс, 1993, с. 287–289.

13 Там же, с. 556.

14 Договор о Союзе Суверенных Государств. Вариант 19 сентября. 13 листов. На первом листе рукой Президента РСФСР пометка: «Замечания Ельцина Б.Н. 28/IX — 91 г.». В тексте поправки рукой Б.Н. Ельцина. — Батурин Ю.М. Личный архив. Передан в Государственный архив РФ (фонд 10354). Примечание: в условиях сентябрьской спешки и использования руководителями республик разных названий (Союз Свободных Суверенных Республик, Союз Суверенных Республик, Союз Суверенных Государств) неудивительны такие ошибки, как несовпадение названия Союза в заголовке проекта и в его тексте.

15 Союз можно было сохранить. Белая книга. Документы и факты о политике М.С. Горбачева по реформированию и сохранению многонационального государства. — М.: АСТ, 2007, с. 324. (далее — Белая книга).

16 Там же.

17 Там же, с. 325.

18 Присутствовал и я.

19 Б.Н. Ельцин Президенту СССР М.С. Горбачеву. 25 октября 1991 года. № Пр-1229. 4 листа. — Батурин Ю.М. Личный архив. Передан в Государственный архив РФ (фонд 10354).

20  Грачев А.С. Дальше без меня… Уход Президента. — М.: Прогресс: Культура, 1994, с. 48–52; Грачев А.С. Кремлевская хроника. — М.: МП «Эксмо», 1994, с. 198–205.

21 Салмин А.М. О результатах опроса общественного мнения жителей крупных городов страны (Москва, Киев, Алма-Ата, Красноярск) по проблеме будущего Союза, проведенного 11–21 октября 1991 г. Аналитическая записка. 9 листов. — Батурин Ю.М. Личный архив. Передан в Государственный архив РФ (фонд 10354).

22 Белая книга, с. 366.

23 Батурин Ю.М. Личный архив. Передан в Государственный архив РФ (фонд 10354). Дневниковые записи.

24 Салмин А.М. О результатах опроса общественного мнения жителей крупных городов страны (Москва, Киев, Алма-Ата, Красноярск) по проблеме будущего Союза, проведенного 11–21 октября 1991 года. Аналитическая записка.

25 «Рабочая газета» (Киев), 1991, 13 ноября.

26 Батурин Ю.М. Личный архив. Передан в Государственный архив РФ (фонд 10354). Дневниковые записи.

27 Там же.

28 Там же.

29 Там же.

30 Там же.

31 Протокольное заявление. 25 ноября 1991 года. Президент РСФСР Б.Н. Ельцин. 5 листов. — Батурин Ю.М. Личный архив. Передан в Государственный архив РФ (фонд 10354).

32 См.: Обращение Совета Республик Верховного Совета СССР «К Верховным Советам суверенных государств» № 126-Н от 3 декабря 1991 года; Постановление Совета Союза Верховного Совета СССР «О проекте договора о Союзе Суверенных Государств» № 131-Н от 4 декабря 1991 года.

33 Стенограмма совещания представителей республик по вопросам Союзного договора. 14 декабря 1990 года, лист 14. — Батурин Ю.М. Личный архив. Передан в Государственный архив РФ (фонд 10354).

34 Там же, листы 9–10.

35 Там же, листы 12–13.

36  Железнов Б.Л. Декларации республик о государственном суверенитете: правовая оценка // Вестник экономики, права и социологии, 2007, № 4, с. 45.

37  Стенограмма совместного заседания Четвертой сессии Верховного Совета СССР 12-го созыва. 3 декабря 1990 года, листы 119–121. — Батурин Ю.М. Личный архив. Передан в Государственный архив РФ (фонд 10354).

Метки: Б.Н. Ельцин, Г.Х. Шахназаров, конфедерация, М.С. Горбачев, Ново-Огаревский процесс, Союзный договор